Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана Страница 39

Я сказал это просто так, не знаю зачем. Ничего изменить я уже не мог все равно. Дело было сделано. Машина стояла. Она не уехала. И оттого, что я это сказал, она не перестала стоять. А он пояснил:

— Там, видите ли, во время ливней на одном участке дорогу заливает.

— О-о! Значит, ехать нам туда нельзя! И мы не поедем, значит?

— Но вода быстро спадает и рассасывается.

— А-а…

— Я же говорю, что вам повезло. И повезло, так сказать, в двойном смысле. Вы узнаете кое-что новое о нашем животноводческом хозяйстве и в то же время приблизитесь к ней. Понимаете?

— Да…

Но правде сказать, я не совсем его понял. Как мог я приблизиться к ней, если укатывал от нее все дальше и дальше, проявляя столь горячий интерес к их сельскому хозяйству? Но, может быть, он говорил о поездке в направлении Ленинграда? А может быть, она сама успела приехать в эти края? Она приехала, а он узнал, куда она приехала, и собирался везти меня туда же? Ведь мог он знать это, живя в той же России, где и она. Он все мог знать, что делалось в его России, ибо жил в ней, судя по его виду, без малого семьдесят лет.

Не знаю, как это получилось, но через десять минут я уже сел в его машину, едва успев сказать хозяйке «спасибо» за отглаженные брюки и рубашку. Рядом со мной села старая женщина, та самая, что пережидала грозу в первой комнате. Седой человек устроился рядом с водителем. А водителем оказался тот самый Иван, который во время грозы сидел в первой комнате на подоконнике. Грозно поглядывая на меня из маленького зеркала, висевшего перед его глазами, он гнал машину по какой-то малозаметной дороге, проложенной через травянистые кустарниковые низины, на которых паслось крупное стадо рыжих и черных коров, обмытых дождем. Местами дождевая вода еще не успела уйти в землю и даже заливала дорогу. Несмотря на это, Иван гнал машину полным ходом, разбрызгивая воду колесами и увозя меня неведомо куда на кровавую расправу.

Но я не боялся его расправы. Где-то близко была моя женщина. Об этом сказал мне седой человек, так мудро и спокойно смотревший на мир сквозь толстые стекла своих очков. Не боялся я расправы! Напрасно Иван грозил мне своим свирепым взглядом из зеркала. Женщина моя находилась где-то тут, близко, и что мне было до остального в такие минуты!

На молочной ферме я первым долгом принялся вглядываться в лица женщин, выискивая среди них свою. А вдруг она была именно тут? Ведь неспроста же он такое о ней сказал. Только надо было спросить его об этом еще раз. Пускай точнее назовет место, где ее можно найти. Имея это в виду, я старался держаться к нему поближе, готовый в подходящую минуту ввернуть свой вопрос.

Тем временем нам что-то показывали, и мы смотрели. Я тоже смотрел. Почему не смотреть, если показывают? А показывали нам разные механизмы, помогающие уходу за коровами. Я смотрел на эти механизмы, трогал их и одобрительно кивал головой, как это и полагалось делать человеку, заинтересованному в хозяйстве русских. Да, все было хорошо придумано, конечно, и каждое приспособление стоило внимания. Это вот служило для сбрасывания сена сверху прямо в ясли. Это — для резки соломы. Это — для размалывания концентратов. А вот подвесные вагонетки для уборки навоза, тоже очень удобные — ничего не скажешь. Вот автопоилка. Ткнет корова мордой в корыто — и появляется свежая вода. Отнимет морду — воды нет. А вот электродоилки. Заведут несколько коров в особые стойла, приладят к их соскам продолговатые колпачки и тянут из них теплое молоко в бидоны. А тянуть молоко у них было из чего, как я заметил. Вымя у некоторых коров, огромное и грузное, отвисало едва ли не до пола.

Я смотрел на все это и кивал, стараясь в то же время подобраться поближе к седому человеку, для которого приготовил вопрос. Но подобраться к нему было нелегко. По обе стороны от него шли две девушки, одетые в белые халаты. Они обрадовались ему, словно дочери, и теперь водили его из одного коровника в другой, рассказывая ему примерно так о своих молочных делах:

— У нас тут все электрифицировано теперь. Вот, например, сепаратор и маслобойка. Они приводятся в движение мотором. Сливки на масло идут у нас только от вечернего и дневного удоя. А утренний удой мы перекачиваем в цистерну еще теплым и отправляем в районный центр. Мы там снабжаем больницу, родильный дом, детские ясли, столовые и даже торговую сеть. Семьдесят процентов молочной продукции поступает в район из нашего совхоза.

Да, это было здорово, конечно, насчет семидесяти процентов! Пускай бы и дальше так продолжалось. Но, несмотря на это, они могли бы все же отойти на минутку от седого человека и подпустить к нему поближе меня, который терпеливо шел позади них рядом со старой женщиной, выжидая подходящего момента для своего вопроса. Но они не отходили. Они продолжали рассказывать ему о своих коровьих делах:

— У нас и конкуренты есть: вот, например, в совхозе «Новая жизнь» доярка Люся Антипова собирается получать от своей Зазнобы по семи тысяч литров. Но мы придерживаемся других методов. На одиночных рекордистках далеко не уедешь. Надо всех выравнивать. Наша Чернуха, например, тоже способна дать семь тысяч и даже превысить эту норму. Да и Белохвостка от нее не отстает, и Знойка тоже. Но это все же одиночки. Зато шеститысячниц мы уже насчитываем десятки, не говоря уже о пятитысячницах. Такого же метода придерживается совхоз «Перевал». Он тоже за массовые результаты. Вы бывали там, Антон Павлович?

Седой человек ответил:

— Бывал. Там тоже работает одна моя бывшая студентка. Два года назад кончила институт. Вы ее не знаете?

— Знаем. По переписке. Это Зина Кригер. Она прислала нам письмо с вызовом на соцсоревнование: добиться высокого удоя от десятка коров. Мы выдвинули встречный план: добиться наивысших показателей от целого стада в сто голов. Она согласилась, но только на летние месяцы. Мы ответили, что им это не будет выгодно, потому что наши пастбища богаче. Но они рассчитывают на прикорм за счет пропашных культур. Согласились держать равнение на среднегодовую цифру. И вот соревнуемся. Они привыкли с каждым годом делать шаг вперед и уверены в победе.

— Но ведь и вы, насколько мне известно, не назад шагаете.

— Еще бы! Поквартальные сведения показывают, что обгоняем-то мы!

— Ну и молодцы же вы у меня!

— О, у нас тут скоро такое развернется, Антон Павлович! Сыроваренный завод свой заведем! Дом культуры выстроим!

Такой разговор вели они со своим Антоном Павловичем, не отрываясь от него ни на минуту, пока не показали ему все коровники и телятники. А потом нас пригласили пообедать в столовой совхоза, где я, конечно, постарался не потерять времени даром. Но и после обеда мне не удалось подойти к Антону Павловичу со своим важным вопросом, потому что разговоры о хозяйстве у них так и не прекратились.

И тут я постепенно сообразил, что, пожалуй, попал впросак. Не было здесь моей женщины. Напрасно я надеялся ее тут встретить. Что-то другое имел, наверно, в виду Антон Павлович, говоря мне о ней. Самое верное было, конечно, вернуться скорее на станцию и уехать с четырехчасовым поездом в Ленинград. Но успеть к этому поезду пешком я уже не мог. Успеть к нему можно было только на машине. А машина была у Антона Павловича. Вот с каким вопросом следовало к нему обратиться. И это был уже совсем новый вопрос, который не терпел промедления. Но пока я подбирал для него слова, Антон Павлович сам задал мне вопрос. Он сказал:

— Я вижу, вас всерьез увлекает знакомство с жизнью нашей деревни. Не так ли?

— Да…

— И у меня сложилось такое убеждение, что вы не отказались бы обозреть что-нибудь еще, буде вам представился бы подходящий случай?

— Да…

Я ответил ему так, ожидая, что теперь-то наконец услышу от него о своей женщине. Но он сказал:

— Могу удовлетворить ваше желание и предложить вам побывать в одном зерновом колхозе Горьковской области. Как вы смотрите на такую поездку?

Как я смотрел на такую поездку? Да мне было впору брякнуться в обморок от счастья. А он, должно быть, заметил мою радость и постарался усилить ее такими словами:

— Вот и отлично. Ближе к вечеру мы вас подвезем к станции Лоховицы. Там в семь тридцать будет поезд на Горький. На нем доедете до станции Поспелово. А оттуда до колхоза «Новая жизнь» рукой подать. Я вам дам записку к тамошнему агроному. Тоже мой бывший студент. Славный малый, между прочим. Он с радостью покажет вам все, что пожелаете.

Так вот обернулись у меня дела. Запомните это на всякий случай вы, финские люди, чтобы не повторить моей ошибки. Здесь все у вас идет наоборот. Вы хотите уехать в четыре часа от станции Лоховицы в Ленинград. Но вы не едете в Ленинград. Вместо Ленинграда вы едете в семь тридцать вечера с той же станции совсем в другую сторону. В кармане у вас наспех написанная записка к бывшему студенту Антона Павловича, и сам он приветливо кивает вам на прощание с перрона, стоя рядом со своей женой. Она тоже кивает вам и улыбается. Не будь их на перроне, вы бы, может быть, успели спрыгнуть с поезда, пока он еще не набрал хода. Но они стоят на перроне, приветливо помахивая вам руками, и вы не успеваете спрыгнуть с поезда. Вы едете куда-то дальше в глубину их бесконечной России, чтобы попасть в какой-то зерновой колхоз, который нужен вам, как муравью рукавицы.