Евгений Дубровин - Шотландский блокнот Страница 4

Любители пения уселись прямо на полу возле сиены, забаррикадировались от танцующих бокалами с пивом и самоотверженно, несмотря на вопли радиолы, выводят обожаемую всеми шотландцами песню «Кумба я, милорд, кумба я». Эта песня вся состоит из вышеуказанных слов и припева «о-о-о-о-о-о».

Третья, довольно многочисленная группа – студенты, изучающие русский язык в Абердинском университете. Они ходят с тоскующими глазами и выискивают себе жертву. Найдя незанятого русского, студент захватывает его в плен и начинает на нем практиковаться.

– Я Джон, – тычет он в себя пальцем. – А ты?

Обычно после этого разговор заходит в тупик.

Я попал в плен, когда пробирался в буфет за пивом. Один из шотландских парней вдруг ухватил меня за рукав и спросил:

– Ты русский?

– Да.

Парень ударил себя кулаком в грудь.

– Я Иенн, а ты?

Познакомившись, мы стали разглядывать друг друга. Собеседник мне нравился: простое, почти русское курносое лицо, рыжая челка. Иенн мучительно шевелил губами, вспоминая русские слова.

– Хорошо? – вдруг вырвалось из него.

– Неплохо, – ответил я.

Через полчаса такого разговора я узнал от Иенна, что русский язык – очень трудный язык, но, несмотря на это, с каждым годом число желающих заниматься им растет. И еще я услышал от Иенна, что его мечта – побывать в СССР. Увидеть «все своим зрачком», как он выразился. Дело в том, что в университете русская история преподается очень скупо: упор в основном делается на изучение биографии царей. А они даются ему очень тяжело.

– Это для вас неважно? – беспокоился Иенн.

– Абсолютно, – уверил я его.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой мы поднимаемся на небо и трогаем шрамы от реактивных самолетов. Памятник Твардовскому. Ведьмин мост.

Дорога из Абердина в Глазго идет через горы. Чем выше, тем больше света и меньше растительности. Мелькают зеленые квадратики, ромбики полей, обнесенные каменными изгородями. На некоторые изгороди натянуты нейлоновые сетки, чтобы не поранились овцы. Но овцы и не думают травмироваться. Они стоят, гордые, лохматые, и смотрят на дорогу. Овцы, овцы… Главное богатство Шотландии, предмет ее вековой гордости.

Бродят лошади, укрытые попонами. Возле трактора сидят чайки и ждут, когда он начнет работать. Чайки переменили профессию: они покинули море и с боем отбили у грачей право ходить за трактором.

Мелькают за окном аккуратные городки, чистенькие домики, обложенные гравием, украшенные диким камнем и вечнозеленым кустарником, подстриженным в виде шаров и пирамид.

Обжита каждая пядь земли. Скорее бы горы. Какие они, шотландские суровые горы?

Вон они уже виднеются. Молчаливые, заснеженные. Они стоят и ждут своего часа. Склоны их тоже поделены на квадраты. Горы тоже частные. Здесь все частное. Вот промелькнула персональная дорога. У начала ее – шлагбаум, у шлагбаума женщина в белом фартуке собирает монеты за проезд. Вот персональное кладбище: два мраморных креста, возле которых стоит веселый пудель с медалью на шее.

Мчатся двухместные автомобили. Он – за рулем, она держит красные лыжи. Стучат, гремят рядом маленькие, словно игрушечные, паровозики с парой вагонов. Они везут в горы публику победней.

Растительности уже нет. Вокруг одни камни. Рядом дымится снежной вьюгой разрезанный пополам кратер вулкана. Едем, едем, а все рядом. Внизу бегут светлые мелкие речки. Останавливаемся возле одной, чтобы напиться снеговой воды. Вода ледяная, вкусная и пахнет почему-то лимоном.

На самой верхушке шевелятся какие-то черные точки. Это лыжники. Туда ведет канатная дорога.

– Хочу подняться на гору, – капризным голосом заявляет Юлий.

Идея немедленно находит сторонников и противников. Те, у кого пальто остались в багажнике, особенно настаивают на продолжении путешествия в комфортабельном автобусе.

Лиля колеблется. Ей подниматься на гору нельзя – у нее насморк. Наконец она находит поистине Соломоново решение:

– Кто хочет, пусть поднимается, а кто хочет – пусть сидит в автобусе.

И вот я вишу над альпийским домиком, нашим автобусом и теми, кто не рискнул посмотреть мир с высоты шести тысяч метров. Ветер злобно раскачивает жалкую люльку, старается сорвать нахлобученную по самые уши шляпу, оторвать руки от ледяных поручней. Далеко-далеко внизу змейка дороги, вверху – молчаливые снежные гиганты. Вокруг ничего земного. Кажется, что ты движешься в какой-то иной мир. Возносишься на небо, что ли… И только яркие рекламы кока-колы на столбах канатной дороги напоминают о том, что где-то есть уютные комнаты, электрические камины, возле которых люди пьют кока-колу.

Люлька выталкивает меня на самую верхушку горы, и я сразу захлебываюсь от ветра. Чудовищные белые языки лижут лысую голову горы. Рядом высятся великаны еще выше, укутанные в пушистую, постоянно меняющую цвет нейлоновую шубу. Прямо надо мной – следы реактивных самолетов. Ветер рвет их на части, мешает со снегом, кидает в нас.

В пяти метрах, на самой верхушке, обложенный камнями – черный обелиск. Может быть, это памятник погибшим туристам? Сразу за обелиском – черная ледяная пропасть. Быть на горе да не сфотографироваться возле этой самой штуки! Я отдаю себя воле ветра, и он с довольным воплем волокет меня к обрыву. Хватаюсь рукой за обелиск. Виктор Вережников машет, что снимок сделан. В своем просторном пальто он похож на наседку во время бури.

Собираю все силы и делаю рывок навстречу ветру. С меня срывает шляпу и уносит в пропасть. Серой птицей замелькала она в горах. Волосы мигом забиваются снегом и становятся жесткими, как копна пересохшего сена. Бросаюсь в люльку, как герой Майн Рида в лодку, уходя от краснокожих.

Внизу нас ждут Лиля и те, кто не решился подняться.

– Ну как? – спрашивают они в один голос.

– Здорово! – отвечает Юлий. – Дубровина чуть в пропасть не утащило.

В глазах «отщепенцев» – зависть.

В Глазго нас встречали молоденькие хорошенькие девушки. Одна из них, в черной до пят мантии, отороченной красным, сказала, улыбаясь:

– Сегодня вы гости колледжа домоводства. Меня зовут Жаннетой. Я президент студенческого совета колледжа, а это члены совета.

И вот мы бродим по коридорам удивительного колледжа. Здесь все как в обычном институте: аудитории, кафедры, деканаты, но только все девушки в белых фартуках и занимаются они несколько необычным для студента делом – учатся готовить пищу, стирать, ухаживать за ребенком, вышивать, вести приходо-расходные книги. Они даже изучают химию, чтобы знать, из какого материала состоит покупаемая ими одежда.

В изолированной двухкомнатной секции живут целую неделю три девушки. Они ведут себя так, как вели бы себя в собственной квартире, только за их действиями наблюдает внимательный взгляд преподавателя. За каждый промах – снижение оценки на несколько баллов. Это – государственные экзамены.

Я спросил возившуюся на кухне светловолосую тоненькую девушку:

– Надеетесь получить «отлично»?

Та безнадежно махнула рукой.

– Нет, что вы! Вчера я срезалась на приготовлении ужина: не сразу зажгла газовую плиту.

Девушку звали Мари. Наше сочувствие ее горю сразу расположило Мари к нам, и она принялась делиться своими жизненными планами. Жених уже есть. Повезло. Владелец магазина. Он Мари нравится, и она постарается создать красивую семейную жизнь своему мужу Преподают ли им в колледже социальные науки? Нет. И правильно делают. Политика – дело мужчин, призвание женщины – семья.

Мари извинилась: ей очень приятно беседовать с нами, но пора идти. В духовке может подгореть пирог.

Никто не заметил, когда в нашем автобусе появился этот толстяк в шляпе. Однако он вскоре дал о себе знать самым настойчивым образом: мурлыкал в микрофон на ломаном русском языке песни, острил по поводу мелькавших за окном реклам, рассказывал шотландские анекдоты.

Надо заметить, что сначала эта активность пропадала даром, так как каждый был увлечен борьбой: какая песня победит в автобусе, «Подмосковные вечера» или «И на Марсе будут яблони цвести».

Наконец Юлий заинтересовался новым гидом и передал по радио следующие данные о весельчаке в шляпе: зовут Томом, владелец сапожной мастерской, член коммунистической партии с восемнадцати лет, председатель общества «Шотландия – СССР», далекий родственник Роберта Бернса.

– И потом, пока вы тут надрываете глотки, – сообщил Юлий сенсационную новость, – мы приближаемся к домику, где родился Бернс.

В автобусе наступила тишина. Все приникли к окнам. Мы проезжали небольшой городок.

– Это Эр, – сказал мистер Кемпбелл. – Здесь родился Бернс. Слева вы видите памятник поэту. Характерно, что на нем нет надписи, настолько велика популярность поэта среди шотландцев. Леонид Андреев рассказал Горькому такой забавный случай. Будучи в Эре, писатель увидел возле памятника мальчишку, торговавшего газетами. Он спросил его: «Кому поставлен этот памятник?» – «Бернсу», – не задумываясь, ответил маленький продавец. Тогда Леонид Андреев сказал: «Я куплю у тебя всю пачку газет, если ты скажешь, почему он ему поставлен». – «Потому, что он умер», – ответил мальчик.