Юрий Абдашев - Низкий Горизонт Страница 4

Не успел «Зюйд» пристать к берегу, как наверху показался человек в высоких сапогах, стеганом ватнике и защитного цвета фуражке. Ладонью он прикрывал от солнца глаза, стараясь разглядеть кого-то на палубе. И только когда пароходик почти вплотную подошел к обрыву, человек радостно закричал:

— Пелаге-ея! Ну как, везешь?

— Везу, везу! — отозвалась уже знакомая тетка с мешками, сорвав с себя белую косынку и размахивая ею над головой.

Как только мостки коснулись земли, человек в фуражке бросился на палубу, не обращая внимания на ругань матросов. Даже не поздоровавшись, он подбежал к грузу и начал ощупывать сквозь мешковину что-то похожее на свернутые шланги.

— Никак два? — изумленно воскликнул он.

— Два и есть, — не без гордости ответила Пелагея, уперев в бедра толстые руки и бросая победоносный взгляд.

— Вот баба! — искренне удивился человек и, обращаясь к Николаю, добавил: — Сущий черт в юбке! Для колхоза чистый клад. Мы с председателем, дорогой товарищ, два года бились, выпрашивали электродоильные аппараты в сельхозснабе. Черта с два выпросили! Послали Пелагею Ильиничну, а она, гляди, — целых два агрегата везет.

Не переставая удивляться, человек легко подхватил оба мешка и поспешил на берег. Паренек с сахарного завода вызвался помочь тетке Пелагее. Он поднял на плечо тяжелый ящик и, покачиваясь, направился к сходням. Второй ящик женщина хотела нести сама, но Званцев молча взвалил его на спину и, согнувшись в три погибели, потащился следом за Пелагеей, которая утицей плыла вдоль палубы.

Наверху уже было много народу. Какие-то люди грузили на пароход фанерные ящики с броской надписью «Не кантовать».

Парочками расхаживали колхозные девчата, пришедшие за три километра встретить пароход. На них были розовые и ядовито-зеленые береты, а быстрые пальцы перебирали концы пестрых газовых косынок, небрежно наброшенных на плечи.

Девчата щелкали кедровые орешки и, небрежно поплевывая шелухой, бросали озорные взгляды на матросов. Некоторые отпускали в адрес ребят колкие словечки.

Матросы отшучивались грубовато, но беззлобно. Звали ехать с собой.

Девчата прыскали в кулаки, громко перешептывались и заливались смехом.

К Николаю подошел Васька. Глаза его припухли от сна.

— Иди кушать, — сказал он хриплым голосом. — Мы там тебе каши пшенной в котелке оставили и чаю. Иди, а то простынет.

И тут же, увидев девушек с орешками, весь как-то просиял и протянул руку:

— Сыпь, дочка, сибирский разговор, не стесняйся, мы все тут люди свои.

— Свои да не наши. — ответила девушка с прозрачными голубыми глазами и короткими светлыми косичками.

Она насыпала в подставленную ладонь горсть орешков и, чуть прищурившись, добавила тихо:

— Смотри, матрос, зубы не поломай. Орешки-то крепкие…

Подруги ее громко рассмеялись.

Через час «Зюйд» отвалил от берега. Вспенивая за кормой мутную воду, он начал разворачиваться. У штурвала стоял Васька, и Николай решил зайти в рубку.

Васька отпустил рулевое колесо, и оно быстро завертелось в обратную сторону. Поймав штурвал, он лихо сдвинул на затылок свою мичманку. Потом не спеша вытащил из кармана помятую пачку «Примы» с черными отпечатками пальцев и ловким движением вытряхнул в рот сигаретку.

— Ну и работенка, будь она неладна, водить это старое корыто! — И Васька сильно хлопнул ладонью по штурвалу.

В это время в рубку заглянул капитан. Он нахмурился и сказал:

— Посторонним тут не разрешается.

— Ничего, — усмехнулся Васька, — он свой.

— А ты не скалься, когда говорят! — вскипел старик, и уши его покраснели.

Николай смутился и уже сделал шаг к выходу, но Васька поймал его за рукав.

— Стой, я же сказал тебе!

Капитан покраснел еще больше и, плюнув, в сердцах захлопнул дверь.

— Не тушуйся, — засмеялся Васька. — Старик не злой. Это он так, для порядка.

На следующий день часам к одиннадцати впереди показался большой остров, поросший осиной и березой. Густая не летняя синева окрашивала небо. Серебрясь, плыли в легких воздушных потоках тонкие паутинки. На песчаной отмели сидела ворона и долбила клювом раковину беззубки.

«Зюйд» осторожно вошел в узкую протоку, но подойти к берегу не смог. С борта спустили двухвесельный тузик. В два приема на нем переправились к берегу восемь человек, в том числе и Васька. Николай недоумевал. Что им там делать на острове? Сомнения развеял пчеловод. Он стоял у борта, попыхивая цигаркой.

— Вот чертова артель! В Светлом, где ихний капитан живет, с лесом плохо, так они теперь ему дрова на зиму заготавливают. Надо пойти подсобить, не то простоим до вечера.

За пчеловодом потянулись и другие. Чернявый паренек нервничал, но вмешиваться в дела команды не решался. За долгие годы пассажиры сжились с матросами всех пароходиков, плававших по реке, и теперь считали своим долгом помочь им.

Когда через четыре часа «Зюйд» вышел на фарватер, Николай заглянул в кубрик. Васька уже сменился с вахты и, задрав ноги, преспокойно покуривал. На столике лежала ветка облепихи, унизанная мелкими оранжевыми ягодами. От них пахло чем-то, похожим на землянику.

— Чего это ради вы на старика работаете? — сказал Николай. — Авторитетом он, видно, у вас не пользуется…

Штурвальный посмотрел на Званцева с таким удивлением, словно увидел его впервые.

— Ты кем работаешь на сейнере? — неожиданно спросил он.

Сердце екнуло, но защитный рефлекс сработал вовремя:

— Радистом. А что?

— Да так. Просто я хотел сказать, что за этого старика каждый из нас голову сложит.

Он повернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Званцев вздохнул и вышел из кубрика.

На другой день пароход подходил к Светлому Истоку. Николай стоял на носу, глядя в стеклянно-прозрачную даль. Он думал о том, что уже осень, а впереди первая в его жизни настоящая зима. Как-то он справится с ней… Кто-то кашлянул за спиной. Николай обернулся — позади стоял капитан.

«Может быть, он догадывается, что я без билета?» — мелькнула мысль.

Капитан взял Званцева за локоть, и тот вздрогнул от неожиданности.

— Ну что, парень, скоро дома? — весело прохрипел он.

Николай кивнул и опустил глаза.

— Значит, деньги, говоришь, сперли? — продолжал старик. — Худо дело. Надо закалывать карман, когда в дорогу собираешься. Одно слово: молодо-зелено. На вот тебе, может, пригодится.

Капитан вложил Николаю в ладонь ржавую английскую булавку и, сутулясь, пошел к мостику.

На душе у Званцева было скверно. Зачем он обманывал этих людей? А может быть, пойти и рассказать им все честно? Иначе совесть будет мучить до конца жизни.

… Николай решительно открыл дверь в рубку. Вахту нес Васька. Кроме него, здесь никого не было.

— Слушай, — сказал Николай, — у меня к тебе серьезный разговор.

— Ну…

— Я хотел тебе сказать, что я… — Он замялся.

— Что ты никакой не радист и на сейнере никогда не плавал, — усмехнулся Васька. — Так это я и так давно понял.

— Почему же ты молчал?

— Ждал, когда сам скажешь. А сейчас возьми ведро и вымой пол в кубрике.

— Конечно, — обрадовался Николай. — Я мигом!

— Это не наказание — просьба. Мы с Сергеем заняты, а уборщика у нас по штату не положено.

Николай выскочил на палубу и остановился. Он чувствовал такое облегчение, словно сбросил с плеч непосильную ношу. И вдруг до его слуха долетел какой-то незнакомый звук, который не могли заглушить ни хлопающие по воде плицы, ни стук дизеля. Что-то удивительно торжественное и в то же время грустное слышалось в этом звуке.

Он поднял голову. С болотистых топей левобережья снялась стая журавлей. На ходу перестраиваясь, она постепенно набирала высоту. Журавлиный клин проплыл над рекой, медленно развернулся и, заронив в душу неясную тревогу, потонул в блеске ясного осеннего дня.