Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом Страница 47

— Как в России!.. — вырвалось у Ильи.

— Именно… И вот в стране было введено осадное положение. Полиция, жандармы, агенты сигуранцы начали громить помещения рабочих организаций и демократических газет… По всей стране начались аресты…

— И вас тогда, господин Захария, тоже взяли?

— Нет. Гораздо хуже. Взяли того человека, что выступал у нас накануне забастовки. Василиу-Дева его звали… — Илиеску быстро потер кулаком о ладонь, потом сплел пальцы и хрустнул ими… Видимо, это воспоминание причинило ему боль…

Томов сморщил лоб, что-то припоминая.

— Постойте, он в Галаце не работал?

— Работал, — удивленно протянул Илиеску. — А вы откуда знаете?

— Я как-то во время летних каникул работал маркировщиком в бюро экспедиции при вокзале Траянвал, так мне про него рассказывал стрелочник один, что Василиу-Дева здорово защищал интересы рабочих.

Илиеску кивнул головой.

— Видите, что получилось. Правительство нарушило свое обещание — оно не разрешило наши комитеты. И мы тогда поняли, что господа вовсе не собирались удовлетворять наши требования, и дураки мы были, что поверили им. Они дали обещание нашим делегатам лишь для того, чтобы выиграть время, собрать силы и задать нам. Как сейчас помню, с вечера шел мокрый снег. Слякоть ужасно неприятная была… А к утру следующего дня подморозило, и такая гололедица началась! Поскользнется кто, и встать не может, сколько таких случаев было. Когда я шел на работу, темно еще было, гак чуть под трамвай не попал — на остановке поскользнулся перед самым колесом, но как-то удачно, локоть только сильно ободрал. В тот день рабочие мастерских были очень возбуждены, возмущались поведением правительства. А потом кто-то вышел во двор и стал бить молотком по буферной тарелке вагона. Все работу побросали, вышли во двор и опять устроили митинг. Говорили, что наши организации разгромлены, требовали освободить арестованных товарищей — ведь кто ходил с делегацией в генеральную дирекцию — всех арестовали. Было решено снова бастовать… Парень у нас работал, еще учеником был, Василий Роайта. Так он по поручению нашего «Комитета действия» включил заводскую сирену. И вот повалил на Гривицу народ. Опять было, как две недели назад. Только на этот раз мы злее стали, ничему уже не верили. А днем на Гривице стали появляться первые отряды полиции и жандармов. Они стали у ворот, чтобы никто не мог выйти, а потом прикладами стали оттеснять наших родных от забора. Но никто не хотел уходить… Тогда жандармские офицеры громко скомандовали: «Ружья к бою!» и дали несколько залпов в воздух… Ребятишки испугались и заплакали… Началась суматоха… Полицейские стали орудовать дубинками, женщины хватали детей, падали. А мы стояли во дворе за забором и ничем не могли помочь… Жандармы и полицейские оцепили двор, но войти к нам не решались… А заводская сирена продолжала гудеть на всю столицу. Но вот улицу очистили, и туда стали прибывать войска… Они строились, перестраивались, занимали боевое положение, заряжали винтовки, трубили тревогу. Вдоль забора шагали патрули. Ну, прямо как на войне! Командовал войсками один полковник. Этой сволочи стало каким-то образом известно, что в одной из рот находится солдат, у которого среди бастующих есть брат и отец. Полковник приказал выстроить роту, в которой служил тот солдат, и скомандовал ему «два шага вперед»… Короче говоря, он велел солдату дать перед строем присягу, что, если прикажут, он как солдат великой королевской армии будет стрелять в бастующих, несмотря на то, что среди них находятся его отец и брат!.. Все это происходило у нас на глазах — мы смотрели через забор. Полковник спрашивает того солдата:

— Присягу на верность нации, гербу, династии и богу давал?

— Так точно, господин полковник, давал! — отвечает солдат.

— Так вот, там, за забором, — полковник указал рукой, затянутой в перчатку, — находятся враги нации, герба, династии и бога! Ты, как солдат, верный присяге, должен будешь в них стрелять! Ясно? Положи теперь руку на винтовку, доверенную тебе нацией, гербом, династией и богом, и поклянись перед строем!..

Солдаты в строю и мы по ту сторону забора замерли… Солдат снял с плеча винтовку и, держа ее перед собой обеими руками, произнес:

— Взяв в руки винтовку, врученную мне для защиты отечества, я клянусь перед строем, что ни в отца, ни в брата, ни в тех людей, что стоят за забором, не буду стрелять!..

— Ух и молодец!.. — вскрикнул Томов. — Это же настоящий герой!.. Представляю себе, как выглядел этот полковник…

— Что там полковник… Тут со двора понеслись крики «Ура!», «Правильно!», кто-то из наших рабочих крикнул «Солдаты с нами!». Офицеры заметались, как чумовые.

— А что с тем солдатом было?

Илиеску помолчал.

— Расстреляли его. Потом пехотный полк увели, а к нашим мастерским прибыли войска пограничной охраны. И хотя они плотно окружили мастерские, но к нам, как и раньше, приходили рабочие с других предприятий, чтобы выразить свою солидарность. И не только солидарность. Рабочие хлебопекарной фирмы «Хердан» привезли нам более тысячи пакетов с хлебом и бутербродами, работницы табачной фирмы «КАМ» прислали два мешка табаку. Под вечер к нам вышел сам директор железнодорожных мастерских Виктор Николау и стал уговаривать нас покинуть территорию мастерских. Увидев, что уговоры не действуют, он начал угрожать, что в столице осадное положение и с этим шутить опасно…

А рабочие ответили ему дружными криками: «Хотим хлеба!», «Требуем освободить наших делегатов!», «Долой осадное положение!». Так и ушел он ни с чем. Под вечер мороз усилился, мы разложили костры. А сирена все гудела. Полиция и войска не предпринимали решительных действий. Мы потом только узнали: они, оказывается, думали, что у нас есть оружие, потому мы и ведем себя так смело. Поздно ночью жандармы поломали забор и тоже разожгли костры… А напротив, у остановки, в бодеге «Ла Марица» пьянствовали офицеры. Ночью полицейские и войска с пулеметами прошли через проем в заборе и заняли здание администрации… На рассвете тот полковник, что командовал войсками, приказал бастующим «в пять минут очистить территорию мастерских!» В толпе рабочих раздался смех… И не только потому, что за пять минут выйти через узкую проходную могут всего-навсего несколько сот человек, можно было подумать, что мы сутки простояли на морозе, дожидаясь его приказа! В ответ мы дружно стали скандировать: «Требуем хлеба!», «Наши дети голодают!». А в это время жандармов поили вином. Нализались и полицейские… Уставшие и озябшие за ночь, они быстро опьянели.

Так и не дождавшись нашего ответа, полковник отдал приказ: «В наступление!»…

Раздались выстрелы… Затрещали пулеметы… Возле главных ворот пулеметной очередью был скошен весь стачечный пикет, отказавшийся пропустить во двор полицию и войска…

Сирена ревела… А мы защищались чем только могли. Были пущены в ход молотки, железные прутья, гаечные ключи, насосы с кипятком… В общем, наших много полегло. А когда вдруг сирена замолкла, стало страшно, казалось, что сердце остановилось. Василия Роайта, который все еще держал рычаг сирены, всего изрешетили, но он и мертвый не выпустил его из рук. Ну вот, кого не убили, не ранили, тех арестовали.

— Ну, а потом… Что было потом?..

— Что могло быть? Всю ночь грузовики увозили трупы расстрелянных рабочих… Правительство даже не разрешило семьям хоронить их, прямо доставляли тела в крематорий и сжигали… Хотели скрыть свое преступление… Долгое время люди продолжали ходить по тюрьмам, полицейским участкам, трибуналам и разыскивать своих мужей, отцов, братьев, сыновей.

Когда Илиеску замолк, Томов спросил:

— А вам тогда… удалось скрыться?..

— Нет… Меня тоже арестовали. Но я легко отделался, всего три года отсидел. За это время многое понял. А теперь, как видите, уже третий год на свободе.

Оба молча курили, прислушиваясь к стуку колес… Поезд шел по мосту, внизу мигали красные огоньки бакенов. Показалась луна. Серебристой зыбью на миг блеснули воды Дуная. Но Илья ничего не видел… Он переживал рассказанное Илиеску…

— Суд был?

— Был… Но не сразу. Почти пять месяцев длилось следствие. Сначала хотели судить в Бухаресте, а потом передумали и перевезли в Крайову, подальше от рабочих. Избивали нас сильно… Многие не выдержали, умерли до суда в тюрьме. Суд учинили по всем правилам, даже свидетелей привезли: полковника того самого, что распорядился стрелять в нас, и префекта бухарестской полиции Габриэля Маринеску… Не обошлось, конечно, и без предателей от социал-демократов…

Томов перебил:

— Социал-демократы? Почему же они предатели?

— Почему… Когда-то они сами работали у станков. А потом, кого в профсоюзные лидеры выбрали, кто мастером стал. Их купили потихоньку…

— Как купили? — переспросил Илья.