Аркадий Бухов - Жуки на булавках Страница 34

Недалеко отошла от этого и башкирская поэзия:

Под небом БашкирииЦветут цветы.Счастлив в этом мире я,Счастлива и ты.

Охотно пишутся в настоящее время и старые романсы. Пишущие думают, что от них веет хорошей стариной, и поэтому любовно вставляют туда слова старого обихода для запаха.

Нависала с неба балюстрадаНад крылами нежных клавесин.Выходила тихая мансарда.Доедать последний апельсин.

После этих первых же вступительных строк любой из современных критиков отзовется тепло и ласково об авторе их:

– Современность давит своим ужасом. И вот душа поэта рвется к пыли дедовских усадьб…

Почему, в конце концов, критику не похвалить, когда его тоже никто не прочтет?

Нет, теперь писать стихи очень легко. Но читать их очень трудно.

1917

Первый начавший

(Исторический рассказ)

Это было в 1341 году, в тот самый день, когда барон Дюбуа, вернувшись в свой фамильный замок, вызвал к себе младшего церемониймейстера и сказал ему:

– Собака.

Церемониймейстер Вамо был очень обрадован. Когда барон и владелец громадного замка двадцать четвертого декабря называет своего подданного собакой, это значит, он собирается повесить его не раньше, чем к новому году. Остается в запасе еще целая неделя, в течение которой можно прекрасно провести шесть дней, выкрасть несколько бочонков со старым бургонским, а на седьмой день поджечь замок и перейти к новому владельцу.

В то время люди рассуждали логично, жили бесхитростно, и когда соседи видели, что горит замок их знакомого, они прекрасно понимали, что все это пустяки, результат мелких неурядиц в большом хозяйстве. Быстро собравшись, они грабили остатки имущества, развозили их на подводах к себе, а после за стаканом украденного вина обсуждали происшествие.

Быстроте событий сильно помогали так называемые странствующие рыцари – молодые беспаспортные люди без определенных занятий, которые ездили мимо замков. Если во время поджога кричал хозяин – они вешали его, если особенно шумели слуги – они вешали слуг. На суде их спрашивали о причинах таких поступков.

Каждый из них называл имя любимой женщины и доказывал, что все сделанное им должно служить прославлению ее имени.

Присяжных заседателей не было – оправдывать было некому, а так как рыцари судились в полком вооружении и даже часто привязывали к скамье подсудимых и своего коня – никто не решался их обвинять. Дело кончалось просто анекдотом, который главный судья рассказывал своим помощникам, а рыцарь, заняв у конвойных несколько золотых монет и щетку для брони, уезжал дальше.

Это было и в будни и в праздники. Не исключались и рождественские дни.

Поэтому-то на первый день рождества все соседи с утра уже стали забегать на двор к Дюбуа и советоваться с Жаком Вамо, в какие часы он собирается поджечь замок, чтобы им не опоздать со своими подводами.

Решили, что лучше всего отложить это торжество на вторник – самый свободный день во всем округе, так как в остальные дни крупные бароны пили у себя в замках, их приближенные около замков, а крестьяне в поте лица работали на полях и не могли мешать.

Жак Вамо проснулся во вторник в прекрасном расположении духа; он потер руки, подмигнул своему приятелю конюху на замок и сказал:

– Жечь, брат, буду.

Конюх равнодушно зевнул:

– Жги, не мое… Только начинай раньше, а то я в восемь лягу спать.

– Да уж я товарища не подведу. Когда нужно, тогда и начну.

Но, как бывает и теперь, не все обещания исполнялись и в средневековье.

В тот самый момент, когда пьяный Жак Вамо собирался раздуть легкий костерок, аккуратно разложенный им под высоким дубовым крыльцом, к воротам замка подъехал верхом на лошади какой-то молодой человек в белых перчатках и, изящно согнувшись, спросил:

– Господин Дюбуа дома?

Привратник, старый человек, который до того изодрался в частых боях, что даже за собственной кошкой гонялся по утрам с мечом и большой дубиной, обомлел.

Такое обращение было слишком неожиданно. Старый человек привык, чтобы молодые люди, подъезжавшие к замку, начинали объяснять свой приезд приблизительно так:

– Где та старая гнилая лиса, спрятавшаяся в этой норе, которой ни я, ни мой батюшка, граф Петон, еще не успели оторвать голову?

У этого молодого человека не было даже шлема. Привратник замялся и нерешительно сказал:

– Дома. А тебе зачем?

– Скажи, что я пришел его поздравить с рождеством.

– А зачем? – похлопав глазами, спросил привратник.

– Я познакомился с ним еще в третьем году у своего батюшки и хочу соблюсти необходимый долг вежливости.

– Ну, хорошо, ну, я скажу, – продолжал еще недоумевать привратник, – ну, он выйдет к тебе… Чем же ты ударишь его по голове, когда он подойдет?

– Я приехал не за этим. Я же тебе сказал, что заехал с визитом.

Старику понравилось это бесстрашие и, по-отечески, сплюнув на сторону, он предложил:

– Все-таки, хочешь, я тебе дам одну новую дубину, которой я ночью отгоняю мух, а днем бью волков, – она тебе может пригодиться…

– Иди, иди, старина…

Весть о том, что какой-то человек приехал с визитом, переполошила весь замок. Несмотря на седые волосы и рыжую сорокапятилетнюю дочь, барон Дюбуа побледнел и послал пажа предупредить баронессу в ее половину, чтобы и она побледнела, так как дело из ряда вон выходящее.

– Может быть, прямо бросить его в подвал? – предложил пьяный Жак Вамо, живо заинтересовавшийся происшествием.

– Опять же и собаками хорошо потравить, – вмешалась старшая дочь, любившая молодых людей вообще.

– По всем приметам это граф Петон. Это человек с голубой кровью. Он не опозорит моего дома, если его даже выбросить из окна моей столовой.

Совещались долго.

Молодой человек скинул плащ на руки привратника и пошел к замку. В те времена, когда каждую свою вещь оберегали даже от любимой женщины, такой поступок еще более ошеломил привратника. Он взял плащ, вытянул вперед левую руку и, сделав ее неподвижной, повесил плащ на два пальца. Дальше мне некогда будет заниматься этим удивленным и, в сущности, добродушным человеком, но я не могу не упомянуть, что в течение двух часов он не менял своей позы.

– Здравствуйте, – весело сказал граф Петон, появляясь в зале замка, – имею честь поздравить дорогого хозяина, дорогую хозяйку и дорогое семейство с днем рождества

Гробовое молчание было ответом на эту краткую и сильную речь.

Не смущаясь, молодой человек закинул ногу за ногу и продолжал:

– А погодка сегодня великолепная. Как вы находите?

– В такую погоду твоего бы отца, тебя самого бы да еще… – начал было хозяин, но вдруг спохватился и добавил: – Н-да… Погодка великолепная…

– Где изволили встречать рождество? – вежливо осведомился гость.

– А тебе какое де… Дома встречали… Семьей, так сказать…

– Весело изволили провести время?

– Весело.

– Думаете дома пробыть праздники?

– Дома.

– Так-с… Великолепная сегодня погодка.

– Да что ты со св… Ага, так, так. Великолепная.

Домочадцы, приободрившись и почувствовав, что ожидаемого смертоубийства не предвидится, выползли в зал и даже приняли участие в разговоре.

Чувствуя, что необходимо быть любезным, хозяин осторожно откашлялся и предложил:

– Может, по кувшинчику вина выпьем?

Обычный средневековый гость обиделся бы и заорал, чтобы только на одну его долю притащили бочонок, а кувшинами могут пить собаки, но этот молодой человек только вежливо поклонился и прибавил:

– По бокальчику можно.

Он действительно выпил только бокал вина, пожевал кусочек бычьего хвоста, еще несколько раз напомнил о погоде и встал, даже не дав себе времени напиться пьяным и испортить большим ножом жареного барана, что требовал этикет того времени.

Уходя, сунул привратнику большую медную деньгу, сел на лошадь и уехал. На скорую руку Дюбуа собрал семейный совет.

– Мальчишка или глуп, или высматривал, что можно стянуть у меня ночью во время нападения из стеклянных дверей, которые теперь очень дороги.

– Неправда, – заступилась мадам Дюбуа, – он так увлекательно говорил о погоде, что мне захотелось второй раз замуж.

Старшая дочь поддержала матушку, находя, что такого молодого человека, который бы скакал триста восемнадцать верст верхом только для того, чтобы рассказать людям о погоде и напомнить о празднике, надо искать днем с огнем.

Весь замок наполнился слухами и рассказами о вежливом молодом человеке, который ездит с визитами. Мужчины отходили в сторонку и сгорали от зависти. Молодые девушки вздыхали так шумно и решительно, что баронская мельница начала шевелить крыльями.

Старый барон мрачно ступал по каменным плитам и хмурил лоб. Наконец он не выдержал и крикнул: