Петр Капица - Когда исчезает страх Страница 37

Высокий, статный Берлунд, конечно, немного рисовался. Ведя бой издалека, он не стремился до времени, так сказать, обострять отношения с противником. Пусть публика полюбуется его, Берлунда, виртуозной техникой. Ведь не зря же он отрабатывал свои движения до изящества, до балетной легкости.

Правой рукой Берлунд словно фехтовал рапирой, разведывал обстановку, вызывал Кочеванова на атаку. Кирилл догадывался, что противник навязывает бой, чтобы раскрыть его, а потом неожиданно пустить в ход «тяжелую артиллерию» — свой левый кулак.

Нужно было разбить его замыслы. Не обращая внимания на яростные финты Берлунда, Кирилл упрямо шел на сближение. Он не давал использовать длину рук.

Видя, что такой способ ведения боя не дает перевеса, норвежец изменил тактику, стал сближаться, стремясь нащупать брешь в обороне противника. Но и эта тактика ничего ему не дала. Было ясно только одно: у русского изумительное чувство времени и расстояния. Он держался на неуловимой грани избранной им дистанции. Нельзя было предвидеть, что в следующее мгновение предпримет этот настороженный парень. То он избегал сближений, то почти сталкивался, наносил с невероятного положения удар, нырком уходил под руку и, точно ничего не сделав, опять стоял, ощетинившись кулаками.

Берлунд никак не мог приноровиться, попасть в ритм этих молниеносных нападений. Он видел, что русский изумительно владеет прямыми ударами: правой наносит их так быстро, что невозможно успеть делать подставки и закрываться.

Берлунда вскоре стали удручать эти быстрые, как вспышки, тычки и безошибочная защита. Казалась, что советский боксер улавливает каждый промах.

Бой из соревнования в силе и выносливости вдруг превратился в напряженную психологическую борьбу.

«Нужно простыми путями идти к победе, к черту психологию!» — решил наконец чемпион Норвегии и пустил в ход свой сокрушающий левый кулак.

Публика, измученная загадочными маневрами непонятной для нее борьбы, облегченно вздохнула. Теперь все будет проще — Ялмар пушечными ударами измотает неподатливого парня.

Но схватка мало чем изменилась: русский упрямо не желал принимать навязываемую манеру боя.

Кирилл, сообразив, что ему нет никакого смысла опережать каждый удар противника, так как этим он невольно принимал предложенный темп и как бы подчинялся чужой воле, стал сбивать ритм норвежца, заставляя его приспосабливаться к себе.

Ширвис, наблюдавший бой, не мог усидеть простым зрителем. Он двигал кулаками, «помогал» Берлунду движением плеч, толкал соседей локтями и коленями. Он страстно желал поражения Кириллу.

К перерыву Ян более распалился, чем бойцы на ринге.

Во втором раунде заново началась волевая борьба. Для победы нужно было рисковать. Берлунд, поняв, что в быстром темпе он не сумеет открыть противника, решил действовать, как когда-то действовал его учитель — швед Петерсон. Тот принимал каждый удар и подавлял противника своей нечувствительностью. Чемпионы мира боялись встречаться с этим железным человеком.

«У русского, кажется, не очень сильные удары», — решил Берлунд и, почти не защищаясь, двинулся вперед. Он готов был превозмочь боль и этим обескуражил Кочеванова.

Кирилл в пылу борьбы не замедлил воспользоваться безрассудной отчаянностью норвежца и сразу же почувствовал, что его кулаки как бы перестали останавливать противника, — тот, словно сделавшись тверже и жестче, после крепкого крюка или прямого удара лишь встряхивал головой и снова бросался в атаку. Норвежец не тратил времени на защиту и поэтому получил возможность наносить больше ударов. Кирилл проигрывал раунд по очкам. Необходимо было, не теряя ни секунды, перестроиться. И он тоже смело раскрылся, действуя по методу: клин вышибают клином.

Теперь они дрались, пренебрегая защитой, стараясь пронять друг друга кажущейся нечувствительностью. Они оба обладали большим терпением, и это обострило бой.

До предела наэлектризованная публика разжигала их выкриками и бешено била в ладоши. Хлопки и шум не прекращались.

И вот левая рука Берлунда наконец угодила в висок Кочеванова.

Кирилл на мгновение замер и, не удержавшись на ногах, упал.

Взрыв восторженного рева покрыл все.

Но это был не нокаут: русский нашел в себе силы подняться до счета «восемь» и принял прежнюю боевую стойку.

«Тактика верна, — обрадовался Берлунд. — Победа приближается. Теперь пусть противник выдержит мой темп боя». Не жалея рук, он начал хлестать Кочеванова и левой и правой. Он финишировал, вкладывая в удары всю силу.

Кирилл понял, какую ошибку он совершил, приняв предложенную противником манеру вести бой. Отбиваясь встречными, он стал уходить из-под тяжелых ударов.

Крики одобрения понеслись со всех концов стадиона. Публике казалось, что советский боксер выдохся, что он не может драться на равных с их чемпионом и поэтому отступает, уклоняется от ближнего боя.

В конце раунда наступил такой момент, когда все зрители вскочили с мест, уверенные в том, что сейчас Берлунд докончит противника. Но Кочеванов, вдруг резко изменив тактику, неожиданно сбил его на землю.

Это был нокдаун за нокдаун.

Безрассудство обоих противников во втором раунде вымотало их. Они едва переводили дыхание.

Дядя Володя, обтирая мокрой губкой затылок, шею и грудь Кирилла, шептал:

— Как он тебя завлек на этот идиотский открытый бой? Держись старой тактики — не пропускай ни одного удара. Ты победишь.

В третьем раунде оба противника как бы заново стали нащупывать друг друга. Иногда их перчатки были так близки, что касались одна другой, но это не вызывало вспышек и взрывов. Лишь время от времени боксеры тревожили друг друга легкими финтами, бойцы тщательно закрывались, сохраняя энергию для решающего момента.

Такой сложной и трудной схватки норвежцу еще не приходилось вести. Русский поражал тем, что действовал в более быстром темпе, чем мог предложить Берлунд. Правда, он осыпал ударами не очень сильными, но частыми и назойливыми. Они раздражали, выводили из себя. Казалось, что русский играя бьет куда вздумает, и блокирует как хочет. Это угнетало. «Неужели ничья? — досадуя, думал норвежец. — Надо найти хоть какую-нибудь щель в защите».

Работая в полсилы, Берлунд стал зорко всматриваться. Вот он приметил, что левый локоть Кочеванова при защите бывает приподнят выше нужного. Ударом под последнее ребро не трудно лишить боксера дыхания. Но здесь могла точно действовать только правая рука, а в нее Берлунд не верил. Требовалось найти цель для левой. Он напряг все свое внимание и, вспомнив, каким ударом был сбит русский, обрадовался: «Ход найден. Правой под ребро… тот инстинктивно прижмет локоть… левой — в голову».

Найдя удачный ход, Берлунд однообразными, повторяющимися комбинациями стал приучать Кочеванова к иной защите. Ему надо было усыпить бдительность противника. И норвежец то короткими тычками атаковал область сердца, то переходил на свинги, исподволь готовясь к удару, в который будет вложена вся сокрушающая сила левой руки.

Кочеванов с такой же осторожностью расчищал путь к своей цели. Он терпеливо ждал, когда уязвимое место Берлунда — подбородок будет меньше всего защищен.

Дважды казалось, что он уже уловил этот момент, но боязнь неточным попаданием надоумить норвежца плотнее закрыться останавливала его руку, уже шедшую на удар.

Оба бойца осторожно продвигались к намеченной цели.

Их собранность, глухая сосредоточенность, предвещавшая неожиданные действия, заставили насторожиться трибуны.

Томительная тишина охватила стадион. До конца раунда оставалось менее минуты. [2]

Вот уже локоть Кочеванова почти не защищает печени. Последнее напряжение воли… Берлунд, резко ткнув правым кулаком в бок русского, отдал всю тяжесть тела левой руке…

Кирилл предвидел это, чуть уклонился и быстро послал правую руку навстречу — в открытый подбородок норвежца… Русский успел сжать пальцы в последнее мгновение и почувствовал резкий толчок. Попал!

Удар был так чист, что Берлунд упал на землю, не ощутив боли. Лежа спиной на жестком помосте, он еще работал ногами, не веря в свое поражение, а судья, как метроном, отсчитывал секунды:

— Семь… восемь… девять… Аут!

Публика онемела. Свершилось непоправимое — Ялмар, их надежда и гордость, нокаутирован.

В наступившей тишине раздались робкие аплодисменты, которые были подхвачены трибунами. Напряженным нервам нужна была разрядка.

Кочеванову не дали спрыгнуть на землю. Его подхватили десятки рук и под приветственные выкрики понесли через весь зал.

Ширвис сидел потрясенный, считая себя нагло ограбленным. Он, кому должна была принадлежать эта буря восторгов, затерялся здесь, в бушующем море маленьких человечков.