Александр Грачев - Первая просека Страница 43

Бригада Брендина жила коммуной, занимая в бараке на втором участке целую секцию, оборудовала свою кухню и столовую, потому что в столовых кормили скверно и люди подолгу толкались в очереди. Устроили и свой красный уголок с шахматами, самодельными шашками. В постройкоме Брендин выпросил гармошку — он был виртуозный гармонист, и по вечерам то грустная, то залихватская музыка доносилась из секции «коммунаров», как называли бригаду Брендина. Была у них и своя библиотека. Все до единого учились по вечерам — в кружках ликбеза, политграмоты, на курсах плотников, статистиков; несколько человек готовились стать электромонтерами.

Вечерний строительный техникум помещался в семистенной крестьянской избе. Вместо парт в классах стояли длинные, грубо сколоченные столы и скамейки. Так как дров не хватало, комсомольцы сидели в полушубках.

Для Захара учеба в техникуме была наслаждением. Может быть, потому, что рядом с ним сидела Любаша.

Первый урок была геометрия. В геометрии Захар был сильнее Любаши, и девушка то и дело украдкой от преподавателя спрашивала его. В разгар урока сидевший у окна Каргополов вдруг сказал на весь класс:

— Зарево какое! Должно, пожар?

Все разом поглядели на окна. Замерзшие стекла действительно порозовели и с каждой секундой становились все светлее.

— Наверняка горит что-то…

— Нужно выйти посмотреть!

— Всем продолжать занятия, — строго сказала чопорная Ия Александровна. — Аниканов, сходите на улицу и посмотрите, что там такое.

Но тотчас же все услышали, как за окнами промчались сани и кто-то закричал:

— Лопаты, лопаты прихватите!

— Что же мы сидим?! — воскликнул Каргополов. — Пожар!

Не успела Ия Александровна опомниться, как ее класс опустел.

Горело под Песчаной сопкой, в нижнем конце Пермского. Огромное пламя взметнулось там раз, другой, потом заплясало, раздвигая все шире и выше купол зарева над сопкой и амурским берегом.

— Контора горит!

Не сговариваясь, студенты гурьбой бросились к месту пожара, обгоняя друг друга.

Пламя уже охватило крышу, его языки пробивались наружу через выбитые окна второго этажа. Огонь ревел, словно ураган, стоял оглушительный треск, вокруг в снегу валялись и шипели обуглившиеся бревна, оконные рамы, сломанные стулья. Со всех сторон в разбитые окна на крышу летели комья снега, кто-то багром старался вырвать оконный переплет. Пожарник, сидя на коньке крылечка, поливал из брандспойта еще не тронутую огнем стену, тянулся к крыше, стараясь через ее край попасть струей в горящий чердак.

— Сейф, сейф спасайте! — в отчаянии кричал коротыш бухгалтер. — Там крупная сумма, только что получили… Зарплата!..

Захар и Каргополов кинулись выламывать рамы.

— Давай вдвоем! — кричал Захар, прыгнув на завалинку и ударом локтя выбивая нижние стекла. — Тащи на себя!

Они дернули несколько раз, но рама не поддавалась.

— Отойди-ка! — крикнул Каргополов.

Он схватил чурбан и с силой саданул по центру рамы. Переплет с треском провалился внутрь. Захар поотломал остатки рамы и уже встал на подоконник, чтобы прыгнуть в помещение, как вдруг внутри дома с грохотом рухнул потолок. Взвихрилось и забушевало пламя, клуб горячего дыма ударил Захару в лицо. Он прыгнул с подоконника на снег и, охнув, запрыгал на одной ноге.

— Скорее, скорее оторвите доску! — простонал он.

Только тогда Каргополов заметил, что вместе с левой ногой Захар поднял конец доски.

— Что случилось?

— Гвоздь, наверное.

Каргополов нагнулся, попробовал было оторвать доску от подошвы валенка, но она так крепко прилипла, что он ничего не мог поделать.

— Ребята, скорее сюда! — крикнул он. — Садись, Захар, на снег, — приказал он Жернакову.

К ним подбежала Любаша.

— Что такое?

— Держите ему ногу, — скомандовал Каргополов.

Когда, поняв, в чем дело, Любаша ухватилась за ногу Захара, Каргополов с силой дернул доску и оторвал ее от подошвы.

— Гвоздище!.. — выдохнул он.

— Нужно скорее в поликлинику!

— До нее далеко, к нам ведите! — закричала Любаша. — Я тут рядом живу.

Каргополов и Любаша подхватили Захара под руки и почти бегом направились к дому Рудневых. В избе никого не было. Каргополов приказал Захару сесть на пол и одним махом снял с него валенок. Вся портянка на стопе подплыла кровью, прилипла к ноге.

— Давай же скорее йод! — Каргополов выхватил из рук девушки пузырек, открыл пробку, сказал: — Потерпи! — И стал лить йод поверх стопы, где темнела ранка, оставленная гвоздем. Потом приказал Захару лечь животом на пол и поднять левую ногу кверху, согнув в коленке.

Мыча от боли, Захар беспрекословно подчинялся Каргополову. На подошве ранка оказалась больше, из нее густо сочилась кровь.

— Ватки или чистую тряпочку! — командовал Каргополов, словно заправский хирург. — Потерпи еще немного, тут рана побольше.

Смочив тряпочку йодом, он прижал ее к ранке и так держал несколько минут, тяжело дыша, не обращая внимания на стоны Захара.

— Теперь нужно чем-нибудь перевязать, — сказал наконец он. — Дайте, Любаша, что-нибудь чистое.

Но Любаша уже открыла сундук и оторвала кусок бязи, недавно купленной для простынь; Каргополов туго обмотал им стопу Захара.

— Теперь садись вот сюда, — показал он на скамейку, — а ногу положи на стул. Так и сиди, пока я не приведу врача.

С этими словами Каргополов нахлобучил шапку поглубже и выскочил из избы.

— Очень больно, Захар? — Любаша ласково заглянула ему в лицо.

— Сейчас не очень. — Он посмотрел снизу вверх в ее глаза, болезненно улыбнулся. — Потому, что ты возле меня… — И сам смутился своих слов, уши его покраснели.

— Ты все шутишь…

— Шучу? Мне сейчас совсем не до шуток.

— И зачем тебе нужно было лезть в окно?

— Кто-то же должен был полезть. А потом бы и другие полезли за мной.

— Вот теперь занятия в техникуме пропустишь.

— Ну нет, все равно буду ходить!

— Каждый вечер туда и обратно три километра? Да тебе никто не разрешит. Я первая не разрешу тебе, — с шутливой строгостью сказала Любаша, притопнув ногой. — Вон кровь-то уже просочилась.

— Тогда поселюсь у вас, — шутливым тоном сказал Захар.

— А ведь верно, поселяйся у нас! — ухватилась Любаша за эту мысль. — Правда, у нас все еще живут Пригницын и Рогульник. Но папаша давно уже прогоняет их, а они такие настырные: не уходят — и все! Папаша силком бы вытурил их, но наш старый жилец, Ставорский, просил повременить, говорит, что скоро переселит их. А тебя папаша уважает. Говорит, что из тебя толк выйдет…

— И останется бестолочь, — усмехнулся Захар.

Любаша робко поворошила его спутанные волосы, но, смутясь, покраснела и сказала тихо:

— А волосы у тебя жесткие. Наверное, сердитый ты…

— Пригницын больше не сватается к тебе?

— Пристает, но уже не так настырно, — потупив взор, ответила Любаша. — Осенью, когда он совсем не давал мне проходу, я пожаловалась отцу. Колька даже грозился, что убьет меня. «Но все равно, — говорит, — выучусь, стану начальником и женюсь на тебе».

— Он, что же, учится?

— Ходит в кружок ликбеза. А правда, Захар, поживи у нас, пока нога пройдет, я уговорю папашу. Вон же Аниканов живет у Кузнецовых! А захочешь, и на всю зиму останешься.

— Ты думаешь, мне не хочется пожить у вас? — Захар серьезно посмотрел на девушку. — Но я стесняюсь твоих родителей, да и вообще неудобно — все ребята там, в бараке, а я тут буду отщепенцем. А потом еще неизвестно, что скажет отец… Аниканов мне не пример. Он всю жизнь ищет, где потеплее да полегче. Я его раскусил. Это, знаешь, такой человек: когда все наступают и побеждают, он выскакивает вперед и кричит: «Давай, давай, ребята!»; но если какая заминка, опасность, он прячется за спины других: «Вперед, вперед, ребята!» — а сам глядит, не пора ли бежать назад. Летом он заделался таким активистом, что куда тебе! А пришла осень, начались дожди, холода, слякоть, он сразу в кусты — устроился на склад.

Во дворе послышался лай, и на пороге появились Каргополов и стройная девушка с санитарной сумкой через плечо.

— Насилу нашел медицину! — возбужденно говорил Каргополов. — Оказывается, на пожаре была. И как это мы не поймали ее там!

Девушка решительно сбросила полушубок, открыла сумку, достала бинты, йод, пинцет. Любаша не спускала с нее завистливо-ревнивого взгляда.

— Ну, что у вас тут? — спросила сестра. — Дайте-ка, стул, — приказала она Любаше.

Бесцеремонно и не очень осторожно она развязала бязевую тряпицу, уже напитавшуюся кровью.

— Сквозной прокол стопы. Гвоздь ржавый был? Не видели?

Она сделала два тампона, густо смочила их йодом, приложила к ранам у подошвы и поверх стопы.