Николай Плевако - Полнолуние Страница 32

— Опять врешь! У покойницы Ефросиньи ночь провел, а к утру ко мне заявился.

— Ей-богу, то я из Веселого так припозднился.

— Врешь, врешь! Она тебя, подлюка, чтоб ей в гробу перевернуться, хоть о покойниках плохое не говорят, зельем напоила. Ходил ты, как слепой.

— Гордая была, Семеновна, вот и осталась в девках.

— Тебя, дурака, любила, а ты, привороженный, никого, кроме Ефросиньи, не видел.

— Ничего себе любовь! Едва успел увернуться, а то бы на голове волосьев осталось, как у петуха перьев в ощипе.

— Жаль, что промазала. Знал бы, как по бабам шастать.

— Опять же, говорю тебе, хлопцы в Веселом задержали.

— Забрехался, совсем забрехался! — Семеновна презрительно скривила губы, словно Чоп сию минуту явился от Ефросиньи.

И вот уже сорок лет, где бы и когда бы они ни встретились, спорили об одном и том же, и с каждым годом обстоятельства несостоявшегося свидания обрастали новыми подробностями, а вовсе не тускнел и.

— Бог с тобой. — Семеновна опустила ружье, села на ступеньку, хотела было утереться носовым платком Чопа, но увидела, какой ом измятый и грязный, покачала головой: — Что же Варвара тебе не постирает утирку? Докатился, Парфен, докатился.

Все же она стерла со щек слезы и вернула деду носовой платок, вздохнула с привсхлипыванием:

— Отвела бы я тебя в правление, да не хочу перед смертью грех на душу брать.

— Ты бы мне, Семеновна, карман вернула, — робко попросил Чоп.

— Карман я тебе не верну. — Тетка потрясла ружьем. — Чтоб страх у тебя был, чтоб другой раз подумал прежде, чем на грязное дело идти! — И поглубже засунула лоскут в бездонные тайники своего плаща.

Но на этом неприятности для Чопа не закончились. Только он влез на передок и зашарил сзади себя в соломе, разыскивая кнут, как на дорогу выбежал Захар Наливайка и замахал руками.

— Чего тебе? — спросил недовольный Чоп, натягивая вожжи и останавливая лошадей.

— Подвезите, Парфен Иосифович.

— Не могу. Повозка перегружена.

— Пустыми бидонами? Плакаты нужно передать на ферму.

— Садись, леший с тобой, — сказал Чоп упавшим голосом и оглянулся на оставленную позади хату с белыми лебедями и единственной в хуторе телевизионной крестовидной антенной. Сейчас поворот за угол, и даже антенна пропадет из виду. За калитку вышел Сайкин: в чем дело? Почему не остановился? Чоп отвернулся и со зла протянул кнутом по коренной, выбил на широком крупе пыльную полосу.

— На дойку везете? — спросил Захар и звонко постучал ладонью по бидону.

— На дойку.

— Как свинец, тяжелые.

— Чего?

— Бидоны, говорю, не пустые.

Чоп перебрал в руках вожжи, без причины кашлянул.

— С обратом, — сказал он наконец. — Налил на сепараторном пункте. Чего пустые возить?

— Это по-хозяйски! — Захар ближе подсел к вознице, шлепнул белой трубкой плакатов по ладони, но Чоп забеспокоился, подозревая какую-то хитрость. — Вот посмотрите, Парфен Иосифович, крепко поставим дело. Утрем кой-кому нос.

— Может, утрем, а может, не утрем.

— Законно утрем.

— Понял… — скучно протянул Чоп и подумал: «Откуда тебя черти принесли, навязался на мою голову? Вот пристал, банный лист. Назад еще будет договариваться ехать. Это точно». И вдруг его толкнула мысль: а не морочит ли Захар голову, зная все о меде? Он остановил лошадей неподалеку от зарослей терна, спрыгнул с повозки: мол, схожу до ветра. Из кустов долго наблюдал за Наливайкой. Но Захар как ни в чем не бывало попыхивал сигаретой и сквозь расселину в передних зубах старался попасть слюной в межевой столб за обочиной дороги.

— Что вы так долго, Парфен Иосифович? — спросил Захар, когда Чоп вышел из кустов. — На дойку опоздаем.

— Не, успеем. — Чоп приободрился.

За поворотом на бугре показались длинные, приземистые коровники с квадратными окнами. По-над стенами— зеленые вороха измельченной кукурузы, только что привезенной с поля. Скотники вилами перебрасывали ее через окна прямо в ясли. Загон так ископычен, что запросто сломать ногу. От коровника к коровнику протянулись дорожки выброшенной из-под скотины соломенной подстилки. Посреди двора — светлый флигелек с полинялым красным флажком на фронтоне. На пряслах — стиранные-перестиранные посудные тряпки и марля для процеживания молока. Из флигелька выходили девчата в синих халатах, с доилками, у которых топырились и позванивали стаканы. Девчата направлялись к своим коровам.

— Подождите тут, Парфен Иосифович. Я разом, — сказал Захар и, размахивая белой трубкой, побежал к флигельку. Как только захлопнулась за ним дверь, Чоп полосанул кнутом по лошадям, помчался прочь, не оглядываясь, несказанно обрадованный такому случаю. Подвода запрыгала на кочках, точно в землетрясение. Бидоны выплясывали, громыхали, один больно стукнул Чопа в плечо. Пришлось остановить лошадей. Подбежал запыхавшийся Захар:

— Куда вас черти понесли? Почему не подождали?

Чоп, не глядя в глаза парню, поправил бидоны.

— Лошади чего-то испугались. Коренная, стерва, норовистая. Вот я тебя! — И в воздухе свистнул кнут, оставляя на крупе коренной еще один след.

— Бросьте на животном зло сгонять! — рассердился Захар, не терпевший жестокости ко всему беззащитному. — И куда вы правите? Вам нужно в телятник обрат везти, а вы повернули к коровнику. Что это с вами — все утро куролесите?

У Чопа заныла душа, закипела ненавистью к Захару. А тот вольготно развалился на соломе в кузове и знай себе посвистывает. Чоп сильнее прежнего стеганул коренную: «Но-о, ленивая!» Подвода понеслась под горку, виляя задком и высоко подпрыгивая. Захар ухватился за грядки, сцепил зубы и не мог даже выругаться. Лошади, перескочив балочку, натужно покарабкались в гору, высекая копытами искры на мощеной дороге.

— Стойте! Стойте! Потекло! — крикнул Захар, с трудом удерживая завалившийся бидон и разглядывая выпачканую ладонь. — Что-то не похоже на обрат.

Чоп в отчаянии повернулся к докучливому пассажиру:

— Попутал меня Сайкин, будь он трижды проклят! Мед его все утро вожу. Уговорил взять на хранение в кладовую. Мед у него скупленный. Выброшу бидоны в Иву, заморочил мне голову.

— Зачем добру пропадать? — Захар деловито откинул одну крышку, другую, макнул и облизал палец. — Мед! Скажи на милость. Да тут килограммов двести, не меньше!

— Как есть двести.

— Штука, штука…

Захар в раздумье почесывал щетину подбородка. Чоп сидел на передке, понурив голову, с безвольно опущенным кнутом.

— Как посоветуешь, Захарушка, так и сделаю, — бормотал он покорно. — Хоть давай в колхозную кладовую оприходуем или к тебе домой свезем.

— Но, но… такими вещами не шутите, Парфен Иосифович!

Захар представил себя на месте Чопа: как бы поступил дед, поймав его с голым гусем? Наверняка надавал бы подзатыльников и свел в милицию. Захару даже стало радостно от того, что он не такой, даже проникся к себе уважением и сказал доверительно:

— Я вот что думаю, Парфен Иосифович. Прямиком езжайте к Сайкину и сваливайте бидоны ему во двор. Мол, не хочу, кум, из-за тебя идти под суд. Ты этим делом широко промышляешь, вот и храни мед у себя дома. Понятно?

— Как же не понять! Я все утро собирался это сделать, да ты мешал.

— Поехали. Пусть он теперь откажется. Я свидетелем буду. Законно! Так и скажу: «Забирайте, забирайте свой медок, Филипп Артемович. Хороший взяток, ничего не скажешь. Славные пчелки. Видно, всем районом они на вас работали…»

— Что за мед? Какой мед? — сказал Сайкин в недоумении, вызванный из дому. С минуту он бессмысленно смотрел на Захара, не меняясь в лице, потом медленно отнял руку от бидона, который собирался снять с подводы. — Не знаю, не ведаю это дело. Вот кум мне обещал пару пустых бидонов на недельку одолжить, но если вы хотите на меня поклеп возвести, — голос Сайкина погрубел, лицо покраснело, — то у вас ничего не выйдет!

— Как! — искренне изумился Чоп, уже взваливший на спину бидон. — От своего же меда отказываешься?

— Нечего комедию разыгрывать! Откуда приехали, туда и езжайте, сыщики! — Сайкин зашагал от подводы, даже бровью не повел. Грохнул калиткой.

— Вот так штука! — Чоп не переставал изумляться, посмотрел на Захара и, словно ужаленный свирепым взглядом, бросил бидон в подводу и кинулся вслед за хозяином: — Подожди, кум! Как же так? От собственного?..

— Отвяжись, соучастник. Не знаю я никакого меда.

— Может, ты хочешь мне пришить этот мед?

— Эх, Парфен Иосифович! — Сайкин остервенело сплюнул и перед самым носом Чопа захлопнул дверь в доме. Чоп вернулся вконец обескураженный.

— Ладно. Бог с ним. Оприходуем мед в колхозную кладовую, как давеча говорили, — сказал Захар.

Чоп мотнул головой:

— Пусть он сгорит! Не повезу в кладовую.