Олег Грудинин - Комсомольский патруль Страница 48

— Пойдемте, душа будет спокойнее. Кричала-то ведь как! Все слышали!

Притихшие ребята осторожно пошли обратно.

— Только бы дворник не помешал, — сказал кто-то. — Поздно, а мы ходим.

Калитка с тяжелым чугунным кольцом громко лязгнула, заставив ребят вздрогнуть.

— Погодите, — шепотом проговорил Коля, — попробуем сориентироваться: вон там вход. Так я шел по коридору, вот тут над нами, наверное, кухня. Пошли на эту лестницу, ребята. — Он чертыхнулся, задев в темноте за железные перила. — Свет выключен, ни зги не видно, тс-с, тише!

Ребята остановились. Над их головой послышалась какая-то возня. Скрипнула дверь.

Коля осторожно, так, чтобы не шуметь, потеснил ребят вправо за перила к ступенькам, спускающимся в подвал. Его молча послушались. На лестнице послышались осторожные шаги, тяжелое дыхание, шепотом, но явственно кто-то произнес:

— Тяжелая, стерва.

Люди продолжали спускаться по лестнице. Вот они рядом.

Что произошло дальше, никто толком не помнит.

Коля рванулся вперед, что-то крикнул, Шура побежала за ним, упала, на нее свалился еще кто-то, еще... Ночная тишина лестницы наполнилась криками, звуками борьбы, ударов.

...В эту ночь нам так и не пришлось уснуть. Почти до утра дежурный следователь брал показания у школьников. Потом мы, вызвав оперативную машину, отвозили их поодиночке домой, успокаивали перепуганных родителей.

Через несколько дней выяснились все подробности: Арнольд Соскис, он же Роман Табульш, предвидя возможный провал своего друга Волкова, изготовил с его же помощью поддельные документы и подыскал квартиру, в которой можно было бы снова устроить притон. С Волковым они договорились, что, если когда-нибудь членам шайки придется давать показания по делам, в которых замешан Табульш, новая фамилия Соскис не появится в протоколах допроса. В благодарность Ромочка обещал Волкову вербовать для него «нужных» людей из посетителей его квартиры. Но найти квартиру, обеспечивающую хотя бы в какой-то степени конспирацию, оказалось не так-то легко. Помог тот же Волков.

Сын белогвардейского офицера, расстрелянного за контрреволюционный заговор, Григорий Яковлевич Синицын однажды рассказал ему, что в городе до сих пор проживает некий Нил Карпович Феофанов, скрывавший долгое время его отца от ЧК. Бывший полицейский, Феофанов, по словам Синицына, всегда боялся разоблачения и тщательно скрывал свое прошлое. Воспользоваться этим и посоветовал Табульшу Волков, дав ему адрес Феофанова.

Оказалось, что Феофанов живет один (жена его давно умерла, детей не было), в совершенно отдельной маленькой квартире, как нельзя лучше подходившей для целей Табульша. Скоро они договорились, и Табульш у него прописался.

В тот день, когда группа Коли Селиверстова раскрыла притон Табульша, двое «посетителей» привели на квартиру к нему женщину — жену заведующего промтоварным магазином. После выпивки молодчики стали склонять легкомысленную особу к тому, чтобы она уговорила мужа пойти на кое-какие махинации с казенным товаром. Она отказалась. Ей стали угрожать. Тогда женщина объявила, что сегодня же все расскажет мужу.

Обозленные, они стали бить ее, угрожая, что посвятят мужа в ее любовные похождения. В этот момент с места поднялся Феофанов.

— Разве баб так нужно бить, — проговорил он скучным голосом, устремив свинцово-мутный взгляд на пьянчуг, — их надо бить, чтобы следов не оставалось, как нас в молодости учили.

Он двинулся к женщине. Она отступила, закричала. Тогда бывший околоточный ударил ее, и женщина свалилась на пол.

— Минут тридцать пролежит, — тем же скучным голосом определил Феофанов. Сутуля спину, он тяжело сел на место. — Не разучился еще, — добавил он. — А мне уже восемьдесят четыре, да-а, имеем опыт.

В этот-то момент и раздался Колин звонок.

Скоро на заседании штаба снова встал вопрос об участии школьников в патруле.

— Теперь видишь, Ракитин, — Михаил Иванович смотрел на меня в упор, — к чему приводит упрямство? А ведь если подумать как следует, наверняка нашли бы для них дела более подходящие. Цветы надо растить морозостойкие, а не в теплице за стеклом. И Коля Селиверстов, цветок, между прочим, чудесный, не сломал бы ногу.

После такой поэтической взбучки мне ничего не оставалось, как полностью капитулировать. Наперебой мы вспоминали подробности этой схватки мужественных ребят с матерыми преступниками.

Когда Коля Селиверстов кинулся на Табульша, тот так испугался, что в первый момент даже не побежал. Выручил Ромочку второй, который нес женщину. Оттолкнув Колю, он побежал к выходу. Табульш бросился за ним, но Коля Селиверстов недаром был спортсменом.

В два прыжка догнав неповоротливого, хотя и очень сильного Табульша, он быстро свалил его на землю и стал крутить руки назад.

До самого прихода милиционера Табульш лежал спокойно. Только иногда его пухлое тело вздрагивало. Когда же подошел милиционер и Коля отпустил Ромочку, тот мощным ударом ноги сбил мальчика на землю. Каблук огромного ботинка пришелся прямо по ноге Коли, ниже коленной чашечки. Кость хрустнула и сломалась.

К сожалению, из-за того, что Шура упала и задержала остальных, человеку, который нес избитую, пьяную женщину, удалось бежать. Его разыскали после. Там же на лестнице ребята скрутили Феофанова.

— Больше всего, — сказал Костя в заключение разговора, — мне жалко Черных. Я и сейчас не раскаиваюсь в том, что из-за меня его не исключили из школы. Были у него и хорошие задатки. Вернул же он все-таки тогда деньги за ворованное обмундирование. Значит, совесть заговорила. Наша вина, что мы его упустили. Надо было еще тянуть и тянуть его, а мы успокоились — «сам человеком станет». Табульш-то оказался настойчивее. Не выпустил из своих лап. И вот теперь в тюрьме человек! Плохо, ребята, очень плохо, — Костя огорченно развел руками.

— Правильно, плохо, — сурово сказал Михаил Иванович, — после драки кулаками машете. Ну, а как же со школьниками? Тоже предоставить самим себе? Или позволите в патруле участвовать? То-то! Это ведь смена идет. Ваша смена, друзья.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ НАГРАДА

На этом можно было бы и закончить повествование о первых и самых трудных месяцах работы комсомольского патруля нашего района.

Мы, члены штаба, многое узнали за эти месяцы, не меньшему научились и комсомольцы предприятий района, участвовавшие в рейдах. Секретарь райкома Ваня Принцев как-то в шутку заметил, что неизвестно, кто большему научился во время рейдов — хулиганы и другой «мусор», которых одергивали и приводили в чувство патрульные группы, или сами комсомольцы, члены этих групп. (Об уголовниках речь не идет, это, как говорится, «особстатья».)

Что ж, в каждой шутке, говорят, есть доля истины. Когда учишь человека, то сам невольно становишься дисциплинированнее и требовательнее к себе раз в десять. Такова диалектика жизни. И мы не безгрешны, и нам многому, многому нужно учиться. Я бы мог рассказать еще о ряде случаев, когда работа штаба приносила немалую пользу советскому обществу, но думаю, что пока этого не стоит делать. Да и мои товарищи того же мнения.

— О чем же еще рассказать читателям? — спрашиваю я своих друзей.

— Пусть сами поучаствуют в рейдах, — пряча улыбку, говорит Нина. — Тогда они многое поймут. Кстати, увидят, так ли легко удержаться от пощечины. У меня еще ангельский характер. Им, то есть «мусору», со мной просто повезло.

Длинные, восточного разреза глаза Нины мерцают зеленоватым светом. В них прыгают лукавые огоньки. Нина хитрит. Она давно научилась сдерживать себя. И правильно сделала. Члену комсомольского штаба это необходимо.

Спокойно, застенчиво улыбается новый член нашего комсомольского штаба Яша Забелин. На груди его поблескивает медаль «За боевые заслуги». Яша уже не считает, что судьба обошла его. Но о подвигах он мечтает все так же. Думаю, что в жизни ему еще не раз представится случай совершить их, и даже не обязательно в борьбе с бандитами. У нас много куда более заманчивых и более приятных дел. Надо только уметь их видеть. Вот пример. На столе передо мной письмо Кости Лепилина. Его уже больше года нет в нашем городе. В письме он рассказывает о делах комсомольской стройки в далеком полярном крае. И только в конце письма, почти вскользь, Лепилин упоминает о том, что Центральный Комитет ВЛКСМ недавно наградил его за отличную работу Почетной грамотой.

В этом весь Костя. О таком событии в своей жизни рассказать лишь в двух строках восьмистраничного подробнейшего письма.

Нина возмущена этой Костиной скромностью, но Яша не соглашается с ней.

— Так и надо, — говорит он. — Костя настоящий человек и умеет видеть романтическое в повседневных делах, что, признаться, я лично не всегда умею, — нерешительно добавляет он. — Да и ты, Корнилова, это тоже знаешь, а шумишь так просто. Тебе всегда пошуметь хочется. Не понимаю, что за характер?