Ефим Пермитин - Страсть Страница 34

Дымок всегда выбегал ему навстречу за дальний поворот тропинки. Там он подолгу лежал, положив голову на кочку. Заслышав приближение хозяина, пес с лаем пускался ему навстречу.

Восторг Дымок проявлял бурно: он подпрыгивал, лизал хозяину руки, кидался то к лесной сторожке, то возвращался. И, словно не веря своему счастью, бросив лапы на грудь долгожданного своего друга и повелителя, дрожал и прижимался к нему всем телом. В дрожи собаки хозяин чувствовал и трепет долгого ожидания и безграничную радость встречи, ключом прорывающуюся наружу.

По лаю, гулко отдававшемуся в лесу, жена и сынишка знали, что Дымок уже встретил хозяина, и сами выбегали ему навстречу.

Теперь же давно прошли все положенные сроки, а глава дома не возвращался.

Подошло время охоты — веселых выходов за тетеревами и глухарями в лес, за утками на болото. Тоска Дымка обострилась. Пес заметался, заскулил; поднявшись во весь рост у стенки, обнюхивал шейку ружья, еще сохранявшую запах рук хозяина, разыскивал охотничьи сапоги, куртку и вытаскивал их на крыльцо. Собрав все необходимое для охоты, как он делал это при хозяине, пес ложился у вещей и ждал.

Друг и повелитель обычно бросал работу, покорно одевался и снимал со стены ружье. Теперь же, сколько раз ни собирал охотничьи вещи Дымок, хозяин не появлялся. Пес поднимал голову и начинал выть.

Жена затыкала уши и убегала в комнату. Гордюша сердился и ругал Дымка. Оскорбленный пес уходил в лес и лежал там, иной раз несколько часов кряду, не отзываясь на зов мальчика. На следующий день все повторялось сначала.

— Измучился, истерзался он. Гордюша, возьми ружье и поди с ним, отведи ему душу, — сказала мать.

Радостно оглушенный словами матери, Гордюша вскочил на табурет, снял отцовское ружье и ягдташ. Пес с лаем метнулся к домику, повизжал и вновь помчался к лесу и снова вернулся к крыльцу.

С тихой улыбкой мать выбрала все патроны из сумки, разрядила ружье и вышла проводить сына.

Ошалевший от радости Дымок описывал стремительные круги по двору, но лишь только Гордюша с двустволкой за плечами и хозяйка спустились с крыльца — собака с победным лаем бросилась в глубину леса.

— Он кричит «ура! ура!», правда, мама? — Гордюша с трудом сдерживался, чтобы самому не броситься вслед за собакой и тоже не закричать «ура!».

— Чур, уговор, Гордюшенька, недолго и недалеко, — беспокоиться буду… — Мать вернулась домой.

Лишь только она отошла, мальчик пронзительно свистнул в свисток, как это делал на охоте отец, когда Дымок убегал далеко. Через минуту пес был возле Гордюши.

— К ноге! — Мальчик погрозил пальцем собаке. Дымок покорно пошел рядом.

Сверкал безветренно-жаркий августовский полдень. Темная, сочная листва не шевелилась. Деревья, травы разморились, пожухли. Густой смолистый дух струился из бора. Высокие рыжие сосны, словно подкопченные снизу, казалось, курятся, как зажженные восковые свечи.

— Самое, самое время, Дымушка! В этакую жарынь тетерева и глухаря голыми руками бери!.. — вспомнив слова отца, сказал мальчик.

Они уже порядочно углубились в лес. Хорошо знакомая Чибисова полянка, светлые березняки остались далеко сзади. Пошли острова темного ельника с густыми зарослями малины, черносмородинника, костяничника, с высокими муравьиными кочками: излюбленные кормные места выводков тетеревов, где мальчик с отцом и Дымком не раз бывали на охоте.

— Ну вот, а теперь — ищи! — наконец приказал Гордюша.

Собака махнула в крепь малинника. Узкая ее морда с острыми ушами и пушистый загнутый хвост, точно челнок в основе, замелькали в зарослях. Поиск Дымка был пружинисто-легок. С высоко поднятой головой, с раздутыми черными ноздрями Дымок, казалось, не дотыкался до земли.

Сколько времени прошло, Гордюша не смог бы сказать: час, два, больше? Куда зашли они? Обо всем забыл мальчик: стремительный поиск собаки на галопе, волнующе-медленная подводка, прыжок и шумный, обжигающий взлет тетерева.

Дымок напряженно ждал выстрела и падения птицы, но птица улетала. Собака укоризненно смотрела в глаза спутнику: «Что же ты, братец?..» — казалось, говорил ее взгляд. И начинались новые поиски. Дичь была всюду.

Но вот Дымок напал на свежий наброд старого глухаря. Глухарь кормился на костяничнике и, потревоженный, оставляя за собой парной, удушающе-густой запах, побежал в крепи папоротника.

Дымок отлично чуял глухариную дорогу. Ближе, ближе. С галопа собака перешла на скорый шаг и шла уверенно, как путник по тропинке. Потный, со сбившейся на затылок фуражкой, со слипшимися на лбу волосами Гордюша не отставал от Дымка.

«Близко!» — прочел мальчик в горящих глазах собаки. А птица все бежала и бежала. Дымок понял, что старый опытный глухарь с места кормежки бежит в крепь соснового подлеска и взлетит в гуще его. Дымок оторвался от соблазнительного следа, «сошел с тропинки» и забежал навстречу удирающему глухарю. Так не раз поступал он на охоте с хозяином.

«Ты хитрый, а мы хитрей!..» — если бы мог сказать, сказал бы Дымок.

Он не ошибся: путь глухарю в крепь был отрезан. Между Гордюшей и собакой оказался куст колючего шиповника. Из куста разило тем же парным сладковато-теплым запахом птицы. Дымок, вытянувшийся в струнку, пошел к кусту так осторожно, точно он наступал на гвозди.

Ближе, ближе — Гордюша сжимает незаряженное ружье в трясущихся влажных руках и так же, как Дымок, крадется к раскидистому таинственному кусту.

«Еще! еще!» — все существо мальчика сосредоточено на одном: как можно ближе подойти к кусту с сидящей в нем птицей.

По необычному поведению Дымка Гордюша тоже давно понял, что идут они по глухарю и что тяжелого, не перелинявшего еще «старика» собака может поймать.

— Дымушка!.. Собаченька!.. — шептал Гордюша и умоляющими глазами смотрел на верного друга. Дымок был уже в двух шагах от куста шиповника и уже занес лапу, чтоб сделать еще шаг. Гордюша подошел так близко, что, протянув руку, мог бы достать куст. Ружье ходуном ходило в его руках. Но поставить лапу Дымок не успел: из куста со страшным треском взорвался пепельно-серый матерый глухарь. Глаза птицы под карминно-красными бровями на один миг отразились в расширенных зрачках Гордюши.

Глухарь ли, испугавшийся мальчика, замялся на сотую долю секунды во время вылета, или Дымок, наученный горьким опытом охоты «без выстрелов», сделал молниеносный прыжок, но только собака лежала в самой середине куста, а огромный старый глухарь, пригибая ветки сильными крыльями, бился в ее зубах.

Обдирая лицо, руки, Гордюша тоже прыгнул на собаку и глухаря. Схватив прикушенную птицу за толстую горячую шею, он поднял ее и, не в силах сдержать радости, пронзительно закричал: «Ура! Ура-а!»

Счастливый Дымок,-с глухариными перышками на морде, подскочил к Гордюше и лизнул его в щеку.

Опомнившись, Гордюша схватил друга за шею: «Дымушка, Дымушка!» — шептал он и душил собаку, и прижимался к ней лицом, залитым горячим потом и расцарапанным в кровь.

Гордюша подцепил добычу за шею к охотничьей сумке, как это делал отец, но огромная, тяжелая птица на ходу била его по пяткам и цеплялась за траву: идти было нельзя. Мальчик вскинул глухаря на плечо и пошел.

Только теперь Гордюша обнаружил, что солнце уже опускается за горизонт. Жар свалил. Разгоряченное лицо освежила прохлада.

Опьяненный удачей Дымок бросился было на новые поиски, но Гордюша грозно крикнул: «Назад!» Собака недоуменно вернулась к нему.

Мальчик тревожно озирался вокруг: в этой части леса он никогда не бывал с отцом. Поляна, по которой они преследовали глухаря, кончалась у голубоватого соснового подлеска. Дальше высилась стена строевого сосняка с островками черных, как ночь, елей, и только на самой кромке старого бора кое-где светлели березы.

— Куда это мы с тобой забрались, Дымушка?!

Псу очень хотелось охотиться в прохладу, когда птица выбралась из крепей на кормежку, и он бросился к смешанному лесу: там, на полянах, они больше всего встречали с хозяином и тетеревов и глухарей.

— Наза-ад! — вновь раздраженно закричал Гордюша, и Дымка тотчас же вернулся.

— Куда ты завел меня, балбес?!

На лице мальчика собака видела и недовольство им, Дымком, и растерянность, и испуг, но не могла понять причины.

— Домой! Пойдем домой! Дымушка!.. — настойчиво повторил мальчик, и, отлично поняв его, пес бросился прямо. Не соблазняясь уже больше искать дичь, Дымок бежал вдоль кромки смешанного леса. Изредка он останавливался, поджидая Гордюшу, и снова пускался в том же направлении, успокаивающе помахивая пушистым калачом хвоста.

Но чем дальше шли они, тем тревожнее становилось на душе мальчика. Ему казалось, что они идут уже очень давно, а ни луговины с опытными посадками и окружающими их толстыми березами, ни Чибисовой полянки все нет и нет…