Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая Страница 46

— Новый человек? — беспечно улыбаясь, повторила мама. — Не такой-то новый. Ты всегда жил с нами. Он просто бредил тобой. Не помню дня, чтобы как-нибудь про тебя не было сказано хоть одно слово. И почти всегда начинал он.

С того дня, как только она поняла и поверила, что у нее есть муж и у ее сына — отец, она начала беспечно улыбаться. Заботы, которых было очень много для одной, распределенные на двоих, почти ничего не весят, как неудобный и тяжелый груз, если его нести вдвоем.

— В конце концов он сам этого хотел и сам всего добился. Человек должен уметь сам отвечать за свои поступки.

— Но это еще очень маленький человек, — возразил Снежков.

И услыхал ясный и четкий ответ:

— Тем более.

Вот и все сказано. Она мать, она лучше знает своего сына. Но теперь и он должен знать его как отец и старший товарищ, если, конечно, он сумеет сделаться товарищем. Он спросил:

— Ну, о чем он мечтает? Чего хочет?

— Тебя и велосипед, — не задумываясь, сообщила Валентина Владимировна. — Тебя больше, потому что деньги, отложенные на велосипед, он истратил на дорогу к тебе.

После продолжительного молчания Снежков тихо проговорил:

— Велосипед. Да… Он получит все, чего сильно захочет.

— Только смотри, не избалуй его, — предупредила она.

— Избаловать такого парня!.. Это было бы величайшей подлостью с моей стороны. — Задумался на мгновение и добавил: — Надо оказать не «получит», а «добьется».

— Ну, смотри. А то ты как-то так сказал о переломе его жизни, будто кто-то перед кем-то виноват. А дело простое: каждый из нас получил, нет, не просто получил, а добился того, чего хотел, и теперь надо привыкать к своему приобретению.

Такой разговор произошел ночью, когда Снежков только что приехал в дом, который отныне становился и его домом. А утром, проводив Валентину Владимировну на работу, он еще немного повалялся в постели, прислушиваясь к голосам, доносившимся из сеней, но о чем говорят, понять было невозможно.

Прогудел голос могучей старухи Елены Карповны и умолк. Потом заговорила Тая, а вот и Володин сонный и, кажется, чем-то встревоженный голос. И снова тишина. Снежков оделся и вышел в сени.

Опершись на ящик, Володя о чем-то думал. Тая в белой маечке и красных трусиках, еще не причесавшаяся после сна, участливо заглядывала в его тоскливые глаза. Увидев Снежкова, она с мышиным писком скрылась в своей комнате. Володя поднял голову, снял локти с ящика.

— Как дела? — неуверенно спросил Снежков.

— Да вот думаем…

— О чем у вас тут думы?

— Всякие у нас тут думы… — Володя поднял крепкие смуглые плечи. — Это что у вас — чайник или котелок?

Подняв медную посудину, Снежков постучал по дну, рассыпав по сеням пригоршню звонких солнечных зайчиков.

— Это по моему заказу сделал мастер. Можно кашу варить, можно чай. Незаменимая вещь в походах. Вот увидишь.

— Когда? — спросил Володя, сразу позабыв о своей «изломанной» жизни.

— Да когда захотим. Вот утрясем тут некоторые дела и двинем на моторке. Ты еще не умывался?

Скучнейшая процедура утреннего умывания превращается в удовольствие необыкновенное, если, конечно, подойти к ней как подобает мужчинам, охотникам и вообще художникам жизни. Презирая умывальник, они вышли на зеленый двор, где в углу находилась колонка. Солнце, стреляя лучами, взмывало над городом. Ночные тени, бледнея от страха, бросались врассыпную, прятались в зарослях сирени и за домами.

Снежков разделся и опрокинул на себя ведро самой холодной воды.

— И я хочу, — сказал Володя.

— Обязательно. Только надо постепенно привыкать.

— А я хочу сразу…

— Ну, держись! — Облив его холодной водой, Снежков скомандовал: — Беги!

Пробежав несколько кругов, так что сразу сделалось жарко, Володя уселся на скамеечку рядом со Снежковым. На солнечное крылечко выпорхнула Тая. Она не спеша подошла к колонке, на ходу снимая платье.

— Полить? — спросил Володя.

Она взглянула на него с удивлением, потому что никогда прежде он и не подумал бы предложить ей свою помощь. Пожав плечами, она не очень уверенно проговорила:

— Полей.

Она торопливо умылась. Отвернулась, сдернула майку, обнажив загорелую спину с чуть заметкой дорожкой позвонков, и приказала:

— Из ведра, сразу!..

— Взовьешься.

— Не твое дело.

— Ну, держись! — крикнул он так же, как Снежков, и, подняв полведра воды, вылил на Таю.

А она даже и не охнула. Прикрываясь майкой и размахивая платьем, она гордо прошла мимо Володи и скрылась в доме.

— Вот тебе и девчонка! — сказал Снежков с явным восхищением. — Такую не запугаешь. Ты знаешь, мы, пожалуй, и ее возьмем в поход. Если, конечно, она захочет.

Глядя, как быстро испаряются маленькие мокрые следы на солнечных ступеньках крыльца, Володя не очень уверенно сказал:

— Пищать начнет…

— Ну и что же? — Снежков непонятно отчего улыбнулся. — Женщина! Они, брат, и должны пищать. Без этого нам, мужчинам, жить станет совсем неинтересно.

А что хорошего в том, что они пищат? Этого Володя не понял и осторожно спросил:

— Оттого что мы сильнее? Да?

И снова Снежков озадачил его непонятным ответом:

— Это когда как… Вот твоя мама, например.

— Да она совсем и не сильная! Я если захочу, то…

А Снежков все улыбается — или это он просто жмурится от солнца — и слушает, как Володя старается доказать, мама совсем не очень-то сильная.

НЕНАВИСТЬ И ЛЮБОВЬ

Пришла с работы мама, такая злая, что Тайка, на что уж любопытная, и та, испуганно пискнув «Здрасьте, теть Валя», исчезла. А Володя подумал, что опять, наверное, отличился Хорошун.

— Мама, что?

Она ничего не ответила. Размахивая какой-то газетой, которую она выхватила из своей сумочки, вышла в сени и решительно постучала к Елене Карповне. Та сейчас же вышла.

— Вот, — сказала мама, — статья про наш дом. Оказывается, это «старая развалина, не имеющая никакой ценности: ни художественной, ни исторической».

— Читала, — протрубила Еления на весь дом. — Это пигалица насочиняла. Ее слова.

И тут Володя с удивлением увидел, как грозная Еления, которая никого не любила, обняла мамкины плечи и громко зашептала:

— А вы не расстраивайтесь. Ничего у них не получится. Не бывать по-ихнему. Не бывать.

— Так ведь она его жена, сына-то вашего. А он так любил все это. Комнаты эти. Всем так восхищался. Нет, не пойму я, как он может!

Еления уже расхаживала по сеням и говорила:

— Все русское, старое искусство им, этим пигалицам, непонятно и противно. Я это заметила сразу. Она и сына моего от дела отбила. Был художник, стал чиновник.

Из своей двери давно уже выглядывала Александра Яновна. И она подала голос:

— А я так думаю, это у него ревность…

Мама отмахнулась от нее:

— Какая глупость!

— Ах, нет-нет. Не глупость совсем. Он тебя, Валентина, никогда и не переставал любить. А пигалица все вызнала и затаила. Все ожидала, когда куснуть побольнее. Вот и дождалась. А он человек слабый, покорный…

Продолжая ходить из угла в угол, Еления молча все выслушала. «Вот сейчас она как даст тетке», — подумал Володя. Но Еления только и проговорила:

— Разворошила старьё.

— Старая-то злоба что вода в тухлой бочке: чем старее, тем воннее. Только взбултыхни ее…

— «Воннее»? Откуда у тебя слова такие уродские?

— От людей.

— Какие люди, такие и слова.

Редко кто отваживался спорить с Еленой Карповной, зная ее нетерпимый характер, и поэтому спокойный тон ее разговора удивил и тем самым взбодрил Александру Яновну.

— Вот уж точно! — воскликнула она. — Уж вы скажете, как обрисуете. Уродские слова. А в статейке в этой все слова прелестные, красивые, а читать, сами говорите, противно.

— Все это глупости, — повторила мама. — А вы идите-ка, погуляйте, нечего вам тут, — приказала она детям.

Уходя, Володя услыхал ее гневные слова:

— Как это противно, когда свое мелкое, личное переносят на дела общественные!

И уверенный ответ Елении:

— Ну, матушка, на этом она долго не удержится.

Еще в коридоре Тая начала шипеть:

— Секреты? Подумаешь… Будто мы сами ничего не знаем. А, Вовка?

Володя не ответил, потому что он и в самом деле не все знал и только не хотел в этом признаться. Ну, а Тайке, конечно, все известно, везде сунет свой нос и потом пойдет ахать и ужасаться:

— Ах, тошно мне, любовь-то до чего доводит!..

Посреди двора под огромной березой стояло корыто, полное воды. Вокруг хлопотали воробьи, торопливо утоляя жажду. Высоко на березе сидела ворона, раздвинув крылья и широко разинув клюв, она, наверное, завидовала воробьям. Ей самой давно уже хотелось пить, но она все оглядывалась по сторонам, не решаясь слететь к корыту. Глядя на нее, Володе тоже захотелось пить, но в дом идти сейчас нельзя, там в сенях идет секретный разговор. «Подумаешь», как только что сказала Тая.