Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй Страница 37

Коспан продолжает на вытянутых руках держать волка за шею. Тот дергает головой, норовя зацепить клыками руку. С длинного языка на руки Коспана капает слюна, брызги ее долетают до лица. Его мутит от зловония, прущего из розовой пасти врага.

Волк, собрав все силы, бросается в последнюю атаку. Тело его дрожит, словно внутри работает мотор. Выдержав этот натиск, Коспан мгновенно засовывает большие пальцы под челюсть волка.

Глубже... глубже... В пальцы вонзаются шейные позвонки. Проходит минута, час, год... Коспан чувствует, что хищник слабеет, у него вываливается язык, глаза стекленеют... Коспан хочет опрокинуть его на спину, но не может сделать больше ни одного движения. Руки его сведены судорогой.

Где-то слышится задыхающийся лай Кутпана. Приближается или удаляется дробный стук бегущих лап. Рычание, лай, возня схватки... Вот взвыл от боли Кутпан. Нет сил оглянуться, невозможно повернуть шею. Шум борьбы удаляется и затихает совсем.

Коспан стоит на одном колене, вцепившись скрюченными пальцами в горло мертвого волка.

19

Маленькая спасательная экспедиция из шести всадников и двух саней, груженных сеном, уже сутки рыщет по безмолвной степи. Временами попарно всадники отрываются от основной группы, скачут к дальним холмам, прочесывают балки.

Все тщетно. За сутки они не встретили ни души, не увидели ни одного живого существа. Ощупью они движутся вперед по завьюженной мглистой пустыне. Ребята, еще недавно радостно возбужденные первым в их жизни серьезным делом, сейчас притихли. Бессмысленный и тоскливый вой ветра угнетает их.

К исходу первых суток погода резко меняется. В небе появляются голубые проемы, снег серебрится, обнадеживающе скрипит под копытами. Ребята мгновенно оживляются, просятся в разведку, норовят ускакать без разрешения к дальним холмам. Каламуш с трудом удерживает их.

За это время они обшарили всю равнину Кара-Киян, но нигде не обнаружили никаких следов Коспана. Не может быть, что они прошли мимо какой-нибудь балки: группу ведет старик Минайдар, он знает в этом краю каждую складочку.

Вначале Каламуш не хотел брать с собой отца — зачем старому человеку лезть в такое рискованное дело, — но Минайдар, прикрикнув на него, настоял на своем.

Теперь-то Каламуш даже рад, что старик с ними. Если говорить честно, без него они могли бы даже заблудиться. Совершенно невероятным образом сквозь пелену пурги он узнает каждый холмик. Немигающими, немного слезящимися глазами задумчиво смотрит он вокруг. Вокруг степь, в которой он провел всю свою жизнь.

Что он может рассказать про эту степь? Для него здесь каждый холмик история, вся эта безжизненная пустыня полна звуков далекой прошедшей жизни, эхом человеческих страстей... Может быть, ветер доносит до него из глубин времени отголоски свадебных пиршеств, скрежет металла о металл, гортанные крики лихих джигитов, топот угнанных табунов?

Старик молчит, только изредка отдает короткие точные распоряжения. Каламуш подъезжает к саням, спешивается, укутывает отца сеном. Тогда тот начинает сердиться:

— Ты что меня, как сосунка, пеленаешь? Думаешь, я уже в детство впал? Ну-ка пусти!

Он вылезает из саней и легко садится на коня.

— Эй! Эй! Здесь овца! Баран! — доносятся возбужденные голоса.

Ускакавшие далеко вперед Жанузак и Бадак машут шапками с косогора. Каламуш пришпоривает коня.

Ребята, спешившись, руками откапывают замерзшую овцу. Дрожь пробегает по спине Каламуша. Это овца из их отары, черная с белой шерстью на макушке. Первый след Коспана.

— Я скачу... вижу... что-то чернеет, — проглатывая слова, рассказывает Жанузак.

— Это я первый увидел! — кричит Бадак.

— Совесть у тебя есть? — орет на него Жанузак.

— А у тебя?

— Помолчите! — одергивает парней подъехавший Минайдар. Спешившись, он переворачивает овцу, осматривает ее:

— Околела она не сегодня. Мы держимся верного пути. Я сразу понял, что Коспан идет к Кишкене-Кумам. Хоть бы добрался, господи-боже...

— А сколько нам еще идти к Кишкене-Кумам?

— Хорошо пойдем — доберемся к утру. Ночью сделаем привал. Ночью идти бесполезно, ничего не увидим. Мы должны по пути к Кишкене-Кумам осматривать каждую балку. Мало ли что может случиться, — старик твердо смотрит в глаза сыну.

Каламуш понимает значение этого взгляда. Отец предупреждает его, чтобы он был готов ко всему, и к самому страшному. Предупреждает, как взрослого человека, товарища по нелегкому и опасному делу.

К вечеру на розовом от заката косогоре Каламуш замечает несколько маленьких бугорков. Недоброе предчувствие заставляет его бросить коня в намет. Так оно и есть — снова мертвые овцы. Коспан-ага оставляет овец в пути, словно рассыпает зерно из дырявого мешка. Значит, дело совсем плохо, раз дошло до этого. Дотянет ли он до Кишкене-Кумов?

Догнавшие Каламуша ребята угрюмо молчат над трупами овец. Они первый раз идут по следам смерти.

20

Словно ледяной панцирь сковал тело Коспана вместе с трупом задушенного им волка. Перед глазами раскрытая пасть волка с вывалившимся языком. Какое-то гнусное лукавство чудится Коспану в этом застывшем оскале.

Он снова собирает все усилия, чтобы опрокинуть волка, но невидимый панцирь не дает шевельнуться ни одной мышце.

Вдруг он видит, именно видит, а не чувствует, как разжимаются пальцы его правой руки и кисть скользит вниз по шерсти волка. Собрав всю силу, Коспан делает рывок, и тут, словно лопается стальной каркас панциря, — к нему возвращается чувствительность. Он тяжело поднимается на ноги, правой рукой начинает массировать левую, все еще цепляющуюся за шею волка. Пальцы разжимаются, он отдергивает руку, окоченевший труп волка со стуком падает мордой вниз на снег.

Бесконечно долго Коспан массирует омертвевшую руку. Эти однообразные инстинктивные движения гид стать его состоянию. Лишенный мысли и воли, он уже почти не ощущает себя, только массирует свою руку, только массирует руку...

Наконец неприятные колющие мурашки побежали по мышцам, рука согнулась в локте. «Спать», — приходит в голову первая мысль. Он откидывается на спину и тут же вскрикивает от сильного удара по затылку. Коспан оборачивается с тупым удивлением.

А, вот в чем дело! Голова ударилась о луку седла. Прямо перед ним чернеет труп Тортобеля. Конь лежит, широко раскинув ноги и запрокинув голову, словно и в последний миг пытался ускакать от смерти. Из распоротого брюха вывалились кишки.

— Надо встать... надо встать... надо встать... — тупо бубнит Коспан. Немыслимым усилием отрывает от земли каменное тело, встает сначала на колени, потом поднимается во весь рост, делает первые шаги. Поднимает соил.

Облака ушли, оставив в бездонном черном небе прозрачные клочки ваты. Луна заливает мертвенным светом всю округу. В продолговатой впадине, оказавшейся ареной кровавых событий, там и сям чернеют трупики овец.

Коспан спотыкается о какой-то предмет. Наклоняется — это Майлаяк. Рядом с ней вытянулась мертвая волчица.

Итак, убито два волка. Сколько же было всего? Почему они ушли? Мертвых овец не сосчитать. Живых не видно. Неужели все уничтожены? Котловина напоминает поле битвы. Трупы, трупы, безмолвие... Лишь один уцелевший солдат, как помешанный, бродит по застывшим лужам крови.

Вот еще один его товарищ — Кутпан... Боже, да он жив! Тихо скуля, он поднимает к нему свою голову, потом начинает зализывать раны. Верный старый друг, настоящий солдат, как хорошо, что ты уцелел!

Коспан отстегивает подпруги у Тортобеля, снимает седло, попону. Трудно стянуть узду — мундштук крепко зажат мертвыми челюстями. Расстелив попону, Коспан укладывает на нее Кутпана, а сам плетется дальше, без мысли, к гребням дюн.

Кутпан, прихрамывая, догоняет его. Видно и псу не по себе лежать одному среди трупов. Тени человека и собаки, качаясь, движутся среди мерцающих под лунным светом дюн.

В одной из впадин Коспан видит с десяток уцелевших овец, в другой обнаруживает еще штук шесть, в третьей лежат две. Надо бы собрать их вместе. Горячая волна захлестывает тело Коспана. Через несколько секунд бушующее внутри пламя сменяется потрясающим ознобом. Снова пламя, снова озноб... Чья-то гигантская рука то сует Коспана в паровозную топку, то погружает в прорубь, в ледяную купель. В глазах темнеет.

Шуба! Где его шуба? Где его замечательная спасительница — шуба? Все спасение в шубе...

Туман под ногами, как вода, даже плещется. Куда он идет по воде? Жанель, куда ты меня ведешь по воде? «К покою, — отвечает Жанель, — к покою, мой милый...»

В мерзлой лунной пустыне, шатаясь, бредет человек огромного роста. Неотступно за ним следует собака-волкодав. Они то скрываются в песчаных впадинах, то медленно карабкаются на гребень. Вот человек подходит к какому-то черному предмету, распластанному на земле, и начинает кружить вокруг, словно бабочка вокруг лампы. Вот ноги его подкашиваются, и он падает лицом вперед.