Иван Шамякин - Сердце на ладони Страница 41

Твой К р а в е ц».

Написано карандашом, по-русски, с ошибками.

Шикович прочитал второй раз, третий, удивленный и обрадованный.

Заперев сейф, Сербановский вертел на паль-це ключи и объяснял:

— Это из архива следователя полиции

Федора Швагерова. Его судили в сорок пятом, дали пятнадцать лет. Я вот смотрю судебные материалы. К сожалению, тогда никто не разобрался в этой записке. Кто писал? Когда? По какому поводу? Очевидно, сочли, что намек на Савича недоразумение. Придется разобраться теперь.

Они смотрели друг на друга, смотрели с той прямотой и пониманием, которые сближают людей и делают друзьями.

— Слушайте, Анатолий Борисович! — заговорил Шикович. — Будь мы с вами поближе, эх, и выругал бы я вас сейчас! Знаете, есть такие мужские слова, которые иной раз покрепче любой похвалы.

— Не нужно мне похвалы, Кирилл Васильевич. Только, пожалуйста, не думайте, что я и мои коллеги всегда подбирали документы для обвинения. «На месте вашего коллеги…» Эх, Кирилл Васильевич! Поверьте, что для меня нет большей радости, чем доказать, подтвердить честность человека.

Шикович протянул руку. Сербановский крепко сжал ее:

— Помогите нам. А я помогу вам.

— Спасибо, Анатолий Борисович.

15

Многотонная станина медленно плыла в тесно проходе между станками, полусобранными и готовыми, серыми и ярко окрашенными для экспорта. Высоко под крышей цеха двигалась стеклянная будка крана. Девушка в синем чистеньком комбинезоне, пестрой, как весенний луг, косынке внимательно следила за движением станины, за людьми внизу, занятыми своим делом. Сейчас кто-нибудь из сборщиков возьмет эту «детальку», поведет по проходу и покажет место, где ее поставить. Повиснут ослабленные тросы, легко отцепятся крюки. Она подтянет их на безопасную для людей высоту, и кран с грохотом и звоном отъедет назад. Иной раз ей долго приходится сидеть без дела, ждать, пока механики и сварщики дадут новую крупную деталь. Она оглядывает цех с высоты и завидует слесарям, у них работа все время, от гудка до гудка. Среди огромных машин люди не больше козявок. Но машины эти, красивые и умные, собираются их руками. Правда, без ее труда, без крана ничего бы они не собрали, потому что не под силу им поднять даже маленький «узелок». Эта мысль всегда утешает Нину: не последний винтик и она в цехе.

Нина позвонила: «Принимайте свою «детальку». Из-за станка вынырнула знакомая фигура. Парень в берете остановился в проходе спиной к ней, смотрит куда-то в конец цеха, где работают упаковщики, и словно не видит и не слышит, что на него ползет двухсотпудовая громадина. Нина затормозила кран. Станина грозно качнулась. Крановщица позвонипа громко раздраженно. Парень — ни с места.

Нина высунулась из будки и закричала:

— Эй, ты! Долго ворон будешь ловить? Разиня!

Тогда Славик обернулся. Чумазая физиономия его расплылась, блеснули зубы. Сорвал берет и весело помахал им:

— Ах, это вы, леди?! Рад вас приветствовать! Приятно слышать такое аристократическое обращение!

Но в этот момент кто-то из слесарей застучал молотком, так что зазвенел весь металл в цехе. Нина не разобрала ни слова. А Славик услышал, как она бросила сверху, точно камень:

— Пижон!

«Запишем и это на твой счет, дорогой «дят-лик», — подумал Славик и, наклонившись, ловко нырнул под станину, что по технике безопасности тоже было запрещено. Вынырнув с другой стороны, надел парусиновую рукавицу и… «повел» станину. Делал он это поначалу с небрежностью опытного в таких делах человека. Однако поставить «детальку» на место, на боль-шую станину — основу станка — не так-то просто. При всем умении и сноровке крановщицы станина покачивалась и отклонялась то в одну, то в другую сторону. После двух-трех попыток Славик понял, что ему не выдержать этого, по сути, первого экзамена, и решил, что во всем виновата чертова «дятлиха». Она там в будке нарочно делает так, чтобы все видели его беспомощность. Издевается. Погоди же!

Он задрал голову и крикнул:

— Эй, ты! Ворона!

Но Нина была так сосредоточенна, что не слышала. Острое личико с длинным носиком (за что Славик и окрестил ее дятлом) еще больше заострилось и вытянулось. Славик обернулся, чтобы позвать Тараса. Гордость не позволяла ему, когда приходилось туго, обращаться за помощью ни к кому, кроме Тараса и Кости. Но в этот момент появился Иван Ходас. Славик выругался про себя: опять Ходас. Всегда этот Иван оказывается рядом, когда он, Славик, попадает в неловкое или трудное положение. Точно следит за ним.

Ходас чуть приметным жестом левой руки показал Нине, в какую сторону отвести станину. Повел ее на себя, скользнул глазом по срезу боковой плиты, словно прицелился, и, дав команду крановщице отъезжать, легко поставил станину на место — паз в паз, щелочка в щелочку.

Когда кран с грохотом отъехал, Ходас, оглядывая основу будущего мощного станка, спросил как бы между прочим:

— Ты работать сюда пришел или в игрушки играть?

— А что? — моментально ощетинился Славик.

— А то, что в цехе работают. А кривляться можешь в парке.

— Если я не сумел поставить эту штуковину, значит, я кривляюсь? Хорошенькая помощь!

Глаза Ивана, обычно голубые, как два лесных озерца в ясный день, потемнели, будто на них упала тень грозовой тучи. Славик уже и раньше заметил необычайную изменчивость его глаз.

— Кривлялся под краном. Вытанцовывал перед станиной, как дурак перед покойником.

— Благодарю, маэстро. Вот это совсем по-ком… — Славик проглотил конец слова, потому что Иван схватил его за нагрудник комбинезона и гневно прошептал:

— Ты-ы! Не бросайся этим словом где попало! Для меня оно святое. Понял? Трепло! — и, разжав пальцы, сказал обычным голосом: — Закрепишь основные болты. Привинтишь кронштейны. — И глаза его снова стали голубыми.

Оставшись у станка один с тяжелым ключом в руках, Славик вдруг почувствовал себя униженным и уязвленным. Руки дрожали — ключ срывался с гайки, ему хотелось плакать. И работа показалась ненавистной, принижающей его человеческое достоинство. Какая насмешка судьбы! Столько возвышенных мечтаний, и вдруг — завинчивай гайки. Захотелось послать все к черту, уйти с завода и никогда больше не возвращаться. Пропало самолюбивое желание доказать, что он не хуже других в бригаде, желание, с которым неделю назад он пришел на завод. И любопытно ему было, и в тоже время убеждал себя: что в них особенного? Притворщики, изображают высокую сознательность, И даже радовался, если в бригаде что-нибудь не ладилось.

В первый день к нему подошел старый рабочий. Славик сразу отметил его худобу и падумал: «Не больно сытно, видать живётся.

Рабочий спросил, кивнув в ту сторону, где ребята собирали станок:

— В бригаде работаешь?

— Ага.

— Учеником?

— Хотел инженером — не берут,

— Как пролез? По блату?

— Куда?

— В бригаду.

«А-а, значит, и в эту бригаду можно по блату попасть», — почти обрадовался Славик и ответил:

— По блату. Я свояк Гончарова,

— Ясно. Свояк свояка…

— Вот-вот.

Славику хотелось, чтоб рабочий начал хаять бригаду и даже Тараса, хотя в душе ценил его дружескую поддержку. Но рабочий сказал другое:

— Гончаров человек правильный, но чудак. Лучший сборщик. Пятый разряд. Работай, выгоняй монету. Так нет, ему охота учить таких сосунков, как ты. Пускай в ФЗУ идут. А он — в бригаду. Не было на сборке бригад, они все переиначили. Дают сто пятьдесят процентов. Но что он с этого имеет, Гончаров? Вот чего я не могу понять. У него пятый разряд, у Кости второй, а прогрессивку делят поровну. Чудак!

— У Тараса батька богатый, — решил подыграть Славик.

— Ярош? Он же не родной.

— А все равно денег дает сколько хочешь.

— Врешь, — не поверил рабочий. — На что ему тогда жилы надрывать на сборке?

— Сознательность.

— Да, есть люди, — вздохнул почему-то старик. Сказал: — Ну, Ярош пускай. Золотые руки у человека.

— А вы сколько выгоняете?

— Да как когда. Полторы — две. Славик свистнул.

— Что ж это по вас не видно? — и, втянув щеки, сжал их пальцами, разинул рот: мол, почему же такой худой?

Рабочий в ответ мазнул Славика по лицу промасленной ветошью:

— Утри нос.

Обиделся, видно. И Славик тоже. Будь это где-нибудь в другом месте — не посмотрел бы ни на возраст, ни на положение, ни на что. А тут пришлось смолчать.

Вообще в первый день ему не повезло. Как смазали по лицу, этого хоть никто не видел. А вот свидетелей второго его унижения нашлось достаточно. Славик стоял и с любопытством разглядывал громадные станки. Вдруг звонок наверху. Он задрал голову и ужаснулся. На него ползла огромная станина. Он не знал ещё тогда, какая послушная машина кран и как ловко и легко может проносить по тесному проходу многотонные детали щуплая беленькая девочка-крановщица. Казалось, никому не остановить махину и она вот-вот раздавит его. Он отскочил, как испуганный заяц. Сильно ударился о станок ногой и едва не распластался на черной промасленной земле. Когда же увидел, что станина, повисла неподвижно, а с высоты, из будки выглядывает остроносое, весело смеющееся личико, захотелось провалиться сквозь землю.