Николай Руденко - Ветер в лицо Страница 38

В доме Голубенко всегда было чисто, уютно, светло. Валентина любила книги и выписывала их в таком количестве, в каком позволяла зарплата. Стены в кабинете Федора были заставлены полками с книгами. Но они там в последнее время не помещались, поэтому два шкафа с лучшими изданиями стояли в гостиной. Здесь были издания русских и украинских классиков, энциклопедия, техническая литература.

Не только книги стали украшением и душой этого дома. На стене в гостиной появился большой портрет Горького, вышитый руками Валентины. В ящике на туалетном столике лежала неоконченная работа — весенний пейзаж Днепра.

Откуда у Валентины появился вкус к этой кропотливой работе? Не искала ли она в ней успокоение для своих нервов, утешение для души?..

Вот и сегодня Валентина проснулась очень рано. Федор еще спал. Вышла в летнюю кухню, затопила печь с духовкой и принялась лепить из теста, заквашенного вечером, какие-то сдобные выкрутасы. Вскоре прибежала Лида. Глаза у нее были еще заспанные, но весело улыбались.

— Доброе утро, Валя! — Защебетала она, — Я так и знала, что ты не спишь. И мне не спится. Думаю, пойду, пройдусь... Вижу — ты...

Затем Лида посмотрела на маленькие золотые часы, украшенные тонкими узорами — подарок Ивана Николаевича.

— Четверть шестого! Рано мы сегодня проснулись. Давай, я тебе помогу. Валя, не так!..

И, став к столику, покрытому зеленой клеенкой, она начала показывать Валентине, как лепятся сдобные петушки и зайчики. Тесто под ее руками сразу оживало, как глина под руками скульптора.

Солнце уже взошло. Сад был наполнен тихим шелестом и птичьим свистом. Легкая, тепловатая роса затуманила листья и своим беловатым цветом напоминала первую изморозь.

Когда сдоба уже стояла в духовке, подруги, помыв руки под краном, вырастающем из земли, как железный росток, сели на деревянной скамейке под яблоней.

— Что тебе сегодня снилось?.. Ты сияешь, как невеста, — с теплой улыбкой обратилась к Лиде Валентина.

— Угадала! — Удовлетворенно воскликнула Лида. — Так и есть.

— Давно пора.

— Знаешь, Иван сегодня не пришел. Наверное, зачитался и заснул. С ним это иногда случается. Я однажды так ждала, не выдержала и пошла к его дому. Было уже три часа ночи. Это только я на такое могу решиться... Смотрю — свет в его комнате горит. Ну, думаю, читал, заснул и даже настольной лампы не погасил. А на второй день спросила, — так и есть. «Войну и мир» перечитывал. Сегодня тоже его не было. Долго не могла уснуть. Думала. Наконец решила...

Лида рассказала о своих недавних сомнениях. Возможно, с точки зрения других женщин она заслуживает осуждения. Ведь они с Иваном до сих пор не были в загсе только потому, что тянула Лида. Иван давно согласен. Он несколько раз напоминал ей об этом. Лида не сомневалась, что его слова были вполне искренними. Она верила, — это сделать никогда не поздно. Для нее главное — не загс... Главное — убедиться в надежности своих чувств. В Иване она уверена. А в себе...

— Мне казалось иногда, что я люблю его как-то не так... Ну, понимаешь, Валя... Не так, чтобы сделать его счастливым. Я же помню, как любила своего Павла. Полчаса не могла прожить без него... А когда узнала, что погиб... Да что там! Об этом не расскажешь.

Лида напоминала сейчас не тридцатипятилетнюю женщину, а цветущую от любви девушку. Волосы были покрыты легкой косынкой из ярко-зеленого шелка. Платье на ней — такого же весеннего цвета с мелкими незабудками, собранными в небольшие букеты на зеленом фоне, как на молодой луговой траве. Небольшие серьги поблескивали темно-красными рубинами в золотой оправе.

Валентина часто любовалась Лидой, а сейчас смотрела на нее с нескрываемым восторгом. Она понимала подругу — пережив в юности любовь, зная, какой она бывает, она и для Солода искала в себе такое же юное, а не омраченное пережитым, девичье чувство. Она прислушивалась к своему сердцу, взвешивала. Ей казалось, что любовь к Ивану — не такая яркая, не такая горячая. Появилось больше благоразумия, уравновешенности. Лида не хотела согласиться, что после тридцати лет все бывает не так, как в юности. Сама она готова на какие угодно жертвы ради Ивана. Но от него не хотела жертв.

— Понимаешь?.. Он — человек не первой молодости. И вдруг окажется, что я люблю меньше, чем надо для его счастья. Что тогда? Для него это будет страшным ударом... Он же такой хороший! Поэтому и не спешила в загс.

Как только с лица Валентины исчезла грусть и появилась ее хорошая, искренняя улыбка, она стала привлекательной, даже красивой.

— Эх, Лидка!.. Ищешь ты в себе чего-то такого... То, что было в девичьи лета — не вернется, как и юность. В нашем возрасте все другими мерками меряется... Но я же знаю, что ты любишь Ивана! Хватит примеряться. Решай. Пусть тогда читает Толстого под боком у тебя.

Лида, улыбаясь, спросила:

— Значит, благословляешь?..

— Благословляю. От души благословляю.

Лида задумалась.

— Чего оно так бывает?.. Когда приходил каждый день и я к этому привыкла, — были колебания, размышления. А как только не пришел несколько ночей, — появилась тревога, все сомнения как рукой сняло. Как будто он лучше для меня стал, милее. Вроде и полюбила горячее. Он, может, и не замечает этого. А это так.

Валентина, взяв подругу за руки, тихо продекламировала:

Чем меньше женщину мы любим,Тем больше нравимся мы ей...

— Это правда, Валя, — сузив глаза, сказала Лида. — Ну, как ты решила? Покажешь Сотнику свою работу? Может, он посоветует что-то умное.

— Нет, — Решительно сказала Валентина, и ее глаза снова заволокло грустью. – Да и вряд ли он сможет посоветовать что-то ценное. Не хочу его видеть... Не хочу...

Долго подруги сидели под яблоней. А когда бросились к духовке и открыли ее, оттуда, как из трубы, повалил густой сизоватый дым.

— Вот так заговорились! — Всплеснула руками Лида.

Они вынули широкий железный лист с загнутыми вверх краями, на котором лежали черные, словно выструганные из угля, их сдобные петушки и зайчики.

— Что же делать? Давай теперь выбросим их на помойку, чтобы Федор нас не засмеял, — с лукавинкой в ​​глазах предложила Валентина. — Хорошо мы его угостили! Он так любит то, что я приготовлю. Бывает, сама вижу, что не вкусно, а ему нравится.

— А может, и на этот раз понравится? — Послышался голос Федора с веранды... Седые волосы Федора было еще не расчесаны и на первый взгляд казались волнистыми. Высокий, стройный, в синей полосатой пижаме, он выглядел еще выше.

— Ты уже проснулся?.. Но как же некстати. Кто тебя просил? Ну, поспал бы еще хоть пять минут! — Жаловалась Валентина.

— Мне приснилось, что жареным пахнет.

— И запахнет же тебе, когда не надо, — смущенно улыбнулась Валентина.

Лида поздоровалась с Федором и сразу же попрощалась с ним, а Валентине помахала рукой — еще, мол, увидимся. Оставив хозяев у обугленных петушков и зайчиков, она веселой походкой пошла по поселку в дом, где жил Солод.

Когда Лида постучала к Ивану Николаевичу, он как раз раздевался, зайдя в комнату за несколько минут до ее прихода.

Солод не любил внезапных посещений, просил Лиду стучать три раза, чтобы знать наверняка, — это она, никто другой. Знакомых он к себе никогда не приглашал, — когда была необходимость, встречался с ними в ресторане. Замок на двери был предметом его особых забот. Он несколько раз менял замки, пока подобрал такой, который его вполне удовлетворил. Но сейчас Иван Николаевич знал, что за дверью была Лида.

Быстрым движением разбросал постель, снял пиджак и рубашку, перекинул через шею полотенце и пошел открывать. Он был несколько встревожен — не заметила ли Лида, как он шел домой садами и огородами? Ведь он видел ее, когда она переходила улицу...

Но открыв дверь и взглянув на ее лицо, он сразу же успокоился, — глаза Лиды улыбались счастливой улыбкой.

— Лидок! Как хорошо, что ты пришла. Заходи, заходи.

Лида вошла в комнату, оглянулась, втянула в себя воздух.

— Вот молодец! У тебя сегодня вовсе не накурено.

— Решил не курить натощак. Заметил, что это очень вредит.

— А я разве тебе не говорила?.. Ну, умойся, а я посижу.

Комната Солода была не похожа на обычные комнаты холостых мужчин. Она была с хорошим вкусом убрана драгоценными коврами, на стенах висели дорогие картины. (Иван Николаевич любил пейзажи, особенно гибких, розовых нимф у небольшого озерца, окруженного деревьями. Он часто садился перед этой картиной и долго размышлял. О чем он думал в такие минуты? Что ему напоминали эти нимфы?..) У окна стоял массивный, покрытый зеленым сукном, письменный стол, рядом с ним — два мягких кресла. Широкая деревянная кровать с зеркальными спинками из полированного ореха была придвинута почти к самому окну. Ночью, лежа в постели, можно было читать при свете настольной лампы, поставленной на край письменного стола. Комната напоминала своей строгостью и изысканной простотой дорогой номер в хорошем отеле. Но это было по-своему красиво и уютно. Лиде нравилась исключительная аккуратность Ивана Николаевича и его хороший вкус к вещам.