Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана Страница 41

— Тут Антон Павлович просит показать подателю сего, то бишь вам, наши достижения в хозяйстве. Я, разумеется, очень уважаю и люблю Антона Павловича, своего бывшего преподавателя и видного ленинградского профессора. Но какие у нас достижения? Нет у нас никаких достижений. Живем — в чем душа. С хлеба на квас перебиваемся.

Я не совсем понял, что означали эти выражения, но ответил на всякий случай.

— Да, это плохо.

Он подхватил:

— Еще бы не плохо! Хуже некуда! Буквально на ладан дышим. В прошлом году едва по четыре килограмма зерна на трудодень натянули. А в нынешнем и того не будет. Все дождями затопило.

Я поднялся со стула и сказал со вздохом:

— Да, жалко, что у вас нет достижений. А мне так хотелось посмотреть! Очень жалко!

И, делая с тайной радостью первый шаг к двери, я мысленно уже видел себя идущим без всяких препятствий назад, к станции. А рыжий парень развел руками и сказал:

— Да, что ж делать? К сожалению, так печально сложились у нас дела. Хиреем и чахнем. А почему он вас в приокский колхоз не направил?

— Куда?

— В приокский. «Заря коммунизма». На правом берегу Оки он стоит. Все газетчики, писатели, художники и прочие обычно туда стремятся попасть. И зарубежных гостей туда же направляют. К нам заграница никогда не жалует. Одни только свои представители из района или области, да и то по долгу службы. А мы что, лыком шиты? Или заграничных гостей не заслуживаем? В позапрошлом году к нам китайцы приезжали. В прошлом — болгары. Почему им такое предпочтение? Потому что к областному центру ближе? Но ведь и мы не так уж далеко от чугунки живем.

Я напомнил ему:

— Но если у вас дела так плохи, то зачем вам заграничные гости?

Он поморгал озадаченно светло-рыжими ресницами, потом рассмеялся и сказал:

— Да, это вы правильно подметили. Показывать нам действительно нечего. Бедно живем, серенько. Из последних сил тянемся. Где уж нам, дуракам, чай пить.

Я покивал ему немного, показывая этим, что вполне ему сочувствую, а сам тем временем все ближе подвигался к двери. Еще два-три шага — и я бы очутился в первой комнате, откуда путь мне к выходу был свободен, ибо девушка вряд ли стала бы упрашивать меня остаться. Но в это время в контору вошел еще один мужчина, невысокий, плотный, средних лет, толстогубый и толстощекий. Глаза его щурились, набравшись на улице солнца, и в них была хитринка.

Агроном сказал ему, кивая на меня:

— Вот какое дело, председатель. Здесь товарищ интересуется колхозным хозяйством. Его Антон Павлович по доброте своей задушевной к нам направил. Но вот беда: нечем нам похвастаться, правда? Неудачники мы. Отсталый, захудалый колхоз. В хвосте плетемся.

Я стоял боком к ним, имея в виду добраться скорое до двери, но все же увидел, как у председателя раскрылся от удивления рот и округлились прищуренные до того глаза. На стене у них висело небольшое зеркало. В нем отражалось обожженное солнцем лицо агронома. И в нем же я увидел, как агроном подмигнул председателю несколько раз одним глазом. Председатель прокашлялся, чтобы дать себе время сообразить, что означает это подмигивание, и неторопливо уселся за стол. Агроном продолжал ему подмигивать и тянуть все тем же нудным голосом:

— Да, не повезло нашему колхозу. То неурожай, то еще какое-нибудь стихийное бедствие. Захирели мы что-то за последнее время. И до чего ж досадно, братцы, что нечем гостей порадовать, желающих нашими достижениями полюбоваться!

Председатель, кажется, сообразил наконец, куда гнул троном. Глаза его перестали круглиться и снова ушли в пухлые щели, полные затаенного лукавства. Солидно откашлявшись еще раз, он подтвердил рокочущим басом слова агронома:

— Да, это справедливо, что и говорить. Отощали мы совсем, хоть в омут головой. Ни тебе хлебов как следует снять, ни овощей, ни сена. О прошлом годе, например, на трудодень колхозникам ни зернинки не перепало…

Тут агроном перебил его поспешно:

— Зерна, правда, выдали по четыре килограмма, как я уже сказал, но…

Председатель взглянул на него сердито, словно говоря: «Так какого же черта ты мне голову морочишь?». Я отвернулся, чтобы не мешать ему это выразить. Кинув опять короткий взгляд в зеркало, я увидел, что и агроном тоже скроил ему в ответ недовольную гримасу, которая выражала примерно такое: «Не умеешь врать, так не суйся!».

Одним словом, дело все определеннее клонилось к тому, чтобы позволить мне без помехи вернуться на станцию. И мысленно я уже шагал туда. Торопиться, правда, было не обязательно. На обратном пути можно было даже прилечь у того ручья. Пусть пожурчит мне еще раз на прощание об отдаленных местах России. А пока что я делал печальное лицо, как бы в сочувствие их бедам, и, стоя к ним боком, выжидал подходящего момента, чтобы шагнуть через порог. Председатель тем временем выправлял свой промах. Он говорил:

— Да, только зерном и спаслись. Но ведь одним зерном не прокормишься. Его продать нужно, чтобы промтовары купить и всякое прочее. А только ли промтовары человеку надобны? Ему необходим и всякий другой продукт. А где его взять, если погорело все от засухи?

Тут агроном опять перебил его:

— То есть затопило дождями, как я уже сказал.

Опять они свирепо глянули друг на друга. Но на этот раз председатель уже не запнулся и продолжал гудеть, выкладывая все новые и новые сведения о страшных бедствиях своего колхоза:

— Н-да, такое дело! Где затопило, а где и погорело. Вдвойне пришибло. Как тени люди бродят. Ни тебе купить чего, ни тебе так подобрать. Слезы сплошные. А тут скот с чего-то падать начал. Птица вся передохла…

Так вот обстояли у них дела. И ты, Юсси, был бы доволен сверх меры, услыхав такое подтверждение всем твоим предположениям. Этот председатель, с виду как будто веселый, развернул передо мной далеко не веселую картину своих колхозных дел. И он открыл бы мне, наверно, новые глубины людских бедствий в своем колхозе., а может быть, и по всей России, не будь рядом с ним агронома. Тот помешал этому. Считая, должно быть, что председатель и без того много выдал мне их скрытых тайн, он умышленно громко зевнул, заглушая его слова, затем спрыгнул со стола, громыхнул стулом и сказал:

— Да что там говорить! Плохо дело! Дай бог до нового урожая дотянуть.

И председатель, с готовностью подхватывая это новое сомнение, прогудел уныло:

— Да где уж там дожить! Не дожить. Уже теперь многие врастяжку лежат. Стоном стон стоит по деревням и весям…

Но агроном снова перебил его. Он понял, кажется, что председатель готов забрести в своих признаниях бог знает до каких пределов, и потому свернул разговор на другое. Он сказал:

— Я вот что придумал…

Тут председатель опять с опаской покосился на агронома, словно ожидая упрека еще в каком-то промахе. Но тот успокоил его движением руки и продолжал быстро, не давая председателю раскрыть рот:

— Я думаю порекомендовать нашему уважаемому гостю «Зарю коммунизма». Как ты на это смотришь?

Председатель кивнул, хлопнув ладонью по столу.

— Правильно! Вот это справедливо придумано!

— Если, разумеется, наш высокоуважаемый гость сам ничего не имеет против.

Сказав это, рыжий агроном взглянул на меня вопросительно. Но я не совсем понял его намерение и потому только пожал плечами. А он растолковал это по-своему и сказал:

— Вот и прекрасно! А принимать гостей там умеют. Что другое, а этому их не учить. Вот и пускай погостит у них рекомендованный ленинградским профессором товарищ. А затраты могут отнести за наш счет. Сейчас я черкну два слова Миронычу — и все будет в порядке.

Я все еще не понимал, что он там затеял, но уже почувствовал неладное. И, пробуя спастись от этого неладного, я вышел тихонько боком вон из второй комнаты в первую, делая вид, что разглядываю таблицы и плакаты на стенах. Это хорошо, что они развесили в своей конторе для моего удобства плакаты и таблицы. И уже близка была от меня наружная дверь, которую осталось только толкнуть рукой, чтобы вырваться на свободу. Но к этому времени рыжий успел написать свои два слова. Выйдя из второй комнаты, он протянул мне запечатанный конверт и сказал:

— Вот, пожалуйста! Передадите это ему в собственные руки — и все будет устроено.

На конверте стояло чье-то имя. Я спросил:

— Где я должен это ему передать?

Он опять удивился:

— Да там же! В «Заре коммунизма».

— А где эта «Заря коммунизма»?

Он опять удивился:

— Я же сказал: на Оке. — Но тут он спохватился: — Да! Ведь прямой дороги туда от нас нет. — Он призадумался и вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, обратился к девушке: — Нина, узнай быстренько, машина, которая была у нас проездом из лесничества, ушла или нет?

Девушка расспросила кого-то насчет этого по телефону и, не вешая трубки, сказала агроному:

— Нет, стоит еще. Возле столовой.