Николай Богданов - Легенда о московском Гавроше Страница 4

— Да уж теперь это модно, царя ругать, — поджав губы, Филониха метнула глаза на Андрейку.

— А ты, Лиса Патрикеевна, чего тут хвостом метешь? Чего вынюхиваешь? — отец недолюбливал Филоновых. — Или у нас беда какая? Чего понурые? — окинул он взглядом домашних.

— Да вот попросили мы Фенечку помочь нашей беде. По-родственному… начала бабушка.

Но Филониха сразу все выложила:

— Из школы парня выгнали! Так надо же куда-нибудь…

— Это за что? Ты чего натворил? — отец повернулся к Андрею.

— За оскорбление его императорского величества, — ехидно усмехнулась Филониха.

— И ты против царя бунтовать? Ах ты козявка! — отец рассмеялся.

— Вот и просим Фенечку определить его куда-нибудь, — всхлипнула бабушка.

— В лакеи куда-нибудь? В подпевалы, в подтиралы! К чертям! Я своим детям филонить не позволю!

Отец стукнул ладонью по столу, и Филониха исчезла. Только запашок от нее остался, кофейно-мятный, сладковатый.

— У, Филоны проклятые! — пробормотал отец и удовлетворенно высморкался. — Вот забастовка кончится, и айда на завод. Подручным у кузнецов поработаешь и человеком станешь, как я. Вместе будем на железном солнышке греться, в заводской преисподней холод в жар перегонять! — Эти загадочные слова кузнец подкрепил ударом кулака по столу.

«АРБУЗ-КАРАПУЗ»

Так очутился Андрейка в жаркой «преисподней» Замоскворечья — в кузнечном цехе завода Михельсона.

С самого первого дня, когда отец представил его мастерам, кто-то из зубастых подручных крикнул: «Гляди, Арбуз нам Арбузика подкатил!» — и утвердилась за Андрейкой эта кличка.

— Арбуз, водички!

— Арбузик, подай клещи!

— Арбуз-карапуз, подсыпь угля!

И он носится от одного рабочего к другому, мелькая среди дыма и пламени. На щеках крапинки мазута, уши в саже, стриженая голова присыпана формовочной землей. Словом, настоящий чумазый, как и полагается заводскому мальчишке на побегушках.

Шустрый, сообразительный, Андрейка быстро обвыкся. Только глаза щурятся от раскаленных искр, брызгающих из-под молотов, да зубы блестят в улыбке. Веселый, безотказный подручный паренек.

Поначалу кузнецы над ним подшучивали:

— Сбегай в булочную, принеси дырку от бублика!

Или еще смешней:

— Дуй в инструментальную, скажи, пусть дадут тебе выволочку!

Иной раз помчится второпях, не разобравшись, вызвав хохот обалдевших от жары и грохота людей, а потом и сам рассмеется. Чего ж на них сердиться! Свои, рабочие. Хоть немного стряхнут усталость, посмеявшись.

Иное дело, если обидят мастера, десятники, хозяйские холуи. Тут за него рабочие заступаются, да и сам Андрейка в обиду зря не дастся. Уж как-нибудь, да отомстит обидчику.

Вот, например, мастер-рукоприкладчик, любящий раздавать оплеухи мальчишкам, сунется в карман за носовым платком, а там мышь! Откуда она взялась? Ну ясно, не с неба свалилась! Или вдруг вспыхнет во рту у злого десятника папироса и опалит усы… Кто ему «шутиху» в портсигар подложил? Поди узнай! Рабочие своих мальчишек не выдадут.

Тяжело рабочим — трудятся по двенадцать, четырнадцать часов в сутки, а неокрепшим мальчишкам еще труднее. И ненависть их к хозяевам, платящим за труд гроши, еще сильнее разгорается.

Зайдет, бывало, сынок управляющего вместе со знакомыми барышнями показать им, как играют синие звезды над кипящей сталью в изложницах, похвалится, сколько на его отца трудится рабочих, — не успеет обернуться, а на штанах дырка! Едва ли штаны случайная искра прожгла… Уж очень веселы и лукавы взгляды заводских озорников.

Но не только озорством отличались замоскворецкие заводские мальчишки — славились они и отчаянной храбростью. Чуть где пожар — первые на крыше. Случись поножовщина, под ноги дерущимся бросаются разнимать. Прокрадется полицейский шпионить за рабочими — сразу его выследят. А уж если надо выручить своих заводских, тут ребята себя не жалеют. Особенно когда рабочих притесняют полицейские или казаки. У мальчишек против их сабель да нагаек свое излюбленное оружие — железные гайки. Ну и здорово они умели ими швыряться. Случалось, их меткие гайки полицейские лбы разбивали, чубатых казаков с коней сваливали.

Довелось и Андрейке вскорости своим рабочим помочь.

Как-то раз Саша Киреев и Андрей Уралов принесли в цех листовки против войны и царя. Хотели они их раздать, а полиция тут как тут! Под командой злющего жандарма Львовича по прозвищу Тигрыч. Скомандовали: «Ни с места!» — и начался обыск.

Киреев и Уралов засунули листовки за станки. Андрейка — пачки под рубаху, потуже ремень и арбузом выкатился из цеха — вроде живот схватило и в уборную. А оттуда, сдвинув доску ограды, в сад Гоппнеров…

Тигрыч зверем рычал, за грудки рабочих хватал, сам под станками усами подметал. Его фараонская команда все закоулки на коленках облазила. По карманам у людей шарила. И ничегошеньки!..

Уралов и Киреев стояли думали: вот-вот найдут. И удивлялись, что не находят.

Когда жандармы убрались вон вместе со своим Тигрычем, Уралов и Киреев стали искать листовки и… тоже не нашли.

— Эй, Арбуз! Не видал ли здесь пакеты с бумагами? — спросили они объявившегося Андрейку.

— А я их покидал.

— Как покидал? Куда покидал?

— Псу под хвост!

— Это же листовки! Люди их печатали, жизнью рискуя, а ты псу…

— Хотите, обратно достану?.. Пес их не съест. — Андрейка снова побежал к Гоппнерам и извлек листовки из конуры грозного Кусая.

— Спасибо, друг! Ты меня от тюрьмы спас, — обнял подручного Саша Киреев. — Закатали бы как агитатора. Ловко ты догадался! Быстро сообразил! Действовал как настоящий подпольщик.

— На то он и Арбуз, — подмигнул веселый усач Уралов. — Известно — у арбуза нутро красное. Значит, он тоже из красных!

Андрейка по-прежнему бегал за солдатским хлебцем на окружную и там набрался много новых солдатских песен. Частенько, собравшись во дворе на перекур, рабочие просили его спеть. И он с удовольствием повторял солдатские шутки и песни.

Однажды какой-то важный господин притащил Андрея в полицейский участок. Андрейка, получивший в полиции за песенки, поносившие царя, затрещину, очень гордился этим происшествием. А ребята, которые были свидетелями, как его волокли в полицию, теперь при встрече с ним дразнились: «Арбуз-краснопуз! Арбуз-краснопуз!» Это несколько обижало Андрея. «Арбуз красный, человек опасный», по его мнению, звучало куда лучше.

Как-то Андрейка потихоньку спросил Сашу Киреева и усача Уралова, которые всегда брали его под защиту, есть ли на заводе настоящие, бесстрашные революционеры. Киреев и Уралов переглянулись, пожали плечами.

— Я думаю, что нет! — сам же ответил Андрейка. — Если бы у нас на заводе были свои революционеры, зачем нам откуда-то листовки приносить? Сами бы делали! — размышлял вслух Андрейка.

— Что верно, то верно, — улыбнулся Уралов и спросил: — А тебя, Андрейка, очень огорчает, что на нашем заводе отчаянных революционеров не наблюдается?

— Конечно! Мы бы с ними таких дел наделали! Саша, — обратился Андрейка к Кирееву, — а что это за люди, которые тебе листовки дали? Ведь печатать такое — дело рисковое…

— Не знаю, — потупился Саша Киреев. — Я эту пачку на дороге нашел. Никто мне ее не давал.

На этом разговор и кончился. Но Андрейка не успокоился. Выходя с завода, он неожиданно спросил брата, которого тоже Сашей звали:

— Скажи, Саша, а какие они, революционеры?

— Революционеры революционные.

— Наверно, эти люди необыкновенные.

— Почему? Самые обыкновенные, как мы с тобой.

— Рассказывай! — усмехнулся Андрейка. — Мы с тобой полиции боимся, Львовича-Тигрыча. А революционеров сам царь опасается… Хоть бы разок мне на них посмотреть.

— Не тужи, — успокоил Саша, — поживешь — увидишь.

Однако Андрейка просто не мог ждать! Ему хотелось действовать. В рабочей раздевалке, в очереди на обед, в курилке Андрей часто слышал разговоры о войне.

— И кому эта война нужна? Зачем? — приставал он к взрослым.

— Разве ты не знаешь? Кому война, кому мать родна! Каждый день войны кому-то прибыль дает.

— Как так?

— А очень просто! Швырнет русский солдат в германского гранату трах! — убил человека, а Михельсону рублик в карман. Ба-бах, германский солдат в русского из миномета, а немецкому фабриканту марка в карман. Соображаешь, Арбуз?

Андрейка чешет макушку.

— Все эти гостинцы фабриканты царям готовят не без выгоды. Вон в гранатном цехе женщинам Михельсон за гранату по пятаку платит, а сам с царя по рублю дерет. Твоему отцу-кузнецу за отковку плиты для бомбомета полтинник, а с царя пятерку…

— Это верно, и отец говорит — недоплачивают!

— Отсюда у них, у богачей, и богатства. Одному недоплатят, другому недоплатят, а нас, рабочих, тысячи. Посчитай, сколько им с нас доходу?