Юрий Колесников - Занавес приподнят Страница 35

Хаим, взглянув в окно, увидел, что Циля побежала в конец двора, где стоял флигель, юркнула в дверь, выскочила и тотчас же скрылась за дверью сарая.

«Что ей там нужно?» — удивился Хаим. Подойдя к окну, он услышал приглушенный голос Цили:

— Там ее нет! Я все облазила…

Хаима поразила догадка: ищут Ойю.

В столовую вернулись Бен-Цион и Циля. Оба были явно расстроены, хотя всячески старались скрыть это. Сели за стол. Вдруг одна за другой младшие дочери раввина стали прыскать от смеха. Бен-Цион окинул их свирепым взглядом. Девчонки затихли и не отрывали глаз от тарелок. Старшая дочь, как бы в защиту сестренок, после некоторого колебания робко сказала:

— У Цилечки чалма в паутине…

Девчонки не выдержали и снова рассмеялись, на этот раз уже во весь голос. Циля моментально глянула в зеркало. Лицо ее побледнело. Сконфуженная, она убежала в соседнюю комнату.

— Паутина на голове — хорошая примета! — сказала в угоду раввину фельдшерица. — Быть мне так здоровой, как я говорю сущую правду…

Раввин одобрительно кивнул головой, и его пышная борода поднялась вверх и опустилась. Но и он встал из-за стола и прошел в комнату Цили. Бен-Цион опасался, как бы любимая дочь не разревелась от обиды: паршивые девчонки посмели смеяться над ней!

— Вы вот смеялись, а паутина на голове знаете что означает? — продолжала фельдшерица. — Не знаете, а я скажу: это венец!

Девчонки замерли.

— Увидите! Мы еще так топнем у Цилечки на свадьбе, что земля затрясется! — с задором произнесла тетя Бетя и многозначительно толкнула локтем сидевшего рядом холуца. — Правду я говорю, нет?

Хаим не выдержал и тихо шепнул старушке на ухо:

— Держите крепче, не то ее могут выхватить…

Фельдшерица поперхнулась и ничего не ответила. Вернулся раввин и следом за ним Циля. Все, кроме холуца, принялись за еду. Бен-Цион стал перебрасываться шутливыми замечаниями с фельдшерицей, пытаясь втянуть в разговор холуца, но тот отвечал сухо или, пожимая плечами, отмалчивался. Наконец он встал, поблагодарил за обед и хотел выйти. Раввин остановил его и с недовольным видом сказал, что в доме заведен порядок, по которому все обязаны оставаться на местах до тех пор, пока старший не выйдет из-за стола.

Хаим послушно опустился на стул. Циля положила на его тарелку фаршированную рыбу, но он не дотронулся до нее. Ему вспомнились слова из песенки, которую распевали еще в лицее:

За столом у чужихел и пил,Вспоминая край родной,слезы горькие лил…

Из задумчивости его вывело обращение фельдшерицы.

— Ну, кушайте же, Хаим! — пыталась женщина расшевелить его. — Вы — холуц и должны быть крепким… Вам же ехать в страну предков!

— Никуда я не поеду, пока не найду Ойю! — неожиданно резко ответил Хаим и сам удивился своей храбрости.

Категоричность ответа обычно робкого парня огорошила всех. По лицу раввина пробежала злая усмешка. Медленно дожевывая, он нарочито спокойно обратился к фельдшерице:

— Не случайно, видимо, говорят, что чудак хуже выкреста… Выходит, правы люди… Ну а если, скажем, это «добро» не отыщется? — Раввин повернулся к Хаиму. — Тогда что? Останетесь на Кипре? Глупости! Разумеется, не потому, что живете у нас или мешаете нам… Боже упаси! Но вы холуц, мой дорогой мальчик, прошли «акшару», и ваше место теперь только в эрец-Исраэле! И потом, скажите на милость, что вы нашли в этой глухонемой девке? К тому же вы — сын избранного богом народа, а она гречанка… Какой тут может быть разговор?!

— Она ухаживала за мной… Ей и, конечно, тете Бете я обязан жизнью!

— Скажите пожалуйста! Оказывается, его спасла гречанка!.. — с издевкой произнес раввин. — А кто каждый день и час молил бога за вас, не знаете?.. А кто пригласил ухаживать за вами фельдшерицу тетю Бетю? И наконец, можете сообразить, что если у нас нет козы, то козье молоко для вас не с неба лилось?! За ним Цилечка бегала к грекам и каждый раз умирала от страха… Хоть раз вы спросили, какие у них собаки?! Иметь мне столько счастливых лет, сколько моя бедная девочка возвращалась с молоком перепуганная и бледная как мел! По-вашему, это ничего не значит?

— За все, что вы сделали для меня, — большое спасибо, — холодно ответил Хаим. — Я перед вами в долгу, и при первой же возможности расплачусь. Но Ойя…

— Посмотрите на этого миллионера! — прервал его раввин. — Он расплатится!.. У вас что — есть прейскурант цен на оплату доброго отношения к человеку? И молитв, обращенных к господу богу? Ну а на какие доходы вы рассчитываете? Вы всего-навсего холуц…

Праздничный обед был испорчен. О помолвке не могло быть и речи. Бен-Цион это понял. Он встал. Вслед за ним поднялись из-за стола и удалились в соседнюю комнату дети раввина.

Последним поднялся Хаим. Он поблагодарил реббе за обед и направился было к двери, но его остановила фельдшерица. Она тихо спросила:

— Вы не проводите меня, Хаим?..

— Пожалуйста, — неохотно ответил Хаим. — Я подожду вас во дворе.

Оставшись наедине с фельдшерицей, Бен-Цион подошел к ней и не без горечи в голосе сказал:

— Вдолбите этому тифозному, что на имя моей Цилечки в иерусалимском «Импириэл бэнк оф Бритиш» лежит довольно кругленькая сумма… Вы слышите, тетя Бетя?! Растолкуйте ему, что это означает! Не то, я вижу, он не очень большой умник и не слишком маленький дурак… Ходит в драных портках, а корчит из себя вельможу…

— Я знаю, реббе… Знаю, — ответила фельдшерица. — Вы же сами видите, парень, оказывается, с фантазией!

— Не с фантазией он, а с мухами…

— К сожалению… Но можете не сомневаться, реббе, я постараюсь… Какой ещё может быть разговор!.. Растолкую ему…

Когда Хаим и тетя Бетя подошли к ее дому, она вдруг спросила его, сверкнув толстыми стеклами очков:

— Вы любите Ойю?

— Да! — не задумываясь, ответил Хаим.

— Я поняла это лишь сегодня… И вижу, вы не доверяете мне. Напрасно. Не меряйте всех одной меркой… Даже пальцы на одной руке и то разные… Слышите?

Хаим пожал плечами. Он был огорчен поведением фельдшерицы за столом у Бен-Циона и ее спокойным отношением к исчезновению Ойи.

Фельдшерица пригласила его зайти к ней на минутку.

— Идемте же! — настаивала женщина. — Или я не заслужила у вас доверия? Я же вам не враг!..

Переступив порог, Хаим нерешительно остановился. Чистенькая комнатка, тюлевые занавески, стол под белой скатертью. Закрытая дверь, видимо, вела в другую комнату или кухню.

— Откройте эту дверь, — ласково проговорила тетя Бетя, с грустной улыбкой глядя на Хаима.

Хаим смотрел на фельдшерицу, желая понять, почему именно он должен открыть дверь, около которой она сама стоит.

— Что же вы остановились? — с деланным возмущением проговорила женщина. — Ой, нелегко вам будет жить!.. Робость — не самое лучшее качество для мужчины!.. — И, видя, что Хаим по-прежнему стоит в нерешительности, сама толкнула дверь… В маленькой, слабо освещенной комнатке, забившись в угол, стояла испуганная Ойя.

Хаим и Ойя бросились друг к другу…

— Ну вот, видите? Не все люди сделаны на одну колодку. Запомните это! — сказала тетя Бетя. — Бедняжка прибежала ко мне на рассвете в рваном платье, босая, в синяках. Я ничего не могла понять! Что случилось?.. Видите, какой ценой она отстояла свою честь!

Хаим гладил исцарапанйые руки Ойи, нежно обнимал ее, а девушка от испуга и радости вздрагивала, словно в ознобе.

— Она была у знаменитого здесь Стефаноса, — продолжала тетя Бетя. — Вы его, конечно, не знаете, чтоб он сгорел. А теперь вам надо поскорее уходить, и упаси вас бог проговориться, что она у меня… Слышите? Вы отсюда уедете, а я останусь доживать свои дни… У меня, как вы понимаете, в банке нет капиталов. Но я не жалуюсь. Много ли мне нужно!.. Всю жизнь я помогала людям, помогу и вам…

Хаим хотел сказать фельдшерице, что она дважды вернула ему жизнь: и тогда, когда помогла побороть тяжкую болезнь, и теперь, когда приютила его любимую девушку. Хаим хотел сказать это старой доброй женщине, вернувшей его к жизни и теперь дарившей ему счастье, но тетя Бетя прервала его на первом же слове.

— Прошу вас, уходите, — сказала она. — С нашим реббе будьте осторожны! Вы еще не знаете его! И не надо вам знать… Жили у него? Поправились? И слава богу… А вас я понимаю! Думаете, нет? Любите! Что ж, и это богом дано. Но сказать вам правду, как сыну своему, ума не приложу, как вы будете жить вместе! Вы же едете туда! Дай бог, чтоб вам обоим было хорошо! Но жизнь скверная… Ой, какая это скверная жизнь, чтобы вы ее лучше не знали!

Глава восьмая

Было уже достаточно темно, когда штандартенфюрер СС Пуци Штольц и вожак румынских легионеров Хория Сима на автомашине подъехали к большой каменной арке с тяжелыми железными воротами. Тотчас же к обеим сторонам машины устремились дюжие эсэсовцы; один из них открыл переднюю дверцу и лучом карманного фонарика осветил сидящего рядом с шофером человека в кожаном реглане. Узнав в нем начальника, недавно выехавшего на аэродром для встречи тех, кто расположился позади него, эсэсовец в знак приветствия вскинул руку и отпрянул; второй подал команду, и тяжелые створки железных ворот с грохотом покатились в разные стороны внутрь высокого каменного забора.