Андрей Черкасов - Человек находит себя Страница 41

Помолчав, Алексей сказал:

— Ну, задание я выполнил, всё теперь.

— Спасибо…

Алексей осторожно взял Танину руку.

— У вас пальцы холодные. Простынете на ветру, — с каким-то особенным участием сказал он.

— Мне тепло, — все так же тихо ответила Таня, осторожно высвобождая руку. — Идите отдыхать, Алексей Иванович, вы ведь устали…

И в этих совсем просто сказанных словах Алексей уловил ту же спокойную строгость, что и недавно в цехе. Ему очень хотелось побыть здесь, возле Тани, поговорить с ней, в конце концов просто постоять. Но осторожно отворив дверь, он вошел в дом.

Костылев появился в это утро раньше обычного. Не было еще семи часов. Его крайне интересовало, что у Озерцовой с заданием.

Шпульников, сонный и, по обыкновению, небритый, возился с рабочими листками. Увидев начальника, он сразу посвятил его в ход событий:

— Васька Трефелов с Соловьевым серебряковскую «бандуру» откопали, — торопливо, стараясь объяснить все как можно скорее, говорил он, не сводя глаза с костылевокого лица. — Озерчиха приказала на шипорез привернуть… Так и работаем. Я скинуть хотел, поскольку от вас указания не было, да не посмел. Парторг, ночью был в цехе… А она, эта штука-то, ничего, в общем, складно получается…

— Ну, парторг парторгом, а порядок в цехе сам по себе, — негромко, но с жестяными нотками в голосе сказал Костылев. — Снять при мне, и сейчас же! Пошли.

Он вышел. Шпульников выскользнул следом и, опережая начальника, быстро лавируя между стеллажами, тележками, станками, помчался к шипорезу. За ним неторопливо и твердо шагал Костылев.

Рабочие, мимо которых он проходил, догадывались, что сейчас произойдет, и настороженно смотрели ему вслед: печальная история мастера Серебрякова была известна многим. Но все получилось иначе, чем ожидали окружающие, иначе, чем думал сам Костылев.

Ярцев вместе с предфабкома Терниным появился в цехе получасом раньше. Оба стояли возле работавшего шипореза. Заметив парторга и Тернина, Шпульников замедлил шаг и в нерешительности остановился, пропустив вперед своего шефа. Ярцев улыбнулся Костылеву и поманил его пальцем.

— Слушайте, это же замечательная вещь! — громко, стараясь перекричать шум поющих резцов, заговорил он, показывая на каретку станка с укрепленным на ней клавишным прижимом. — Вы очень своевременно распорядились поставить эту штуку на станок. Смена Озерцовой благодаря вам выполнила, наконец, задание, и довольно объемистое. Молодец, Николай Иванович! Вот это и есть настоящая помощь молодым. Идея конструкции ваша?

Ошарашенный Костылев промямлил в ответ что-то невнятное. Этого он не ожидал. Получить сразу две такие оплеухи! Выполнила задание! И это с помощью устройства, которым он запретил пользоваться и которое сейчас преподносят уже как его идею. Его хвалят за то, что он ненавидит, чему завидует, что готов уничтожить, выбросить, исковеркать! Что делать? Отказаться? Заявить, что он здесь ни при чем? Тогда какой же он начальник, если его подчиненные творят все, что вздумается? Сделать вид, что это в самом деле его идея? Ярцев не знает истины. Но рядом Тернин, а он работает на фабрике с первых дней и около года был строгальщиком в смене Серебрякова, он-то знает!

Воспользовавшись тем, что к станку подошел явившийся на смену Любченко и Ярцев обратился к нему, Костылев, круто повернувшись, стремительно пошел прочь, как будто его ждало самое неотложное дело. Он влетел в конторку и плюхнулся на стул. Выдернув чуть не весь ящик письменного стола, он достал папку сменных заданий и, просмотрев сводку смены Озерцовой, стукнул кулаком по столу так, что на счетах звякнули косточки.

Остервенело тыча пером в чернильницу, которая отъезжала поэтому все дальше и дальше, роняя на стол жирные фиолетовые кляксы, он стал заносить в чистый бланк злые, пляшущие цифры. Перо не слушалось. Оно цеплялось за бумагу, разбрызгивая озорные фонтанчики. Он изорвал в клочья испорченный бланк, принялся за второй…

В конторку вошел Любченко. Костылев обратил внимание на его торжествующий взгляд.

— Значит, теперь прижим Серебрякова вы разрешили? — спокойно спросил Любченко.

Если бы зрачки Костылева обладали способностью жечь, переносица Любченко, наверняка, задымилась бы. Начальник цеха выбросил вперед руку со сменным заданием таким жестом, как будто в ней была шпага, которой он пронзал сменному мастеру горло.

— Вот. Возьмите и приступайте к работе, — приглушенным от злобы голосом сказал он.

Пробежав глазами задание, Любченко вышел. Хлопнула дверь.

— Ррразрешил!!! Черт бы вас побрал! — свистящим шепотом произнес Костылев в пространство. — Черт бы вас побрал с вашим прижимом, бездельники!

Вставая, он толкнул стол. Отъехавшая на самый край чернильница упала на пол.

В цехе уже останавливались станки. Оттуда слышались оживленные голоса, чей-то смех.

Прислушиваясь, Костылев тупо глядел в пол, на котором медленно расплывалось чернильное пятно.

Костылев ждал, что вся эта история закончится для него обычными в таком случае неприятностями: вызовут к директору или к главному инженеру, взгреют, может быть, запишут выговор в приказе (это было бы самым неприятным) или (по меньшей мере) «поволокут» на фабком и «пропесочат» по профсоюзной линии.

Напряженно размышляя над непонятным поведением Ярцева и сопоставляя его с тем, что возле станка был еще и Тернин, Костылев решил, что все это явный подвох. Пусть даже Ярцев, в самом деле, тогда еще ничего не знал, но ему все равно расскажут историю со всеми подробностями, и тогда…

Но слишком далеко вперед Костылев заглядывать остерегался. Однако на всякий случай он решил изменить тактику. Следовало поослабить давление на Озерцову, временно снять перегрузку, а там видно будет.

— Неправда, все равно согнем! — успокаивал он себя, обдумывая план новой атаки.

Не дожидаясь, когда его вызовут, Костылев «пересмотрел» нагрузку между сменами, распределил ее более равномерно, несколько облегчив, однако, для Шпульникова. Задания для смен Озерцовой и Любченко стал давать одинаковыми по объему. Он ждал вызова каждый день и про запас приготовил «веские» оправдательные объяснения, но, странное дело, его никто не беспокоил.

В цехе бывали и Гречаник и Токарев, часто заходили Ярцев, Тернин; никто из них не обмолвился и словом о случившемся. С начальником цеха все говорили обыкновенно, как всегда. В общем, все было тихо и спокойно. И вот это-то «затишье» и тревожило Костылева больше всего, заставляло настораживаться.

Он не знал, что «история с прижимом» уже известна его начальникам. Ярцев в то же утро рассказал о ней Токареву.

— Я тогда говорил тебе, Михаил, что этот тип мне не нравится, — напомнил Ярцев, рассказав все.

— А я, помнится, не заявлял, что без ума от его качеств, — ответил Токарев, записав кое-что из услышанного в свой блокнот. Он решил: пускай Костылев пока останется на своем месте.

— Определить действительную ценность этого человека, — сказал Токарев, — мы можем, лишь рассмотрев его хорошенько со всех сторон, это самое главное. А решить, что с ним делать, на это труда много не нужно…

Вполне возможно, что, если бы этот разговор стал известен Костылеву, все последующие события в смене мастера Озерцовой приняли бы иной оборот.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Во второй половине августа на фабрике создалась особенно напряженная обстановка.

Правда, к исходу первой декады сырьевая проблема была почти решена. Бригада Горна, хоть и основательно задержалась в Ольховке, дело свое сделала: вторая лесопильная рама была, наконец, пущена. Платформы, груженные досками, с лесозаводской ветки стали регулярно поступать на фабричную территорию. На лесобирже закипела жизнь. Сушильные камеры заработали с полной нагрузкой. Раскройный цех трудился день и ночь. Запасы заготовок для станочного цеха увеличивались… Сложность обстановки была в другом: в цехах начали вводить рабочий контроль.

Токарев считал, что систему надо вводить сразу во всех цехах и сменах.

— Не по чайной ложечке, как микстуру, глотать, — заявил он на совещании руководителей участков, цехов и смен, — а на операционный стол, и всё. Сразу переболеть.

Гречаник, наоборот, стоял за постепенное введение контроля, за проверку его на опыте какого-либо одного цеха или даже смены.

Его поддержал Тернин:

— Черт его знает, товарищи, — нерешительно проговорил он, — не запороться бы нам враз-то, а? Главное, насчет заработков боязно; сдельщикам это моментально по карману стукнет, жалобы пойдут. В одной бы смене вначале надо, считаю…

— Осторожность, Андрей Романыч, дело хорошее, — вмешался Ярцев, — только со смыслом. Во-первых, по карману стукнет только бракоделов. А во-вторых, разве тебе не кажется, что, если система будет введена везде, можно такое соревнование за качество между цехами и сменами организовать, что любо-дорого! Как скажешь?