Роман Александров - Дружина обходит участок Страница 4

После работы Петр долго бродил по улицам, одолеваемый невеселыми мыслями. Домой он пришел поздно. Матери дома не было, ушла к знакомым смотреть телевизор.

Нюрка весело хлопотала, собирая на стол, и время от времени поглядывала на брата блестящими глазами, словно собиралась и не смела что-то сказать. Наконец, она не выдержала. Когда Петр потянулся за вторым, она подошла к нему сбоку и тронула за рукав.

— Петь, ты не будешь сердиться?

— Ну, чего, говори. Натворила что-нибудь?

— Ага. Ты мне одолжишь двести рублей до стипендии? Я отдам, ты не думай.

— Двести? А где я возьму?

— Да тебе и брать не надо. Вот, посмотри.

Она открыла сундук и откуда-то из-за простыней и полотенец достала небольшой сверток,

— Что это?

— Кофта, хорошая, правда? Это для мамы. Она еще не видела, решила до тебя ничего не говорить. Вот она обрадуется.

Как-то недавно Нюрка сказала, что хорошо бы купить матери что-нибудь теплое к зиме. Петр тогда согласился, и они с Нюркой долго прикидывали, как выкроить деньги, чтобы мать ничего не узнала до самой покупки.

— У кого одолжила?

— Да у тебя же! — Нюрка всплеснула руками, — Я ведь сказала. Понимаешь, Петя, что получилось. Я только пришла из техникума с Надюшкой, ты ее знаешь, кудрявая такая, с нашего курса. И вот, стучат в дверь.

— Ну?

— Надюшка открыла, и заходит молодой человек, представляешь? Петь, а почему ты раньше его не приглашал? Он говорит, вы давно дружите.

Петр отодвинул тарелку и медленно поднялся из-за стола.

— Такой видный из себя, Надюшка прямо в него влюбилась. Ты его еще не позовешь?

— Иди ты со своей Надюшкой… Ну?

— Ну, и ладно. Я пошутила, не хочешь — не надо. Так вот, он принес тебе двести рублей. Очень извинялся, что не мог отдать раньше. Говорит, брал у тебя взаймы на дорогу в санаторий. Он уже месяц как приехал, да все как-то не мог выбраться вечером. Я что-то забыла, он ведь шофером работает, да?

Звонцов не ответил. «Знакомым» мог быть только Раздолин. Но зачем он приходил теперь, когда Петр понял, чем занимаются они с Николаем? Какие-то деньги… Деньги? Да ведь это за то, вчерашнее.

Петр провел рукой по лбу, покрывшемуся испариной. Отдать, сейчас же, немедленно! Теперь еще эта кофта. Вот дура! Помчалась сразу в магазин. Надо где-то найти двести рублей, одолжить и отдать Раздолину как можно скорее. Тот должен понять: между ними все кончено, воровать он не будет. Но где же взять денег, у кого? Разве вот только Иван Николаевич…

— Он не сказал, зайдет еще?

— Наверное, зайдет. Только он не сказал, когда точно. Говорит, на днях. Так ты не сердишься? 

Кофте мать обрадовалась, хотя старалась не показать и виду, и даже слегка поругала Нюрку за необдуманную, по ее словам, покупку. А когда соседи стали хвалить кофту и Петра с Нюркой за внимание и заботу, мать не выдержала и, как была с кофтой в руках, вышла на кухню, откуда вернулась с покрасневшими глазами.

Наутро Звонцов встал пораньше и долго возился в коридоре, отглаживая костюм и рубашку. Идти в театр решили прямо с завода.

В театре он не был порядочно времени и всю смену поглядывал на часы, висевшие на стене над табельной, не в сила х скрыть радостного возбуждения. Иногда, правда, вспоминался Раздолин, и тогда Петр ощущал гнетущее чувство страха.

Перед концом смены он зашел к мастеру занять денег. Курдюмов не удивился, услышав просьбу. Он жил один, семьи у него не было, и рабочие часто обращались к мастеру перед получкой, одалживая по пятьдесят, а то и по сто рублей. Деньги Петру Иван Николаевич обещал принести завтра.

Из проходной Звонцов вышел вместе с Егоровым и Катюшей. Иван Николаевич остался, чтобы закрыть наряды, сказав, что обязательно поспеет к началу первого действия. Петр немного отстал от своих, завязывая лопнувший на ботинке шнурок, и, когда выпрямился, его обдало холодом. На противоположной стороне улицы стояли Раздолин и Николай и смотрели на него.

Что ж, рано или поздно разговор должен был состояться. Они должны от него отстать, и чем скорее Раздолин это поймет, тем лучше. Петр посмотрел вслед Кате и Егорову, которые заворачивали за угол, и решительно перешел улицу.

— Привет, — не вынимая рук из карманов куртки, Раздолин оглядел Звонцова. — Отойдем.

Они вошли во двор и сели на скамейку.

— Что, здорово струсил?

Петр промолчал, ожидая, что будет дальше.

— Ну, ничего. Для первого раза сработал, что надо. Деньги получил?

— Да.

— Вот и хорошо. Маловато, правда, но мы делили честно. Правда, Коль?

Николай нехотя кивнул, не сводя со Звонцова немигающего взгляда бесцветных глаз.

— Ты уж извини, — Раздолин подкупающе улыбнулся — твоей сестренке посоветовал сразу же что-нибудь купить. Ведь иначе разойдутся, дело известное, а так — все-таки вещь.

Звонцов нахмурился..

— Ты зачем их принес? Купить меня хочешь? Смотри, прогадаешь!

— Ну, что ты! — Раздолин все еще улыбался. — Я ведь думал, как лучше. Втроем сработали, на троих и поделили. Все в законе.

— Так вот, — Звонцов сжал кулаки до боли в суставах, — Мне этих денег не надо, понял? И вы меня не трогайте. А деньги я верну. Завтра верну. Вот на этом месте.

— Что я тебе говорил? — Николай сплюнул и повернулся к Раздолину, — Ведь он, подлец, продать нас хочет. Дескать, придут они за деньгами, а я их определю, восемь сбоку, ваших нет. Может, уже стукнул, а мы с ним, как с человеком… Да что с таким говорить! Вставить перышко, и дело с концом.

— Ты это брось, — Раздолин прищурил глаза, и Николай сразу осекся. — Твое дело телячье, понял? Если не хочет с нами «работать» — дело хозяйское, неволить не станем. И денег его нам не надо — закон есть закон. А ты слушай сюда.

Он взял Звонцова за плечо цепкими пальцами, и тот невольно пригнулся, повернув к Раздолину голову.

— Мы здесь не надолго, завтра уедем. Далеко уедем, в Сибирь, понял? Ну, вот. Заявлять тебе на нас ни к чему — ищи ветра в поле, а сам погоришь, как пить дать. Это я тебе говорю. А вот мы, если будешь нос воротить, тебя определим по-крепкому. И без шума. Понимаешь, какое дело — баба-то тебя запомнила, и если сообщить, куда следует, конец.

Некоторое время все трое сидели молча. Раздолин курил, задумчиво поглядывая то на Звонцова, то на Николая. Последний чертил на земле прутиком какие-то знаки. Прямые уверенные линии перекрещивались друг с другом, образуя какую-то конструкцию, и Петр, приглядевшись, внезапно понял, что Николай рисует решетку. 

— Вот так, — первым нарушил молчание Раздолин. — В таком плане.

— А зачем тебе это? — выдавил из себя Петр и не узнал своего голоса.

— Чего? Продать тебя? Да ни к чему, конечно. Это я так, чтобы ты понял: ссориться нам незачем.

— Я и так понял. Только не по мне все это. Не хочу я.

— Не хочешь — не надо, — вмешался Николай. — А хвост задирать нечего, ободрать могут.

— Ну, ладно, — Раздолин примирительно обнял Звонцова за плечи, — Не будем ссориться напоследок. Просто ты поможешь еще разок, и все. Понимаешь, завтра ехать, а в кармане кот наплакал. А насчет того, что говорили, забудь. Ничего не будет, это я тебе обещаю.

Они поднялись и вышли на улицу. Около завода уже никого не было. Петр посмотрел на часы, висевшие на перекрестке, у трамвайной линии, и у него остро заныло где-то под ложечкой. Вот, и сходил в театр… Раздолин перехватил его взгляд.

— Время еще есть, успеем. Да ты не робей, все будет чисто. Дело — верняк, без ошибки. Я уже говорил с барыгой — тысяча на брата обеспечена.

Звонцов не ответил. Что ж, он пойдет с ними еще раз: выбора нет. Конечно, деньги он не возьмет, с него хватит. Им овладело какое-то странное безразличие. Он представил, как сегодня опять поздно придет домой, шарахаясь дорогой от случайных прохожих, как дома заскрипят половицы под его ногами. Уж скорее бы, что ли…

Вера Сизова ни на минуту не сомневалась, что ей придется участвовать в патрулировании как полноправному члену дружины. Так хотелось настоящей, живой работы, дежурить с ребятами у кинотеатров, в парке, на трамвайных остановках!

Вере вспомнилось, как однажды к ним домой в новогодний вечер пришел отцовский знакомый с женой. Они немного опоздали и появились, когда уже все сели за стол. Громоздкий, с широкими плечами и короткой красной шеей, знакомый шумно возмущался.

.— Вы понимаете, нам сходить, а на передней площадке встал какой-то пьяный. Стоит и никого не пускает. Кондукторша уж его уговаривает и так, и эдак, а он уперся и ни в какую. И куда только милиция смотрит!

— А вы попробуйте улицу перейти в неположенном месте, — поддержал его кто-то из гостей, — живо узнаете, куда она смотрит. Никому тогда даже в голову не пришло, что здоровый, сильный мужчина даже один, без посторонней помощи, спокойно мог бы справиться с подвыпившим буяном.