Олесь Донченко - Золотая медаль Страница 48

Юля села читать. Полищук положила ей руку на плечо, наклонилась к уху и шепнула:

— Что рассказывал Мороз? О моей маме? Правда?

От неожиданности Жукова отшатнулась, глянула в широко открытые Мариины глаза, опустила ресницы:

— Ты разве слышала? Его же отец, ты знаешь, врач…

— Знаю, знаю. — Марийка бессознательно теребила подругу за рукав. — Говори скорее, говори!

— Ему отец рассказывал, — сказала Юля, — что Евгения Григорьевна тяжело больна… Ты сама это знаешь.

Марийка пристально глянула Юле в лицо, промолвила тихо:

— Ты не все сказала. Что он еще говорил?

Жукова пожала плечами:

— Ну, вот. Что за допрос? Я тебе по правде.

Нет, чего-то не досказала подруга, что-то утаила, это хорошо понимала Марийка. Но знала: не скажет Жукова. Что-то очень, очень плохое с матерью. Пойти сегодня к врачу Морозу? Он тоже не скажет всей правды. Вспомнилось, как в восьмом классе у одной девочки мать умерла от рака. Женщина была обречена на смерти, но, конечно, никто из врачей не сказал об этом ни ей, ни дочери. Нет, Марийка уже знала, как надо сделать…

Было это как раз после урока физики, на котором Лида Шепель с блеском ответила учителю домашнюю задачу. Возле турника собрались десятиклассники, и разговор зашел о Лиде.

— Нашей Шепель, — сказал Вова Мороз, — остается стать первой физкультурницей, и тогда уже никто не посмеет назвать ее «воблой».

— Нет, друзья, — заметил Гайдай, — «воблизм» у нее от рождения, она так и умрет с этой кличкой. Интересно, какой будет «вобла», когда влюбится? — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Идея, друзья! Заключаю пари, что я в течение двух недель влюблю Шепель в себя! Нет, я вполне серьезно. Это будет научный эксперимент, и я докажу, что против меня не устоит даже хладнокровная «вобла»! Ну, кто?

— Ты что? В самом деле? — спросил Виктор.

— Увидишь! Хочешь пари?

— Знаешь что? — процедил Перегуда сквозь зубы. — Иди лучшее подальше отсюда.

— Вот как? Ха! — фыркнул Мечик. — Сердитый ты стал… Ну, хорошо. Так я же специально! Все увидите, как Лидка будет бегать за мной! Срок — две недели!

Гайдай ушел, а Виктор обвел глазами одноклассников и промолвил:

— Если так, то он просто не понимает, что это будет подлость.

— А он не задумывает над такими вещами, — махнул рукой Вова Мороз. — И вообще только болтает. Пустомеля! Даже если бы нарисовать вместе Мечика и Шепель — не выдержал бы холст. Бессмыслица!

28

Нина Коробейник шла в школу в замечательном настроении. Вчера она закончила дорабатывать рассказ. Что если отнести его в редакцию какого-либо журнала? Спустя некоторое время, очень возможно, она увидит свое произведение напечатанным.

Ужасно хотелось знать заведомо: напечатают или нет? А почему бы и не напечатать? Ведь случается, что в журналах помещают и более слабые произведения, а у нее же и сюжет интересный, и характеры обрисованы хорошо.

Ой, какая это будет радость, какое счастье! Нет, просто не верится, что такое счастье возможно! А как это произойдет? Как она узнает об этом? Возможно, купит очередной номер журнала, развернет и… на тебе! А возможно, кто-то прочитает раньше ее. «Нина, твой рассказ в журнале напечатан!»

С каким же уважением будут смотреть на нее одноклассники! Ну, и учителя… «У нас в десятом классе учится талантливая юная писательница. Какой замечательный рассказ написала! Обязательно прочитайте!» И представлялся он на страницах журнала, и Нина видела каждую букву, видела заголовок крупным шрифтом, и чуть сбоку тоже большими буквами: Нина Коробейник.

Вдруг почему-то вспомнилось, как Залужный спросил, не собирается ли она отнести свой рассказ в редакцию, и как от самой мысли об этом у нее захолонуло сердце. Но чем большее работала Нина над рукописью, тем все более отчетливым становилось желание видеть свое произведение напечатанным.

Отчетливо представляла, как она раскроет журнал перед Вовой Морозом. Что скажет Вова?

В последнее время она искала его общества. Вова таки художник, у него, безусловно, талант, парень он умный и, кажется, знает толк в искусстве. С таким приятно дружить. Да вдобавок и он, видно по всему, хочет дружить с нею, с Ниной Коробейник. Еще бы! С кем же ему и дружить, как не с нею!

Вчера Вова Мороз принес в класс свою новую картину — показать. Масляными красками нарисованный пейзаж. Опушка, опадает багряная и желтая листва, степная дорогая вдали и над полями — стая перелетных птиц. А на переднем плане группой стоят пионеры и смотрят вслед птицам. Под картиной подпись: «У вирій птахи відлітають…»

Нина просто зарделась от удовлетворения: ей же первой Вова рассказал сюжет… И название она придумала…

И совсем неожиданно кольнуло воспоминание: почему он показал свою картину не ей первой, а Варе Лукашевич? Да, он подошел к Варе и, улыбаясь, развернул перед нею холст. Их окружили десятиклассники, а с ними подошла и Нина…

Но это, наверно, совсем, совсем случайно. Иначе не может быть. Он вошел в класс, увидел первой Лукашевич и пошел к ней. Что же здесь такого?

…Ночью Нина проснулась и во темноте засмеялась: что-то хорошее, радостное перекатывалось в груди, ходило волнами. Вспомнился рассказ! Было такое чувство, что произведение уже напечатано в журнале и все его читают, все восхищаются… Тогда можно будет сказать Вове… Что сказать? А такое: «Ну, вот ты — художник, я — писательница. И разумеется, почему бы нам с тобой не стать друзьями…»

Она спешила в школу, а навстречу дул настоящий весенний ветер — влажный, теплый, порывистый. Над городом летели лоскуты разорванных туч — белых, как гусиный пух. На площади работала снегоочистительная машина, снег был синий, напитанный водой.

Оттепель напомнила Нине о весне, и хотелось думать, что март уже не за горами и что так прекрасно жить, когда ты самая чуткая и неподдельная, а твои поступки — искренние и хорошие, и как чудесно, благородно сделала она, Нина, что своевременно отнесла Мариину тетрадь учительнице…

Ученица вспоминала все подробности своего поступка, любовалась им. Конечно, ей мало благодарили, а ведь иначе получила бы Марийка двойку по тригонометрии. А впрочем, она сделала это не ради благодарности. Просто у нее такой великодушный характер, и все хорошее в ней побеждает, но и Марийке нельзя простить, что она такая неблагодарная и сдержанная. Другая бросилась бы обнимать, а Марийка только сказала: «Искренне тебе признательна, Нина».

Вот сейчас она зайдет в класс, увидит Вову Мороза и скажет нему… Что же все-таки надо сказать ему? Кажется, ничего. В глазах у него всегда отбиваются мысли. В самом деле, как это трогательно видеть в глазах друга его мысли?

Нина быстро сняла шубку, вежливо поздоровалась с Агафьей Кирилловной и быстро пошла по ступеням. Старая гардеробщица только головой покачала вслед: «Коза, ах коза!»

Закашлявшись, ученица вошла в класс и остановилась. Вова сидел на одной парте с Варей Лукашевич и что-то тихо ей рассказывал. Варя слушало очень внимательно, и одно ухо было у нее совсем розовое, аж горело. Это ухо почему-то особенно запомнилось Нине. Почему оно так раскраснелось?

Мороз глянул на Нину, и ей показалось, что он смутился.

Не проронив слова, девушка прошла к своей парте и села. Ухватила какую-то книжку, развернула, начала читать, совсем не видя букв. Но в ту же минуту встала и вышла из класса, не глянув ни на Варю, ни на Вову.

В коридоре постояла у окна. На тополе сидела стайка воробьев — мокрых и взлохмаченных, на катке во дворе серели мутные лужи.

«Как он смеет? — подумала с негодованием Нина. — Неужели он променял дружбу со мной на эту… эту молчальницу? Неужели он не понимает, что дружить со мной — это честь для него? Ну, хорошо! Если так — конец!»

Кто-то коснулся ее плеча, она нехотя обернулась и увидела Юлю Жукову.

— Ты почему такая ощетиненная? Нинка, что случилось?

Нина смотрела на Юлю сухими равнодушными глазами.

— Не выспалась? — допрашивалась Юля. — Разочаровалась? Потеряла веру? Или может, безнадежно влюбилась? А впрочем, я помню, как ты когда-то уверяла, что стрелы любви никогда не поразят твоего сердца.

В ее голосе вибрировал иронический смешок, но чувствовалась и непонятная грусть.

Нина вдруг нахмурила брови, гордо подняла голову:

— Ты ошибаешься. Я никогда не буду несчастливой ни в любви, ни в дружбе. Просто у меня плохое настроение. Вот и все. Наверное, да, не выспалась.

Юля промолчала. Нина была сейчас немного смешной в своей горделивой позе.

Никто не знал, в том числе и Нина, что дружба Юли и Виктора разбилась и что, не сговариваясь, они оба скрывали это от всех. Юля не сказала об этом даже Марийке. Зачем ей говорить о таком? У нее свое, безмерно тяжелое горе. Но никто, даже мать и ближайшие подруги, не знали, как болезненно переживает Юля разрыв с Виктором.