Вечные хлопоты. Книга вторая - Евгений Васильевич Кутузов Страница 48

А дальше из Верховного Совета сообщали, что Прохор Данилов скончался в больнице около месяца тому назад.

— Умер, — сказал старый Антипов.

— Он? — переспросила Клавдия Захаровна.

— Кто же еще! — на минутку к нему вновь явилась жалость. — Жил не по-людски и умер одиноким зверем, — сказал с раздражением.

— Не надо, отец. О мертвых плохо не говорят.

— Смотря о каких мертвых.

— Вообще о всех...

— Ладно учить меня! — вспылил Захар Михалыч. И тут заметил, что у Клавдии Захаровны из кармана передника торчит уголок конверта, и догадался, что пришло письмо от зятя и что дочь по каким-то своим соображениям не хочет говорить об этом. В другой бы раз и он промолчал, но сейчас, злясь на себя, на свою доверчивость и жалость к Прохору, чего тот не заслуживал, смолчать не сумел. — Что у тебя в кармане?

— Письмо, — смутилась Клавдия Захаровна, запихивая конверт поглубже в карман.

— От кого еще?

— От Анатолия.

— Что он пишет?

— Ничего особенного, как обычно. Привет всем.

— А обычно что пишет? — старый Антипов никогда не читал писем, адресованных не ему. Тем более не читал писем от зятя к дочери.

— Тоже ничего особенного...

— Заладила! Секреты, что ли, завелись?..

— Да нет, какие секреты... — Она поставила перед ним тарелку с борщом. — Пишет, что скучает сильно, что все в порядке. Работы много. Завод впервые за много лет выполнил квартальный план, Анатолию дали премию и отметили в приказе по министерству...

— А говоришь — ничего особенного!

— Забыла про это.

— А это — главное для него! — сказал Захар Михалыч.

— Наверно. — Клавдия Захаровна вздохнула. — Кстати, отец, ты завтра никуда не собираешься? — спросила она как бы между прочим.

— А что завтра?

— Воскресенье.

— Это понятно, а что тебе-то нужно?

— По магазинам хочу походить, посмотреть Танечке на пальто или купить готовое. Если приличное попадется.

— Зимой не нужно было, а к весне понадобилось? — Он понимал, что между письмом от зятя и походом по магазинам есть какая-то связь, но какая именно, догадаться не мог.

— Я и хочу демисезонное.

— Сносилось уже?

— Выросла она из старого.

— Ну, если так... — неуверенно проговорил он. — Поезжай, раз надо, я буду дома. Заодно посмотри мне футляр для очков.

— Посмотрю.

Про пальто дочке Клавдия Захаровна придумала на ходу, вообще-то она пока не собиралась справлять Тане демисезонное, а дело было в том, что Анатолий Модестович просил ее приехать в город. Просил уже в третьем письме и каждый раз сообщал место, где будет ждать: всегда на Московском вокзале у почтового отделения. Решившись повидаться с мужем, Клавдия Захаровна не могла признаться в этом отцу, потому что тогда бы пришлось объяснять, почему они встречаются вне дома, а объяснить это, не раскрыв правды об отъезде Анатолия Модестовича, она не могла тоже. Кроме того, она считала, что приезжать мужу домой пока не нужно. Дети немного отвыкли от него, реже спрашивают, когда он вернется из командировки, и Клавдию Захаровну устраивало более или менее такое положение вещей, ибо для себя она не решила окончательно, должна ли простить мужа или им лучше расстаться навсегда. Может быть, рассуждала она, он и просит о свидании, чтобы сказать ей о разводе. Мало ли!.. В письме не напишешь всего, а вот Зинаида Алексеевна уволилась ведь с завода следом за мужем и, говорят, уехала куда-то, поменяла квартиру. А что, если к нему?.. Ходили, правда, слухи, что она вышла замуж за военного, но люди могут и напутать. Либо она же и сказала кому-нибудь, что выходит за военного, чтобы запутать следы.

Впрочем, о возможном разводе Клавдия Захаровна думала со страхом и ругала себя, что призналась муку в том, что знает о его отношениях с Зинаидой Алексеевной. Вернее, о его отношении к ней. Не призналась бы, никуда бы он не уехал, и жили бы они тихо и мирно, как живут в покое другие.

* * *

Анатолий Модестович ждал ее и не ждал, потому что не было у него уверенности, что она придет на этот раз, и встреча их оказалась как бы и неожиданной для него.

Они не бросились навстречу друг другу, стояли, разделенные пространством, заполненным толпой, точно два островка, обтекаемые живым течением, пока не схлынула толпа, и только тогда Анатолий Модестович, поборов волнение и стыд, подошел к жене.

— Здравствуй, Клава.

— Здравствуй. — Она присматривалась к нему, боясь обнаружить какие-то незнакомые, чужие черточки, приметы в лице, в одежде, в манерах.

— Как добралась?

— А что мне? — Она пожала плечами. — Ты-то как доехал?

— Нормально.

— Ты по делам здесь?

— И по делам тоже, — соврал он. — Как ребята?

— Здоровые.

— А Захар Михайлович?

— Тоже. Все носится, бегает по каким-то общественным делам, дома почти и не бывает совсем.

— Это на него похоже.

— Еще бы! — сказала она. — И умрет, наверное, весь в хлопотах и в делах.

— У тебя все в порядке?

— Все в порядке. Пойдем отсюда, неудобно стоять посреди вокзала.

Вроде и говорить им было больше не о чем, как всегда и бывает, если сказать нужно и хочется много и важного, а не знаешь, с чего начать, как подступиться.

Они вышли на площадь.

— У тебя какие-нибудь дела? — теперь спросил Анатолий Модестович.

— Надо бы посмотреть материал Тане на пальто и футляр отцу для очков.

— Тогда в «Гостиный» пойдем?

— Все равно.

Шли они рядом, и Анатолий Модестович все собирался взять жену под руку, но никак не осмеливался сделать это. А когда переходили Лиговку, Клавдия Захаровна сама подхватила его — она