Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин Страница 36

- Не троньте его! Не надо.

- Ну, как знаете. Вы проследите за ней, Варвара.

- Да уж не брошу.

- Выздоравливайте. – Уходить ему не хотелось, но причины задержаться ещё на часок он не придумал.

В лицо пахнуло сладким, как берёзовый сок, воздухом. На завалинке темнела забытая со вчерашнего дня книга. Сазонов прошёл мимо.

У палисадника была протоптана тропинка, но он затопал посередине улицы, широко расставив локти и запрокинув голову.

«Эх, кабы сбылось!» – улыбаясь загаду, который самому себе не смел высказать вслух, думал Варлам.

За три с половиной десятка лет он ещё не целовал женщин. Схоронив отца, десяти лет пошёл батрачить. Мать нищенствовала. Она так и умерла у чужих ворот, положив под голову тощую котомку. Чуть оперяясь, Сазонов попробовал вести хозяйство, но душа к нему не лежала. Заколотив стылую избёнку, уехал в город. В Заярье прибыл по направлению партии.

Не то чтобы он не помышлял о женщинах. Они, конечно, влекли его. Но ему как-то удавалось избежать всех тягот, связанных с любовью. Впрочем, ещё зелёным юнцом его затянула на сенник Наталья Фатеева и, прижав полыхающим бедром к сену, потребовала: «Полюби!». Варлам беспомощно отбивался. К несчастью, а может, и наоборот, подоспел хозяин. Он издалека чуял, когда покушаются на его добро.

- Ну, – расхохотался он. Хохот отдавал жестью. – Не смеешь? Эх, тюря!

Дав ему пинка, задрал на жене юбку и, вручив работнику супонь, приказал: «Пори!». С этим Сазонов справился успешно. С неделю Наталья не могла ни сесть, ни лечь.

«Чистый губошлёп», – беззлобно бранил себя Варлам, а голову кружило от весёлого звона. Заслушавшись им, едва увернулся от председательского жеребца, которого, матерясь, драл плетью Науменко. Рядом с ним, опустив голову, сидела Афанасея.

- Я ва-ас! – пролетая мимо, кричал он.

«Опять загонит коня! – потирая ушибленное плечо, вздохнул Сазонов, но, испугавшись за Марию, тут же забыл об этом. – Уж не домой ли?»

Рыжко промчался дальше, обрушив на просыпающуюся деревню ошлёпки снега.

- Веселится парень! – выйдя из ворот, ухмыльнулся Ворон. Кому колхоз, кому – вотчина...

Глава 22

- Проходи, Алёха! – цыкнув на собаку, пригласил Дугин. – Я, признаться сказать, сам к тебе собирался.

- Стало быть, в аккурат угадал? – усмехнулся Сазонов.

- Тютелька в тютельку, ровно в воду глядел, – пропуская его в ограду, кивнул Дугин. – Подмога твоя нужна.

Он держался с тем внушительным спокойствием, которое вызывало невольное уважение, как бы подчёркивая, что у этого человека ясная, ничем не запятнанная душа. Но и в душе Дугина клокотало беспокойство. Оно заставляло щупать каждого: с чем пришёл? – и искать защиту от тех, кто мог потревожить прошлое. Приветливо встречая Сазонова, он и не думал просить ни о какой подмоге и, уж произнеся это слово, ещё не знал, что скажет дальше.

- Тут у нас разгром, – указал на корчаги, стоящие на лавке, из которых поточилось сусло. Никакого разгрома не было. Наоборот, всё было вычищено и выскоблено до блеска. Самовар под трубой сиял – хоть глядись. Подполье было открыто. Там кто-то возился.

- Ты присядь, Алёха! Я на минутку отлучусь, горенку приберу. Уйдя в горенку, где раньше лежала Клавдия, плотно прикрыл дверь, почесал переносицу. Лежанка пустовала. На ней громоздились теперь кожаные фолианты с медными застёжками. Перед иконами на тонкой серебряной цепке повисла лампадка.

Присев на одну из книг, Дугин на мгновение задумался.

Встал. В движеньях появилась упругая мягкость кота, крадущегося к голубятне.

- Один как перст остался! – посетовал он, появляясь в избе. Сидидомица-то моя взбрындила.

Из подполья с ведром картошки вылезла разрумянившаяся Шура.

- Кабы вот не племянница, дак хоть караул кричи!

Сазонов невольно залюбовался ладной фигурой девушки.

В её волосах завязла паутинка. На полной шее пристало пятнышко пыли. Из расстёгнутого ворота кофтёнки выглядела глубокая белая ложбинка.

- Съехала, сколь ни упрашивал, – сгорбился Дугин, сквозь неплотно сжатые пальцы приглядывая за Сазоновым.

- Как это – съехала?

- Совсем, – смахнул невидимую слезу Дугин. – Симко подбил. Не по нраву ему, вишь, что я в бога верую. Я-де комсомол, мне с твоим богом под одной крышей – не житьё...

Сазонов разглядывал стены, вдоль них – полки за занавесами, полати и верхний голбец – тоже скрыты занавесками, как и тёмная душа хозяина; разглядывая, он не спешил высказывать своё отношение к беде Дугина.

Он знал, что Ефим с матерью ушли из дома.

- Ну и времена настали! – гудел Дугин. – Сын супротив отца восстал, за веру осудил...

Шура вывалила картошку в ушат с водой и стала перемешивать мутовкой. По деревянному жёлобу тонко щурилось сусло.

- Старший тоже волю взял! Набедокурил и дал стрекача! Вот они какие нонешние-то! В наши времена родителей почитали. – Дугин всё пробовал определить, какое это производит впечатление.

Сазонов невозмутимо помалкивал. Трудно было понять: осуждает или сочувствует.

«Онемел, что ли?» – тревожился Михей. Его начинало пугать затянувшееся молчание председателя сельсовета.

- В мои ли годы вдовцом-то жить? – он достал из-под лавки бидон с брагой, приказал Шуре: – Сбегай за капустой!

- Не хлопочите! Чаевать не буду, – отказался Сазонов. – С сыновьями как-нибудь сами улаживайте. Не хотят под вашим крылом жить – силком не заставишь.

- Где она застряла? – засуетился Дугин и вышел на улицу.

Шура, уткнувшись в колени, плакала в погребе.

- Чего разнюнилась? Радоваться надо. Сазонов-то, видать, свататься пришёл. При ем остерегись в разговорах! И физию свою пригладь. А насчёт Симка-то... всё будет как задумали...

Он боялся, чтобы племянница не сболтнула чего: «Бабье сословье! Язык на привязи держать не умеют... А для такого чёрта любое слово – граната. Кинет – и расползутся мои кисельные берега».

Говоря о сватовстве Варлама, Дугин заведомо врал, как врал все и обо всех. Но иначе он не умел.

Зайдя в избу, неприметно ухмыльнулся и опять заговорил о своих горестях. В