Василь Земляк - Лебединая стая Страница 43

Рубан вышел, заметно смущенный, растерянный. Толпа грозно загудела.

— Вот кто тащит нас силой в соз! С родного поля хочет согнать!

— В соз никто силой не тащит. Это организация добровольная.

— А коли добровольная, так пошел вон отсюда! Мы и сами управимся! Сами!..

— А нет, так вывезем из Вавилона на тачке, как когда-то пана Тысевича. Один черт! — выступил вперед старший Раденький, подзадоренный кем-то похитрее.

— Верните Панька!

— Панька в председатели!

— Панька Кабанника! Не надо нам второго Бонифация! Да еще чужого.

— Зосю сюда! Зовите Зосю! Пусть убирается ко всем чертям вместе с Рубаном!

Сыновья Павлюка бросились было к крыльцу за Зосей, но Рубан вынул наган и преградил им путь.

— Постреляю, гады, не посмеете поднять руку на Зосю. Довольно с вас Бонифация!

Павлюки попятились, а толпа притихла, подалась к воротам.

— Пойдемте, — повернулся Рубан к Фабиану.

Сошел с крыльца и двинулся сквозь толпу. За ним шагал Фабиан, который так или иначе послужил всему причиной: не выйди он на Татарские валы в новых сапогах, может, Рубан так никогда и не оказался бы у Зоей. Козел только теперь окончательно проснулся и шествовал гордо — он любил процессии и вообще старался не пропускать крупных исторических событий. А уж за ним потянулись конные, пешие и на санях преследователи, еще не представляя себе, куда они, собственно, идут.

— Что будем делать, товарищ Рубан? От них можно ожидать чего угодно. У Вавилона, если его разбередить, кровь горячая. Это не та Украина, что в иных местах. Тут уж если сволочь, так в самом страшном обличье. Глаза выколет и не поморщится. Бонифация убрали в один миг. Только за то, что описал их имущество до последнего гвоздика.

— Меня послали сюда не заигрывать с ними, а бороться, товарищ Хоробрый.

— В том и штука, что бороться. Но бедноты почти нет. Те бездельники небось греются на печи, а за нами топает страшный Вавилон.

Проходили мимо хаты Петра Джуры. Рузя отдернула холстинку на окне, улыбнулась на приветствие Рубана и скрылась, видно, побежала будить Джуру. Трактор он держит в хате, прорубил для него отдельную дверь в стене, спит возле него, ну прямо не хата стала, а мастерская. А когда Петро заводит машину, стены дрожат и Рузе хочется, чтобы они рухнули.

— Есть у меня один гениальный план, Антон Иванович. Если Джура согласится…

— Какой план? Бежать?

— Ну не то чтобы… а незаметно скрыться, да и…

— А-а. Возьмите у кого-нибудь коня и махните в коммуну. Дайте знать Климу Синице. Там отряд самообороны. Пусть бросает сюда. Биться так биться.

Но козел опередил хозяина. Животные чуют беду прежде, чем люди. В голове козла, всегда переполненной бесчисленным количеством самых разительных авантюр, молниеносно созрел план бегства: пойдет себе, словно бы до ветру, все ведь знают, что он никогда не делает этого на людях, а выбирает местечко поглуше и поуютнее. Он мигом обогнал Фабиана, заметив при этом, что от философа осталась одна тень, потом обогнал Рубана, который шагал с фатальным спокойствием — так идут разве что на смерть, — и уже хотел было шмыгнуть в боковую улочку, ведшую к Соколюкам, где козел, собственно, и собирался пересидеть этот исторический момент, но Фабиан догадался о намерениях хитрой бестии, несколькими прыжками догнал изменника, схватил его за бороду, которая за зиму стала заметно гуще, и повел прямехонько в сельсовет: Фабиан считал, что присутствие козла подействует на толпу сдерживающе, уже в самой его поступи есть нечто облагораживающее.

— А вы напрасно его задерживаете, — тихо заметил Рубан.

И в самом деле это был наиболее безопасный способ оторваться от преследователей. Фабиан цыкнул по-своему на козла — агысь! — так он прогонял его от стола, когда тот забывался и норовил стащить кусок, предназначенный хозяину. Козел свернул в глинище, место неприветное и зимой всеми забытое. Фабиан сам засеменил за ним, а уже оттуда оба они махнули куда следовало. В толпе, тянувшейся мимо глинища под гору, злорадствовали:

— Глядите, кум, уже и Фабианы его бросили, Теперь он один, как палец.

— Однако как они скоро с ним побратались. Одним миром мазаны. Обоих надо наладить из Вавилона.

— А козел — их прихвостень…

— Еще и неведомо, что он за козел, — вмешалась в разговор старая Лободиха. — Может, в нем сам черт сидит, Вы заметили, сват, что без него нигде вода не святится? На празднике он, на сходке он, пойдите на качели — и там он. Вездесущий. А потому, сват, что козел давно уж во всем с ними заодно. Святой крест!

— Это уж, сватья, такой характер. Просто скотина, да и все.

— Да ведь какая скотина! Мало того, что противный, женщинам на сносях снится, так еще и опасен. Вот поверьте сват, мы еще из-за него хлебнем горюшка.

— Наши все беды будут вон из-за кого, если не избавимся…

Это уже о Рубане, который по мере приближения к сельсовету прибавлял шагу, все настойчивее взбираясь на занесенный снегом косогор.

На крыльцо выбежал заспанный, перепуганный Савка и даже не успел засмеяться.

— Бунт?!! — и тут расхохотался, совсем обезоружив этим передних.

Рубан подождал, пока толпа остановилась и успокоилась. Еще подъехал Бубела на одноконных санках, стал в стороне, выжидал, вроде бы и не встревал в происходящее; из боковой улочки появились Данько с Лукьяном, младший Соколюк приподнял шапку, поздоровался издали с Рубаном; тихие Скоромные бежали сюда, запыхавшись, должно быть, думали, что опоздали к чему-то очень важному. Рубан обвел внимательным взглядом толпу. Савка уставился на Панька Кочубея, полагая, что все это затея бывшего председателя. Панько не выдержал его взгляда, сплюнул и укрылся за чью-то спину.

— Кто хочет говорить, прошу сюда, на крыльцо, — тихо сказал Рубан.

Принялись искать, кто бы мог выйти на крыльцо, пробовали вытолкнуть из своих рядов то того, то другого, но все уклонялись. Когда же дошло до Панька Кочубея, он раздраженно буркнул Раденьким:

— А-а, какие с ним разговоры! Не признаем его над собой, и все!

— Что с ним цацкаться?! — крикнул с лошади козовский мужик. — Вяжите его, кладите в сани да за Вавилон!

— Что же вы стоите? Вяжите! — сказал Рубан, выбросив вперед руки. — Только весь Вавилон вам не связать. Посмотрите, сколько вас тут. Горстка. А Вавилон большой. Вавилон пойдет за нами. Иначе какого черта было делать революцию? Чтобы расплодить ненасытное племя мироедов? Нет, братцы, вы свое отжили, и не связать вам рук всему народу. А мне одному — пожалуйста…

В Рубана полетело старое погнутое ведро, лежавшее только что в снегу. Снова кто-то заорал, кажется, тот, козовский, спрыгнул с коня.

— Черта тебе лысого, а не Вавилон! Вот мы его сейчас…

Толпа заколыхалась, забурлила. Самые горячие протискивались к крыльцу…

Савка силой затолкал Рубана в сени.

— Это Вавилон, Антон Иванович. Ежели что, стреляйте! А я возьму на себя окна. Хотел бы я знать, что тут надо дохлым мухам?

— Каким дохлым мухам? — Рубан не знал, о ком речь.

— Да вон тем, чужакам. Из Козова. Чего им тут? И из Прицкого есть. Слетелись черные вороны…

Савка горячо взялся за дело: забаррикадировал окна лавками, стульями, всем, что попалось под руку, взял топор, которым колол дрова для печки. Рубан постоял в сенях, потом вошел в комнату, снял крышку с бадейки, напился воды. В дверь били сапогами, кулаками, пытались выломать ее.

Но вскоре со двора донесся какой-то гул. Рубан припал к окну, продул глазок и, к величайшему изумлению, увидел Петра Джуру на «Фордзоне». «С кем же этот? — подумал Рубан. — Неужто предаст?..»

Джура гнал трактор во весь дух. Окутанный дымом, беспощадный и бескомпромиссный, он походил на фантастического пришельца с другой планеты. Было и впрямь нечто жестокое и неумолимое в этом вращении громадных колес, в дыме, вырывающемся изо всех щелок трактора, и в безумном хохоте самого тракториста. За трактором рысцой бежал фабиан со своим козлом и кричал: — Спасайся, спасайся!..

Подъехав к самому сельсовету, Джура направил своего одноглазого черта на бунтовщиков. Только теперь Рубан сообразил, что могло произойти дальше, засмеялся про себя и, подозвав к окну Савку, пустил его к проталинке. А там толпа еще мгновение стояла как вкопанная, застыв перед этой неодолимой силой, послушной лишь одному богу на свете — самому Джуре; особенно пугали задние колеса, в них было что-то драконовское, они докапывались зубьями до самой земли, словно ища жертву. Кто-то из мужиков закричал дурным голосом, завопили женщины, бросаясь врассыпную, лошади Павлюков шарахнулись от трактора и пошли носить старика по огородам. А Джура совсем обезумел. Он пустил свое чудовище на Раденьких, на Матвия Гусака, на старого Бубелу, который еле успел прыгнуть в санки и умчался на хутор без шапки. Дочки Гусака завизжали и попадали головами в снег, Данько Соколюк сорвался в какую-то яму, может быть, уберегши этим тракториста, который мог очутиться там вместе с машиной. Но едва ли не самое большое удовольствие доставило Джуре преследование Явтушка. Тот оказался смелее и ловчее многих, легко увиливал от трактора, даже насмехался над этим созданием человеческого разума, пока Джура не догадался поразить его еще одной, непостижимой для Явтушка особенностью машины: он бросился на него задним ходом и одолел-таки смельчака. Тот пустился к пруду, надеясь, что Джура не отважится заехать ка лед.