Иван Шевцов - Свет не без добрых людей Страница 34

- Что с тобой, Верочка? Что случилось?

Вера не чувствовала стыда, даже слез не вытерла, но ответила спокойно:

- Так, ничего не случилось, Надежда Павловна.

- А почему в кино не пошла? Говорят, хороший фильм.

- Не хочется.

Надежда Павловна опустилась рядом на Верину кровать, по-матерински погладила девушку по голове, посмотрела прямо в глаза, посмотрела так, что не схитришь.

- Рассказывай, кто обидел?

- Что вы, Надежда Павловна. Никто меня не обижал. Просто… просто… Ну, понимаете… домой захотелось. - И Вера сама рассмеялась сквозь слезы. - Хоть на часок, хоть бы на один коротенький часок. Пройтись от Грузинской до Маяковского… Ну, хотя бы до Охотного и обратно.

- И только? А на Красную площадь не хочется разве? - дружески улыбаясь, спрашивает Посадова.

- На Красную площадь и на Манежную. До Выставочного зала, - отвечает Вера, и глаза ее делаются веселыми.

- А выставка сегодня уже закрыта, - шутливо говорит Надежда Павловна. - Придется перенести на завтра, заночевать. А завтра днем сходим в Третьяковку, а вечером в театр. Пойдем в театр?

- Пойдем, - уже весело отвечает Вера и ласково льнет к Надежде Павловне.

- В какой бы ты хотела? Ну, выбирай.

- В какой? - Вера мечтательно смотрит в потолок. - В Большой, на "Лебединое озеро".

- Хорошо, - тоже мечтательно и на полном серьезе говорит Надежда Павловна. - На галерку. Все равно услышим Чайковского. И запах сцены услышим. Дадут три звонка, все усядутся по местам, и мы с тобой сядем. Сверкает позолота ярусов и лож среди красного бархата. Зрители праздничные, лица такие добрые, приятные, мечтательные, глаза светятся. Погаснет люстра. Помнишь? Центральная, гигантская? Выключат бра, мгновенная на четверть минуты темнота, потом слабый луч юпитеров, и вот заиграл оркестр увертюру. Ты помнишь увертюру из "Лебединого озера"?

Вера отрицательно качает головой, а Посадова пытается напевать мелодию. У нее это не получается, и она продолжает негромко, проникновенно:

- Потом занавес раздвигается, медленно, плавно. Перед нами сцена. Сцена лучшего в мире театра!..

Надежда Павловна умолкает и прикрывает глаза ресницами. Вера смотрит на нее с любовью и преданностью и все решительно понимает, всем своим существом чувствует, как хочется этой женщине сидеть сейчас в Большом театре, сидеть не с Верой на галерке, а в партере с человеком, который сию минуту сидит в этом же доме, на первом этаже. Обняв за плечи девушку и не поднимая коротких, густых ресниц, Посадова продолжает мечтательно:

- А потом мы пойдем с тобой в МХАТ.

- Нет, лучше в Малый, - как-то уж очень непосредственно и живо перебивает Вера. - МХАТ мне не нравится.

Но, не слушая ее, продолжает Надежда Павловна:

- "На дне", "Вишневый сад", "Три сестры"… Станиславский… Москвин… Качалов.

- Это все когда-то, все в прошлом, - горячится Вера, - а теперь не то, теперь "Дорога через Сокольники". В печати критикуют, зритель плюется, а Юпитер смеется. Я слышала, как один пожилой мужчина на спектакле "Дорога через Сокольники" сказал: "Загубили МХАТ ерундистикой копеечной".

Слушает ее Надежда Павловна и не слышит, приоткрыла глаза, задумчивые, устремленные в красивые, приятные дали былого и будущего, и говорит:

- А еще, куда еще мы с тобой пойдем?

- Еще? - Девушка щурится, порозовевшее лицо одухотворено, освещено изнутри. Она задумчиво и неторопливо повторяет: - Еще? Пойдем на Выставку достижений, в Останкинский парк и Ботанический сад, в Сокольники, в "Стереокино"… А потом, потом просто будем ходить по улицам, зайдем в ГУМ, в "Мосторг" и в "Детский мир".

- "Детский мир"… - повторяет с грустью Посадова. - Для тебя, Верочка, он уже кончился, твой детский мир. Новый мир встает перед тобой. Не пугайся его, иди, смело иди!.. Это - жизнь, Верочка… Она любит смелых.

Вера осторожно и несмело прислоняет свою голову к высокому, круглому плечу Посадовой и говорит еле слышно:

- Вы хорошая… С вами легко…

- Научишься, - не повышая голоса, убежденно говорит Надежда Павловна. - Завтра мы с тобой поедем на озеро, устроим пикник, отдохнем на природе, будем рыбу ловить, костры жечь, уху варить. И Захар Семенович поедет, и Тимоша. Ты еще не познакомилась с Захаром Семеновичем? Пойдем вниз, я вас познакомлю.

- Нет-нет, только не сейчас, лучше завтра, - торопливо протестует Вера, и Посадова не настаивает:

- Хорошо, пускай завтра.

Надежда Павловна ушла к себе вниз, а Вера начала писать письмо матери.

"Дорогая мамочка!.. Только что получила твое письмо. Ты обижаешься на меня, что редко пишу тебе и неаккуратно отвечаю на твои письма. Я вообще никому не пишу, не умею писать я письма. Хочется многое сказать, а возьму в руки карандаш, и все мысли куда-то убегают, и нет у меня слов. Ты просишь подробно рассказать о Надежде Павловне, хочешь знать все-все, до последней мелочи, обо мне. Мамочка, я отлично понимаю твое желание, но боюсь, что не смогу я тебе все описать, чтоб ты осталась довольна. Приезжай-ка ты лучше сама к нам в гости. И Надежда Павловна приглашает тебя. Мы все будем очень рады. Посмотришь, как мы живем. Я уверена, тебе у нас понравится. А хочешь - останешься у нас насовсем. Работа и для тебя здесь найдется. Работы много всякой, интересной, хорошей работы. Как видишь, я стала патриотом села и решила остаться здесь навсегда. Как Надежда Павловна. Может быть, я пойду работать на ферму или в поле. Только все равно, где бы я ни работала, буду учиться. Многое знать нужно, чтобы работать с толком, выдумывать, творить, экспериментировать. Знала бы ты, мамочка, как не хватает здесь людей думающих, со знаниями и огоньком! Мы как-то долго разговаривали на этот счет с Надеждой Павловной. Она рассуждает очень правильно: старая Россия была крестьянская. После революции деревня пошла в город, помогла создать промышленность, науку, культуру. Ведь не только многие рабочие, инженеры, служащие выходцы из деревни. А возьми ученых, писателей, художников, артистов. Сколько их вышло из крестьян! Отцы их и деды и братья пахали и сеяли, кормили страну, да и сейчас близкие родственники их живут и работают в деревне. Надежда Павловна говорит, что город слишком много забрал у села людей, талантливых, умных, деятельных. Надо, чтобы город теперь пришел в деревню, принес бы знания, культуру, науку, чтобы пришли сюда люди не такие, как я, а опытные, имеющие профессии, знания. Честное слово, мамуся, я не понимаю тех людей, которые боятся расстаться с городской квартирой. Вот я, родилась и выросла в Москве, никогда не жила в деревне и знала ее по книгам да кинофильмам. Я люблю Москву, очень люблю, и, не скрою, мне часто не хватает прости московского воздуха. И все же я решила жить и работать здесь, в селе. И никакой с моей стороны тут жертвы нет, как нет и того, что Константин Львович всегда с иронией называет высокой сознательностью и патриотизмом. Я люблю природу, березки, поляны, луга, цветы, люблю поля, птиц, люблю восходы и закаты. Я полюбила все это сразу, вдруг, потому что здесь я по-настоящему впервые познакомилась с природой нашей земли. Красивая она, очаровательная. И я уверена, что и ты полюбишь ее.

Приезжай. Мы ждем тебя".

Почему-то подумала: а счастлива ли Надежда Павловна? Вопрос был сложный, она боялась отвечать на него категорично. Одновременно с ним возникал и другой вопрос: а счастлива ли мама? Думая о судьбе Надежды Павловны, она вспоминала мать свою и невольно сравнивала эти две так непохожие жизни. Она не верила в счастье своей матери в семейной жизни со скульптором Балашовым. Ей почему-то казалось, что мать ее не любит и никогда не любила Константина Львовича, а вышла за него замуж только из жалости, принеся себя в жертву… искусству. Нет, Вера не знала, ради чего принесла себя в жертву ее мать: большого таланта в Балашове Вера не признавала, никаких других достоинств в нем не видела, как человека она его не любила, считала его мелким и пустым. Она пыталась подвести итог своим размышлениям, и получалось, что вся настоящая жизнь ее матери отдана никчемному человеку, все ее силы и здоровье теряются попусту, без цели, без пользы, без любви. "Чем такой муж - лучше уж никакого", - рассуждала Вера и в подтверждение этой своей мысли вспоминала Надежду Павловну, у которой нет мужа, нет так называемого семейного очага, зато есть любимое дело, и труд ее так нужен людям, жизни, и в этом своем труде Надежда Павловна находит счастье…

На стене напротив кровати висит портрет отца. Вера часто подолгу смотрит на него, точно хочет найти ответ на какой-то главный вопрос. И отец смотрит на нее пытливо, немножко грустными глазами, полными теплоты и сердечности. Вере кажется, что выражение его лица и глаз постоянно меняется: то он спрашивает ее, то одобряет, то предостерегает и что-то хочет сказать.

Отец. Папа…

Она помнит его веселым и таким быстрым. Они виделись редко, почти только по воскресеньям. В обычные дни он уходил на службу рано-рано, когда Верочка еще спала. Вечером возвращался поздно, но Верочка ждала его непременно. Мама укладывала ее в постель, выключала свет, желала спокойной ночи, но девочка не засыпала, чутко прислушиваясь. Когда хлопала входная дверь, она знала - это папа пришел. Вот он снимет шинель в прихожей и сапоги, зайдет в комнату, снимет китель, умоется. Потом спросит маму: "Верочка спит?" - "Нет, папочка, я не сплю. Иди ко мне!" И он придет в ее комнатку, потреплет головку, скажет, как всегда: "Что не спишь, синичка?" А Верочка в ответ: "Расскажи сказку". Его сказки всегда самые-самые интересные. А когда сказки все пересказаны, Верочка не терялась: "Тогда расскажи случай". Так она называла эпизоды, участником или свидетелем которых был ее отец. Это, пожалуй, интересней, чем сказки, потому что это ведь не сказки, а "no-правде". Но "случаи" иссякали. "Тогда почитай книжку".