Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович Страница 4

Старик закурил, перед тем как возвращаться назад, сказал вполголоса:

- Обыкновенно рубят в дождливую ночь.

- Понятно, нарушители тоже предпочитают ненастную погоду, - с оттенком досады отозвался Ярослав. Он снова почувствовал себя пограничником.

Обратно шли еще медленней. Старик опирался на палку, делал частые остановки. Пояснил с тихой грустью:

- Отходили мои ноги, не слушаются. Мотор еще бы ничего, а ноги не годятся. Да пора уж. И так сверх нормы поработали. Семь десятков без отдыха на ногах. Полвека в лесниках.

- И все пешком?.. А как же лошади? - осторожно и участливо спросил Ярослав.

- Бывали и лошади. Это когда я объездчиком работал. А как снова в лесники перешел - опять на своих двоих. Байкал у меня недавно, всего шесть годов. Да ночью-то с ним одна морока. Стар он. И хозяин стар и конь. Ему тоже пора на отдых. До меня он в колхозе работал. Там его выбраковали по негодности. Я пристал к председателю: "Продайте". Кузьма Никитич человек добрый. "Что ж, говорит, Василич, деньги-то с тебя брать за эту клячу Как-то даже неудобно. Бери его задаром Пользы от него никакой, только фураж переводит"

Домой воротились под утро. Но спать не сразу легли Беседа текла сама собой, и казалось, конца ей не будет. Собственно, эта ночь и решила судьбу Ярослава. Когда он вполне искренне обронил фразу: "Хорошо здесь у вас", старик поймал его на слове:

- Нравится, говоришь? Это верно. Места тут отменные, многим нравились. В былые годы у меня частенько живал писатель Цымбалов Николай Мартынович. Земляк наш. Знаменитый человек. Тут он свою последнюю книгу писал. - Старик хотел было показать Ярославу роман Николая Мартыновича с дарственной надписью - ему, Афанасию Васильевичу, да передумал: не все сразу. Сказал, остановившись посреди комнаты: - А коль нравится, так и оставайся тут. Бери мою должность и живи у меня. Дом пустой, места нам обоим хватит, и мне веселей будет.

Уже на другой день Рожнов и Серегин сидели перед лесничим Погорельцевым, и Афанасий Васильевич давал горячую рекомендацию новому кандидату в лесники:

- Парень что надо - по всем статьям нашенский. Лес любит и душой понимает. Серьезный, пограничную службу прошел, не с такими супротивниками дело имел. Так что сумеет любого Сойкина выследить.

Чем-то озабоченный, лесничий слушал старика рассеянно и нетерпеливо, воспользовавшись паузой, снисходительно отозвался:

- Надо бы листок по учету кадров заполнить.

- Анкетку, что ль? - быстро переспросил Рожнов. - Так он уже заполнил у меня. Полный порядок. Парень деловой, работящий.

Слова Рожнова смутили Серегина: никакой анкеты он не заполнял.

- Извините, - тихо и медленно сказал Ярослав, обращаясь к лесничему. - Афанасий Васильевич немножко сочиняет. Никаких листков я не заполнял.

- Как не заполнял? - всполошился старик. - Ты у меня обедал? Обедал. А это лучше всякой анкеты. Как раньше хозяин работника нанимал? Посадит за стол - ешь, А сам смотрит. Справно ест человек, быстро - значит, и в работе будет быстер. Вот и весь листок по учету кадров.

Посмеялись.

- Ну что ж, я тебе верю, Василич, - великодушно решил лесничий. И лесничий был, разумеется, рад, что демобилизованный пограничник Серегин пошел в лесники. Правда, в лесном деле он еще не очень разбирался, но это придет с годами, да и Афанасий Васильевич обещал помочь пареньку освоить лесную азбуку.

Так Ярослав стал лесником. Произошло это в конце сентября. А сейчас шел октябрь. Мягкие крупные снежинки ложились на черную гриву ко всему равнодушного Байкала. И вдруг справа от себя, вдалеке Ярослав услыхал рокот мотора бензопилы. Захлебывающийся, как пулеметная дробь, он доносился со стороны Синей поляны, на которой еще несколько дней тому назад Ярослав сделал два, как он считал, отличных этюда. Сама поляна в здешних местах была чудом природы. Большой правильный круг метров сто с лишним в диаметре со всех сторон замыкала березовая роща, светлая, звучная, задорная, как хоровод. А в самом центре поляны, образуя уже совсем маленький кружок-беседку, стояли девять приземистых густокудрых сосен. Их бронзовые стволы ярко сверкали на солнце, а кроны плотно сплелись друг с другом, создавая своеобразный шатер, под которым хорошо было прятаться от дождя и от летнего зноя, наслаждаясь густым терпким ароматом хвои. Поляна называлась Синей, потому что летом синела от колокольчиков вся сплошь, от опушки до опушки, и казалось, в ней, как в круглом зеркале, отражается купол знойного неба. Ярославу не довелось видеть поляну синей: в сентябре она была зеленой, с редкими желтыми точками поздней куриной слепоты. Но сосны, звенящие литой бронзой, такие нарядные, с тучными вершинами, поражали и завораживали. Им было, по словам Афанасия Васильевича, лет по сто. Росшие в затишье, в изобилии солнца и света, они не тянулись ввысь, как их собратья в густом бору, а раздавались вширь, горделиво выставляя свои пышные кроны. Несомненно, сосны эти посадила рука человека для украшения земли, потому что невдалеке, сразу за березовой рощицей, шла излучина реки с высоким песчаным берегом, а за рекой, за ее широкой поймой, лежало большое старинное село Словени с белой церковью на горке и старыми липами, среди которых когда-то стоял господский дом. Это на одном конце села. А на другом конце весело сверкало большими окнами трехэтажное здание средней школы. Летом на Синей поляне в праздники устраивались массовки, народные гулянья. Весной и осенью сюда приходили шумные стайки школьников. Душными вечерами под шатром сосен-сестер молодые голоса шептали слова первого признания, и добрые сосны хранили все тайны.

Синяя поляна входила в участок Серегина. Ярослав повернул коня в ту сторону. Чем ближе подъезжал к ней Ярослав, тем сильнее и отчетливей трещал мотор, и вскоре уже можно было расслышать визг пилы.

В лесничестве были всего две бензомоторные пилы. На участке Серегина в этом году не намечалось никаких плановых рубок, во всяком случае без ведома лесника не может быть срублено ни одно деревце. Лесник - хозяин на своем участке. Он несет ответственность за каждую ветку. И деревья, отобранные под рубку, должны быть помечены клеймом за год до самой рубки, и клеймо это ставит собственноручно лесник. Таков закон леса, таков незыблемый порядок, и Ярослав усвоил его как одну из первых заповедей. И теперь вызывающий скрежет пилы заставил его насторожиться. Он все что угодно мог предположить, только не то, что открылось ему, как только он выехал на Синюю поляну, которая сверкала теперь белизной. Поляна была мертва: столетие сторожившие ее покой красавицы сосны лежали, как трупы подкошенных и обезглавленных врагом воинов. Возле них суетились два человека. Один бензопилой обрезал толстые сучья, второй обрубал топором тонкие. В первом Ярослав еще издали узнал рабочего лесничества Чупрова. Второй, плотный, среднего роста, в шляпе, в резиновых сапогах и рыжей кожаной куртке с меховым воротником, кого-то напоминал Ярославу.

Картина порубки ошеломила Серегина. Он стеганул Байкала и на рыси подъехал к порубщикам. Он не верил глазам. Перед ним совершалось преступление, которое он уже не мог предотвратить. Сосны лежали безжизненно, и их уже никто, никакая сила не могла оживить.

Пила умолкла. Чупров бросил на Ярослава сочувственный короткий взгляд и, ничего не сказав, виновато отвел глаза. Решительный вид юноши смутил его. Второй вонзил топор в золотистый ствол, поднял полное розовое лицо и проговорил:

- А-а, лесник. Приветствуем тебя. Здоровеньки булы.

- Что вы наделали? - негромко, но с болью, спросил Ярослав, не слезая с лошади. - Кто разрешил? Я вас спрашиваю, Чупров? - голос его дрогнул и сорвался

- Валентин Георгиевич, - не глядя на Серегина, смущенно буркнул Чупров, снял кепку, деловито стряхнул с нее снег и неприязненно добавил, кивнув в сторону розоволицего: - Вот для них

- Так точно, сам лесничий товарищ Погорельцев распорядился, - весело подхватил розоволицый. - Так что, друг, не беспокойся, тут полный ажур. Ваш товар, наши денежки. А вот и квитанция, если желаете.