Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля Страница 45

Договорились, что поедет гость в один из отстающих колхозов — в «Восток». Туда, кстати, и дорога мощеная, а то по такой грязи и на «газике» застрять недолго.

День у Василия Ивановича прошел в обычной деловой суете: проверял готовность колхозов к севу, был на партийном собрании в РТС, а заодно и разговаривал с управляющим, чтобы он, чем только можно, помог Кадышеву в его работе над плугом.

А вечером они опять встретились с гостем из обкома в кабинете.

— Ну, что интересного узналось-увиделось? — спросил Василий Иванович и опять зачем-то в первую очередь посмотрел на ноги Владимира Сергеевича. Черные туфли стали серыми от грязи, присохшие ошметки ее видны чуть ли не до самых колен и на брюках.

— Я бы не хотел торопиться с выводами, — голос гостя звучит хрипло, словно бы отсырел за день, — Тем более что они пока разноречивы… Пока могу сказать только, что мне понравилось в «Востоке». Понравилось хозяйское использование соломы. Еще зимой они привезли остатки ометов к фермам и прессуют. Такая солома всегда может пригодиться и на подстилку и на корм скоту.

«Ну, нашел за что хвалить! — усмехнулся про себя Василий Иванович. — Это же от бедности нашей, от того что хороших кормов не хватает, приходится хвататься за солому. Вот уж воистину: утопающий хватается за соломинку… Не о повышении урожайности полей думаем, а о том, как бы получше использовать солому! И если бы так было в одном «Востоке» — по всему району картина схожая».

Он так и сказал:

— И в других колхозах мы запретили сжигать остатки ометов. Конечно, солома — корм не ахти какой, но когда нет другого… Еще что?

— Наконец-то научились хранить навоз, — продолжал Владимир Сергеевич. — У каждой фермы — хранилище, а тот, что вывезен в поле, — закомпостирован.

«Хранить-то — храним, а вот чтобы весь навоз от ферм вывезти на поля — на это ни рук, ни машин не хватает, — опять про свое подумал Василий Иванович. — А ведь навоз — это урожай!..»

— Опять же скажу: знакомство с одним колхозом явно недостаточно для того, чтобы представить общую картину района. А мне бы хотелось представить в обком объективную информацию о твоем районе. Ни перехваливать по старой дружбе, пи тем более чернить тебя у меня никакого интереса нет. Надо побывать еще в нескольких хозяйствах. Вот только… — Владимир Сергеевич потер горло, — только у меня, похоже, опухли гланды. Слюну глотать и то больно. Два раза провалился чуть не по колено.

— Да, грязью мы богаты, — Василий Иванович запоздало пожалел, что не предложил утром гостю сапоги. — Какой размер носишь? Сорок первый? Тогда я могу дать свои непромокаемые.

— Спасибо. Хотелось бы завтра у Прыгунова побывать.

— Я бы и сам поехал в «Сявал», да еще три дня назад назначили на завтра собрание на заводе. Самая крупная партийная организация в районе, а не бывал у них уже месяца два. Будут ждать.

— Ничего, ничего. Съезжу и один, — Владимир Сергеевич опять потер горло. — А уж если расхвораюсь — буду просить тебя кое-кого из председателей и секретарей партийных организаций вызвать сюда. Поговорю с ними здесь. А послезавтра хорошо бы собрать в райкоме председателей-передовиков. К тебе они уже попривыкли. Может, есть смысл, чтобы поговорил с ними новый человек?

— Что ж, соберем.

Василий Иванович не понял, почему надо собирать одних передовиков, по спрашивать об этом у высокого гостя было как-то неудобно.

А гость поудобнее устроился в кресле и, продолжая потирать горло, заговорил о другом.

— Думал ли ты раньше, в молодости, Вася, о партийной работе?.. Это я к тому, что нелегкая она, наша работа. Хвалят нас редко, а ругать — только успевай поворачиваться. Мы за все в ответе. А ценят нас не очень. У нас и зарплата небольшая. А ведь мы работаем — себя не жалеем… Вот сейчас у меня температура, а я думаю не о мягкой постели, а опять же о работе…

Противоречивые чувства испытывал Василий Иванович, слушая своего старого однокашника. Сквозь витиеватую словесную вязь явственно проступал тот самый Володя, которому когда-то товарищи кричали «Хватит!». Не очень-то понравилось ему это вроде бы скромное слово о собственной скромности. Но, разобраться, как там ни что, а правильные вещи говорит этот простуженный человек. И достается им, партийным работникам, больше, чем кому бы то ни было, и работать приходится так, что о себе забываешь… Да и он сам, этот сухарь Владимир Сергеевич, тоже ведь, гляди-ка, день ходил по воде да по грязи, простудился, а думает о том, куда завтра поедет и что будет делать.

— Так будем считать, договорились, — Владимир Сергеевич поднялся с кресла. — Я пошел в гостиницу, а ты скажи шоферу, чтобы завтра пораньше подъезжал. Ночью подморозит — по морозцу и проскочим в «Сявал»… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!.. Выздоравливай!

3

Проснулся Трофим Матвеевич от бьющего в окно яркого солнца. И солнце это словно бы сразу же зарядило его хорошим настроением.

Опять неделю провалялся он в постели. Хватит! Сегодня же выйдет на работу. Конечно, он и так в курсе всех колхозных дел: что ни день, заходили бригадиры, члены правления, через Марью передавал наряды, всякие неотложные распоряжения. Но все же куда лучше руководить колхозом не через кого-то, а самому лично. Тем более в такое горячее время.

Трофима Матвеевича опять охватило уже однажды испытанное им чувство своей нужности людям, и оно, это чувство, вливало в него, изнуренного болезнью, новые силы.

Да, надо нынче же вставать… А то Кадышев без него как бы дров не наломал. Уж больно ретиво берется парень за дела. Бригадиры рассказывали, что он их заставил пустить под подкормку посевов птичий помет, который годами накапливался в птичнике, а кованых лошадей мало, пришлось колхозникам чуть ли не на себе таскать. Эта настойчивость Павла радовала Трофима Матвеевича. Но если бы в одном этом он был настойчив!.. Трофиму Матвеевичу легко понять Павла: он и сам в молодости был вот таким же упрямым и настойчивым. За что ни брался, что бы ни делал — все казалось верным, истинным. А потом оказывается, что в жизни все куда сложнее. Парень учится — это хорошо. Сейчас, говорят, ученых много, да умных мало. Но этот и умен, ничего не скажешь. Вон он и фермы предложил передать под начало Виктора Андреевича, и комплексные бригады, о которых он говорит, тоже, пожалуй, дело стоящее… Нет, нет, парень и грамотный и неглупый. Вот только как лучше его объездить да в мой председательский воз подпрячь?! Хоть и отказывается, а все же дадим ему и тракторную бригаду и агрономом поставим. Не поскупимся — положим девяносто процентов моего оклада, может, слушаться будет лучше…

Марья тоже встала. И тоже, видно, в хорошем настроении: умывается с песней.

— Кто рано поет — слышала поговорку? — тот слезами изойдет.

— Пустое… Проснулся? Как себя чувствуешь? Может, тоже будешь вставать? — Марья подошла и, ласково улыбаясь, протянула руку. — Вставай. Будешь лежать — совсем ослабнешь.

Марья вся светится радостью, и ревнивое чувство больно кольнуло Трофима Матвеевича, но он сдержал себя и постарался заглушить его: а почему бы не радоваться жене выздоровлению мужа?..

Но Марья только показывает вид, а радуется совсем другому. Марья глядит на больного, измученного болезнью мужа, а видит крепкого сильного Павла вспоминает последнюю встречу с ним. Опять она просила его: давай, давай уедем отсюда. Надоело ей здесь все — и на нелюбимого мужа она досыта нагляделась, и вся домашняя живность осточертела. Сколько сил и времени тратишь на одну корову: то накорми ее, то напои, да напои водой не из колодца, а подогрей, а то она и пить не будет. А тут еще два хряка орут, индейки, куры корма просят. К черту, к черту бы все это! Главное же, надоело вести двойную жизнь: думать одно, а говорить другое… Как бы уговорить, уломать пария, чтобы он продал свой дом, и они бы уехали!.. А пока — пока надо улыбаться мужу, протягивать к нему руки и говорить:

— Вставай. Будешь лежать — совсем ослабнешь.

Опираясь на сильную руку жены, Трофим Матвеевич поднимается с постели и идет умываться.

— Правильно говорится, что болезнь уходит через игольное ушко: вроде бы и хорошо себя чувствуешь, а все равно слабость и в руках и в ногах…

Сразу же после завтрака Трофим Матвеевич пошел на фермы.

Еще только входя в свинарник, заметил: чистота. Потолок, стены, перегородки — все выбелено, и от этого в помещении стало намного светлей.

«Молодец, Федор Васильевич! — мысленно похвалил председатель. — Правильно воспринял критику. Молодец!»

Однако, оказалось, зря он расхваливал заведующего — теперь уж, считай, бывшего заведующего — свинофермой. Он тут был ни при чем, распорядился навести чистоту в свинарнике Павел. Свинарки сказали, что он же договорился с леспромхозом насчет дров, вот только на чем их вывезти, даст ли председатель машину.