Василий Лебедев - Золотое руно [Повести и рассказы] Страница 48

Вторым был обсужден вопрос о состоянии семенного фонда совхоза и подготовке к весеннему севу. Агрономша сделала короткое сообщение, из которого стало ясно, что семена зерновых были в более-менее благополучном состоянии, а с картошкой назревала катастрофа: более ста тонн картофеля погнило в буртах. Картошку пытались лихорадочно скормить скоту, но степень гнили была такова, что у некоторых коров сразу начались заболевания. Директор орал на ветврача, но тот, как ни боялся всесильного Бобрикова, все же убедил его, что может быть еще большее несчастье — падеж скота. Картошку выбросили в лесной овраг.

— Кто повинен в порче картофеля? — спросил Дмитриев.

— Так кто-кто… Сама сгнила! — ворохнулась агрономша.

— Это не ответ! — жестко сказал Дмитриев и почувствовал, как напряженно затихли Дерюгина и Есаулов.

— Какой же еще ответ надо?

— А кто следил за состоянием картофеля в буртах в течение минувшей холодной зимы?

— Много кто следил.

— Почему много? Почему не один ответственный человек, который бы был подготовлен вами? — спросил Дмитриев, хотя ему уже была ясна причина порчи и причина, почему не один, а несколько человек менялось на досмотре за картофельными буртами.

— Потому и не один, что только поставишь — уезжает. Поставили Ясногорскую Ольгу — смоталась из совхоза. Трофимову директор сам выгнал за поганый язык, когда она на него…

— Это к делу не относится!

— А когда бурты достались Коршуновой — это уж в конце февраля, — картошка была сверху прихвачена морозом, а снизу она гнила от самой осени.

— Почему гнила?

— Не знаю почему. Картоша — такой продукт, год на год не приходится…

— Товарищи, у кого какое мнение по этому поводу? Прошу смелей и короче.

Он посмотрел на Дерюгину. Она встала.

— Картошку мокрую закладывали, — сказала она. — Мокрая картошка, в бурт положенная, — выброшенная картошка. Агроном должен это знать!

«Молодчина!» — подумал Дмитриев, радуясь, что женщина так решительно заговорила, да еще против кого — против правой руки директора!

— А я что — ее под подолом стала бы сушить? — вскинулась агрономша.

— Не распускайтесь, товарищ Тихонова! У вас есть что сказать? Нет? Давайте, товарищи, решать… Скажите, Марина Осиповна, какой убыток потерпел совхоз от порчи картошки? — спросил он бухгалтершу.

— Убыток?

— Да, убыток. С точностью до рублей не надо…

— Около четырех тысяч рублей.

— Это по какой же бухгалтерии?

— По нашей, а по вашей как? — вызывающе спросила она.

— А по моей — больше. Вы спросите почему? Отвечаю: из ста тонн картофеля, испорченного в буртах, скоту скормили лишь восемнадцать тонн.

Пятнами пошло лицо бухгалтерши. Сухо стукнули ее коленки по ножке стола, но она не вскинулась. Сидела.

— Товарищ Есаулов! Скажите, сколько картошки помещается в кузове тракторного прицепа?

— Да я возил около трех тонн сразу, — приподнялся Есаулов и тревожно посмотрел сначала на Дмитриева, потом на бухгалтершу.

— Хорошо. В Бугры возили два раза?

— Два. И в другие отделения по два раза.

— Так. Значит, я тоже ошибся на шесть тонн: не восемнадцать, а двадцать четыре тонны были скормлены скоту, а вы с Бобриковым списали все пятьдесят тонн с лишним! Вы решили хоть немного скрыть бесхозяйственность — списать на коров, благо они не умеют говорить.

— А может, еще возили…

— Нет, Марина Осиповна, никуда больше картошку не возили, кроме как в овраг! И фактические убытки, следовательно, значительно больше четырех тысяч рублей! Вы совершили приписку!

В партбюро стало тихо. Дмитриев посмотрел на Есаулова — не узнать человека! Насупился. Смотрит на бухгалтершу и агрономшу.

— У кого какое будет мнение, товарищи? — посмотрел на Есаулова.

— Кто понесет ответственность за порчу картошки — агроном или директор? — резко спросил Есаулов.

«Неужели пошло? Неужели оттаяли?» — радостно мелькнуло в сознании. Вопрос был к нему, к Дмитриеву.

— Это выяснит следствие. Думаю, что тут повинны не только агроном и директор, но и те, кто следил за буртами.

…Третий вопрос — самый важный — о кадрах. Именно по этому вопросу Дмитриев намеревался предъявить директору самые большие претензии, но директора все еще не было, кадровица заболела. Пришлось самому сделать сообщение о состоянии движения кадров в совхозе. Цифры, которые он назвал, для постороннего уха были бы сокрушительны, но в «Светлановском», очевидно, привыкли к людской текучке. Только Дерюгина, уже несколько раз порывавшаяся бежать на ферму, охнула и покачала головой сокрушенно.

— Это сколько же человек? — переспросила она.

— С января по январь — данные за прошлый год — уволилось из совхоза восемьдесят девять человек.

— Восемьдесят девять… — промолвила она автоматически. — Это сколько же людей наплевало на нас!

— Да, восемьдесят девять, товарищи, из трехсот пятидесяти пяти человек рабочих совхоза. Цифра более чем ненормальная.

— Увольняется мусор, хорошие остаются! — заученно высказалась агрономша.

— Нет, извините, товарищ Тихонова! Среди уволенных были отменные специалисты.

— Надо бы не отменные! Одни Завьяловы чего стоили! — заволновалась Дерюгина. — Какая она была доярка! Мы с ней…

— Да и сам был специалист не худой, — веско заметил Есаулов, снова обрадовав Дмитриева. — Мое мнение такое, Николай Иванович, и вы, члены бюро: директора надо поставить на место. До каких пор будем молчать? Завтра он и меня погонит, и вас — всех, кто не глянется ему или слово скажет поперек.

— Что это вы без директора так разговорились? — покосилась бухгалтерша.

— А я и при нем скажу! — поднялся Есаулов. — Помолчали и хватит!

— Хватит! Надо бы хоть немного уважения иметь. Директор столько сделал для совхоза! — ела его глазами агрономша.

— Оценку деятельности товарища Бобрикова будет давать не наше партбюро, а организация повыше, — после этих слов бухгалтерша поджала губы.

— Полгода назад партбюро обсуждало характеристику товарища Бобрикова Матвея Степановича… — вставила кассирша, но Дмитриев ее перебил:

— Знаю. Видел вашу характеристику в райкоме. Я ее порвал. Возможно, я поступил неправильно, но во мне возмутилась моя совесть, партийная совесть, если хотите.

Теперь все смотрели на него с некоторым замешательством, но если в глазах Есаулова и Дерюгиной замешательство это сменялось сочувствием, то в глазах остальных на смену их замешательству проступало веселье от возможной неприятности для Дмитриева.

— Характеристика, товарищи, не соответствовала ни действительности, ни ее назначению. Эту свою точку зрения я буду защищать в райкоме.

Дерюгина поспешно повязала платок и попросилась на ферму.

Дмитриев внес предложение — вернуться к вопросу о кадрах совхоза на следующем бюро, а сам невесело подумал: «Если я еще буду здесь…» А за окошком конторы мелькнули машины — Бобриков, веселый и решительный, привез комиссию.

Уже где-то под вечер, когда за сосновым гривняком садилось солнце, Дмитриев выехал из совхоза. Нет, не вдогонку за Ольгой. Голодный, раздерганный, сел в кабину грузовика, привезшего последние тонны картошки из «Больших Полян». Орлов не бросал слов — вывез картошку в один день. Теперь солома его… Мысли о приятеле немного смягчили оскомину на душе, оставшуюся после встречи с Бобриковым утром и от всех других дел и неурядиц. Тяжелый был день, но завтра — еще тяжелей: в райком. «И все это вместо безмятежной жизни у мамы! — с сожалением подумал Дмитриев. — Как там она сказала — делом ли я занимаюсь? Эх, мама, мама…» Он подумал, что завтра же напишет ей письмо, знал, что старуха каждый день выспрашивает девчонку-почтальоншу. Дорога-то — страх какая далекая, не случилось ли что с ее сыночком? «А ведь будет некогда», — подумал он тут же и вынул из кармана блокнот. Достал ручку и набросал крупным почерком, пользуясь тем, что машину шофер вел умело, не сильно трясло:

«Мама, доехал благополучно. Сразу приступил к работе. Ничего тут серьезного не произошло. У нас тоже все в порядке. Скоро напишу большое письмо.

Крепко целуем. Коля, Ольга, Володя».

«Завтра опущу на вокзале в городе», — подумал он и в усталости прикрыл глаза.

Вспомнилась комиссия, приехавшая сегодня во главе с Фроловым. Привез он с собой директора пригородного совхоза Назарова, зоотехника того же совхоза. Агронома вызвал из другого совхоза — из «Киреевского», бухгалтер прибыл откуда-то еще. Торопливо собрана комиссия. Торопливо. Справились тоже неимоверно быстро — по верхам глядели, сразу видно: комиссия прибыла для поддержки Бобрикова. Акт был написан так, что хоть сейчас директора на Героя Труда представляй… Дмитриев понимал, как важно было Фролову поддержать Бобрикова, ведь это значило поддержать себя. Ему было важно — не дай бог! — не обезглавить совхоз перед посевной. Да и вообще, что ни говори, а «Светлановский» со своими сотнями голов скота держит завидные удои и дает дешевую продукцию. Этот совхоз трудно покачнуть даже в годы недородов. Вон в прошлом году вымокла картошка на всех низких полях, — а по севообороту как раз подошли под картошку низкие земли, — но «Светлановский» не охнул: есть другие резервы. Намолотили соломы, на великолепных лугах накосили сена, заготовили вволю силоса, а картошку — пожалуйста! — добыли на той же бросовой соломе, из-за которой бедный Орлов ночи не спал, видел ее, матушку-спасительницу. Все пока есть в «Светлановском» — и земли, и техника, вот только пошли первые перебои с людьми, о чем знает Фролов, но это его не очень беспокоит. Техника ломается — дает технику в первую очередь «Светлановскому». Передовому совхозу первое и внимание. Не раз слышал Дмитриев возгласы неудовольствия, на собраниях — ворчали директора других совхозов, что завелся в районе совхоз-любимчик. Мелиорацию в первую очередь — «Светлановскому», лучшие семена — «Светлановскому», все «Светлановскому» лучшее.