Александр Грачев - Первая просека Страница 49

— Не помню, не помню, — твердил Аниканов, мучительно потирая лоб.

— Зато я хорошо все помню и в любой день могу подробно расписать в парткоме ваши проделки!

Аниканов умоляюще посмотрел на нее.

— Не говорите, Лариса Григорьевна. Раз обещал, значит сделаю, когда потребуете…

— Вы очаровательный молодой человек! — Уланская торжествующе рассмеялась. — Первое требование за Клавдией Сергеевной, чьим рабом вы являетесь. Говори, Клавдия.

— Мой раб Андрюшенька сегодня вечером придет ко мне и будет меня развлекать.

— Не могу, Клавдия Сергеевна, я по вечерам учусь в техникуме.

— Следующее слово за Ларочкой, — кокетливо сказала Клавдия Сергеевна.

— Если твой раб не придет к тебе сегодня, я завтра иду в партком, — загробным голосом произнесла Уланская.

— Хорошо, я приду, но только после занятий.

— Сие я позволяю рабу, — дурачилась Клавдия Сергеевна.

Аниканов шагал к дому Кузнецовых весь разбитый, подавленный, не замечая тихого морозного утра, певучего скрипа снега, солнечных лучей, брызнувших из-за правобережных сопок. С ужасом он думал о том, что ждет его впереди: объяснение с Кланькой, обязательные посещения Клавдии Сергеевны, постоянная угроза разоблачения, которая будет теперь преследовать его неотступно. Бессильная злоба, горечь, страх — все смешалось в душе, отравленной похмельем.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Еще по осени, когда из-за бездорожья было особенно плохо с подвозкой теса и плотники простаивали, Захар зашел в соседний барак и застал ребят за странным занятием: рассевшись вокруг чурбака, они смотрели на Степана Ладыгина, который занес топор над щепкой, лежащей на, чурбаке. Удар! — и хохот гулко раскатился по длинному бараку.

— Наперекосяк! Обе линии!

— Снимай картуз, Степан, — приказал щупленький Иванка.

Ладыгин покорно снял картуз, зажмурился. Три звонких щелчка по лбу нарушили воцарившуюся на миг тишину.

— Теперь давайте-ко мне, охота попробовать ишшо. — Иванка придвинулся на коленках к чурбаку, взял свой легкий, красивый топор.

— Сколь сантиметров? — спросил Алексей Самородов с видом распорядителя.

— Охота один попробовать.

Алексей взял щепу, провел карандашом черту по линейке — складному метру, а рядом, через сантиметр, — вторую, параллельную первой. Иванка удобно стал на колени, долго примерял в руке топор, то приподнимая, то снижая его. Наконец с силой тяпнул.

Все ахнули:

— Точно посредине!

— От черт, даже ни одной линии не задел!

Захара увлекла эта игра, и он попросил начертить ему полоску шириной в два сантиметра. Кто-то подсунул ему тяжелый топор с неудобной рукояткой. Захар сильно волновался. Удар! Все загоготали: щепа разлетелась в куски, перерубленная наискосок.

— Давай, друг, свой чугунок, — скомандовал Иванка.

От трех крепких щелчков на лбу Захара расползлось красное пятно. Минут пять он сидел, потирая лоб и наблюдая за игрой со стороны, но потом опять взыграло ретивое.

— Не бери этот, — остановил его Алексей Самородов, когда Захар хотел взять протянутый ему топор. — Они над тобой смеются. Выбери полегче, вот возьми Иванкин.

Алексей подал Захару легкий, как игрушка, топор с тонким лезвием, с удобным, как раз по ладони, хорошо отшлифованным топорищем. Захар прицеливался недолго и нанес почти точный удар, лишь слегка задев одну линию.

— Только по другому месту бейте, — попросил он, снимая буденовку, — а то шишка будет.

Получив три крепких щелчка от Иванки-звеньевого, он попросил дать ему еще одну щепку. Захар входил в азарт. И добился своего: на этот раз удар был точным.

Когда Захар вернулся к себе, Каргополов озабоченно спросил:

— Слушай, Захар, у тебя какая-то подозрительная краснота на лбу. Стукнулся обо что?

Выслушав рассказ Захара, он долго хохотал, потом заметил:

— Недурно придумано, ей-богу, недурно! Надо устроить состязание бригад — кто больше заработает не щелчков, а очков.

Замысел Каргополова тогда не осуществился, о нем как-то забыли, но с той поры Захар не переставал думать о топоре Иванки-звеньевого. Топор, которым работал Захар, по сравнению с Иванкиным был и неуклюж и тяжел.

У каждого человека есть предметы, к которым он питает особую любовь. В кавшколе у Захара таким предметом был клинок — легкий, певучий, стремительный. В часы досуга Захар любил ходить с ним в зимний манеж и тренироваться у станка с лозой, разрабатывая кисть руки, точность и силу удара.

Теперь место клинка в душе Захара занял топор Иванки-звеньевого. Он часто подолгу наблюдал, как ловко Иванка тешет плинтус.

— Че, Жерноков, не видывал, как роботаю? — спросил его Иванка.

— Слушай, давай меняться топорами? — предложил Захар. — Сколько хочешь, столько и дам в придачу.

— А для че?

— Нравится мне твой топор!

Иванка перестал тесать, непонимающе уставился на Жернакова.

— Это пошто? Дай-ко посмотрю твой. — Он повертел в руках тяжелый, неуклюжий топор Захара. — Нет, не буду меняться, не годится он мне.

— Ну, тогда продай! — не отставал Захар. — Сколько спросишь, столько и заплачу. А то все равно украду, — улыбнулся он открыто.

— Я те украду! — погрозил Иванка. — Пустое не говори, иди роботай.

— Нет, я серьезно, Иван, продай, а?

— Да че ты, ровно робенок? Он, чай, стальной, из дому привез. Говорю — не продам, и иди с богом.

— Ну, тогда сделай мне такой, как у тебя.

— А заплатишь?

— Сколько спросишь, столько и заплачу.

— Топорище могу сделать, а топор достовай сам.

С той поры Захар не мог спокойно пройти мимо любого топора. Ему хотелось найти именно такой, как у Иванки, — тонкий, с широким лезвием. Сначала Каргополов посмеивался над этой страстью Захара, но потом понял, что друг его серьезно «заболел». Кончилось тем, что они однажды отправились на берег Амура, где находились склады отдела снабжения, и там выбрали топор по душе Захара. Но как его взять? Решили прибегнуть к помощи Аниканова — он тогда еще работал заведующим складом. Выслушав их, Андрей искренне удивился:

— Да на черта он тебе нужен, Захар! Ты что, век будешь плотником?

И хоть осталась непонятной Аниканову страсть Захара, он все-таки помог земляку получить этот топор. А вскоре Иванка сделал ему крепкое березовое топорище — точно по образцу своего (болванки для топорищ всегда висели над печкой в секции, где жили братья Самородовы). Не постеснялся Иванка и насчет платы — четвертную содрал за работу. Но, по совести сказать, работа стоила того: топорище вышло красивым, с хорошим изгибом, отшлифованное до блеска и легкое.

Захар прямо-таки наслаждался, работая новым топором. Он ухаживал за ним, как когда-то за клинком, по вечерам тщательно вытирал, сушил, каждое утро подтачивал, правил.

В дни вынужденного безделья Захар наведывался в бригаду Самородова. И нередко возвращался с красным лбом, но довольный: непобежденными остались только братья Самородовы — Алексей и Иванка.

С тех пор, что бы Захар ни тесал, всякий раз старался делать так, словно эта доска или плаха должна была оцениваться комиссией. Он не переставал тесать и тогда, когда все отдыхали, — что-нибудь выстругивал своим острым, как бритва, топором. Даже разработал себе систему утренней зарядки: проснувшись, брал в правую руку топор, вертел им и так и этак, делал короткие взмахи, останавливал топор в воздухе. Постепенно он стал замечать, как все свободнее владеет топором, как послушнее становится он в руках. Однажды Захар показал Каргополову сделанную им ножку стула и попросил определить, чем обработана она — топором или рубанком?

— Топором? — Каргополов вопросительно посмотрел на Захара, щуря в улыбке мелкие зубы.

— А как ты думаешь?

— Обработана, как рубанком, но знаю, что делал топором. Я же вижу по твоей физиономии. Молодец, Захар! Завидую твоему упорству. С таким трудолюбием многое можно сделать.

Он еще долго вертел в руках ножку, разглядывая ее острые грани и удивляясь тщательности работы.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Давят, до хруста жмут жестокие январские морозы с неподвижными облачками тумана у самой земли, по впадинам, по торосам Амура, с матово посеребренной тайгой на сопках, с мглистым лютым сиянием вокруг солнца, со злым скрипом снега под ногами. Ударь топором по доске — звенит доска, будто сталь; гвоздь не лезет в дерево, гнется; начни сверлить буравом плаху — бурав не идет, а древесина с треском раскалывается. Индевеет все: ресницы, воротник, шапка, доски, топор. В воздухе летает, сверкая, иней.

Возле строящихся бараков — костры. Дым от них не подымается выше цоколя, пласты его образуют навес над строительной площадкой. У костров, приплясывая и хлопая рукавицами, греются по очереди молодые плотники.