Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй Страница 49

Во внутреннем дворе дворца. — дорожки, посыпанные красным гравием, идеально зеленый травяной ковер. Трава на нем тугая как ворс настоящего ковра.

Начинаем осмотр с овального зала, в котором экспонируется слоновая упряжь. Слон — излюбленный символ индуизма — представлен здесь, так сказать, с парадной стороны, Совсем не отражена трудовая деятельность этих неутомимых работяг, зато выставлены для обозрения роскошные наряды, в которые облачают слонов, участвующих в торжественных выездах сильных мира сего.

Вот широкий нагрудник, прикрепленный к седлу и подпруге, вот такой же подхвостник. Они очень красивы, блещут серебряными и бронзовыми пластинками. Еще красивее паланкины, прикрывающие спину слона. Их много, и они разнородны. Потому что это изделия разных времен. Ими пользовались далекие и близкие предки магараджи. Есть более скромные, сделанные из обычного дерева. Есть роскошные — из сандалового дерева, инкрустированные костью и драгоценными камнями или обтянутые белым сафьяном. Эти похожи на царские троны. С той же царственной пышностью сделаны и большие слоновьи попоны из ярко-красного плюша, щедро украшенного золотым позументом.

Однако для чего же эти странные дубинки, не длинные, но достаточно увесистые? Они напоминают булаву украинских гетманов — символ силы и власти. Но здесь — увы! — они символизируют как раз рабство столь почитаемых слонов. Ими подгоняют чересчур медлительных или укрощают взбунтовавшихся. Из дубинки, словно, иглы ежа, торчат шипы, напоминающие, что великолепное царственное животное все-таки целиком подвластно человеку.

Мы переходим в соседний зал, и мне кажется, что я уже видел его когда-то. А-а-а... На экране. В каком-то индийском фильме показывали, как в зале, предназначенном специально для кейфа, на покрытом коврами возвышении, среди пышных стеганых одеял и подушек возлежит, лениво потягивая кальян, пышноусый красавец-раджа. А перед ним извивается в танце, пронизанном эротикой, полуобнаженная баядерка.

...Здесь полный набор кальяна. От трубок обычного размера до огромной, в добрую сажень. Чашка для табака и сосуд с водой величиной с небольшой самовар. Через него пропускают дым. Весь прибор сделан из стекла и дерева ценнейшей породы. Все это расписано с большим вкусом.

На застекленной витрине — предметы одежды, передававшиеся из поколения в поколение. Украшенные ручной вышивкой искусниц, эти яркие халаты, шали, сари воскрешают прошлое, показывают образцы мастерства. Да, такие экспонаты украсили бы любой музей.

Переходим в следующее здание, пересекаем двор и вдруг видим вкатившуюся в ворота легковую машину, несколько напоминающую нашу «Волгу». Киносеанс продолжается. Совершенно в духе «великосветских» фильмов из машины с подчеркнутой легкостью выскакивают трое мужчин. Один из них, соблюдая все тонкости кинематографического этикета, распахивает переднюю дверцу автомобиля и почтительно помогает выйти молодой девушке, одетой по последней европейской моде. Она не удостаивает взглядом суетящихся вокруг нее мужчин. Она проходит мимо, высокомерно вскинув головку вверх. За ней несут ее портфель, ее зонтик, ее сумочку. Это дочь магараджи. Ей шестнадцать лет. Она ездила сдавать экзамен. Ее всюду сопровождает охрана, так как и до Индии уже дошли гангстерские повадки современного Запада — умыкать отпрысков богатых семей и вымогать потом выкуп.

Все эти сведения нам торопливо сообщает инспектор Варма. Окончив фактическую информацию, он не может отказать себе в удовольствии отреагировать эмоционально.

— Двести слуг и шесть автомашин. Дворец — сами видите... — азартно шепчет он, — и притом еще вечные жалобы на нехватки.

Нет, почтения к званию магараджи в нашем инспекторе Варма явно не наблюдается. Скорее естественное раздражение трудящегося отца семейства против законсервированного, как экспонат былых времен, сановного трутня.

...Сильное впечатление оставляет коллекция оружия, собранная в отдельном длинном зале. Этот зал вполне мог бы сойти за филиал национального музея, настолько выразительна его экспозиция, так, красноречив этот путь от лука — пращура современной межконтинентальной ракеты — до нынешних миниатюрных дамских пистолетов величиной с ладонь.

Я критически, со знанием дела осматриваю бамбуковые луки. Пожалуй, наши, из крепкого тугого тала, обтянутые бычьей шкурой, которыми совсем не так давно еще пользовались казахские батыры, более надежны. Впрочем, ведь эти индийские луки были на вооружении предков магараджи еще во времена Акбара и Шахджахана.

Бесконечно разнообразны выставленные здесь стрелы. Чугунные, железные, бронзовые. То обычной формы, то с раздвоенным острием, то плоские, как лезвие ножа, то с каким-то наконечником, похожим на штопор. Дальше — копья, клинки, сабли, излюбленные на Востоке виды оружия. А какие кинжалы! Их не забраковал бы и сам Фантомас. Нажим кнопки — и лезвие пулей выскакивает из рукоятки. Другой нажим — хищный щелчок обоюдоострого кинжала, который раздваивается, как ножницы.

Потом пистолеты всех мыслимых марок. Потом ружья — от самых древних, фитильных, кремневых, до большого ружья с шестью зарядами, с наганным барабаном.

Нам сообщают, что отец нынешнего магараджи был метким стрелком. В доказательство демонстрируется кусок ткани с нашитыми на него монетами, похожий на казахское девичье убранство, которое раньше принято было украшать серебряными монетами. Нам предлагают поверить, что отец магараджи подбрасывал эти монеты в воздух и простреливал их на лету.

Возможно, что так и было в действительности. Потому что охотничьи трофеи, выставленные здесь, подтверждают, что старый магараджа умел-таки обращаться с ружьем, умел расправляться с тиграми и леопардами. Жаль только, что его крепкая рука и меткий глаз спасовали перед колонизаторами.

Он не только подчинялся английскому диктату, но и всячески угождал иностранным хозяевам. Узнаем тут же историю о роскошной мебели из слоновой кости, которую этот магараджа преподнес лорду Керзону, вице-королю Индии, в начале нашего века. Только вмешательство командующего английскими войсками в Индии Китченера помешало Керзону вывезти драгоценный подарок в Англию. Китченер заявил, что дары, полученные вице-королем, являются государственной собственностью.

Самые любопытные сведения о быте магараджи, об истории дворца можно получить у небольшого сухонького старика, бесшумно бродящего по оружейному залу. Колоритная фигура. Почти все семьдесят семь лет своей жизни он провел, как и все его предки, на службе у магараджей. С умилением повествует о том, что нынешнего магараджу Адитья Нараяна Сингха он на руках носил, и с горечью — о том, что, став великим мира сего, его бывший воспитанник проходит мимо него, не замечая. Беспредельная преданность господам, готовность на любую жертву для них... Этакий индийский Савельич. Самые светлые воспоминания старика связаны с тем, как он прислуживал магарадже на охоте, как седлал слона для коронованного гостя магараджи короля Бельгии Леопольда, который был здесь гостем перед началом первой мировой войны.

За все свои заслуги старик получает сейчас тридцать четыре рупии в месяц, то есть на наши деньги — четыре рубля с копейками.

...От стариковской нищеты мы переходим непосредственно к царственному великолепию приемных залов дворца. То есть великолепие-то, собственно, только в одном из двух приемных помещений, в том, где принимают знатных гостей. Мы проходим туда, минуя первый — скромный зал для приема подчиненных. Тут нет ни единого стула. Только кресло магараджи. Не приходится сомневаться, что подчиненные разговаривают с высокородным магараджей только стоя.

Зато во втором зале — подлинно царская роскошь. И потолок, и карниз, и порог отделаны золотом. Золотой и серебряный орнамент украшает и колонны. Величина зала и высота потолка необычайны. Просто хоть верблюдов тут паси. И во всю эту величину — огромный ковер, в котором тонет нога. В самом центре — трон магараджи, а по обе его, стороны — мягкие стулья для гостей. Стулья эти, однако, без спинок, что тоже намекает на субординацию: сиди, но не разваливайся.

На стене портреты высоких гостей, посетивших магараджу. Здесь побывали короли Лаоса, Саудовской Аравии, Бельгии (Бодуэн второй с супругой). Приезжал и Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций господин У Тан. И все-таки печать упадка, печать исторической обреченности лежит на всем этом старательно поддерживаемом величии. Ясно, что и сам магараджа — такой же экспонат своего музея, как древние одеяния или бамбуковый лук. Можно легко представить себе, что и те, чьи портреты висят здесь, чьим визитом гордятся, посещали дворец магараджи так же, как мы, только ради полного знакомства с древностями Бенареса.

Покидая дворец, мы наталкиваемся на любопытную деталь — сарай для слонов. Входим. Только два слона стоят перед нами. Но что это? Почему большой слон закован в цепи и крепко привязан к столбу? Оказывается, это бунтарь, вышедший из подчинения человеку. Так случается иногда. И наиболее своенравных заковывают в цепи на длительный период, порой на целый год. И вот он перед нами — повстанец, не выдержавший жестокого наказания. Стоит понуро, не шелохнется. Воля к сопротивлению сломлена. Из цепей могучее животное выйдет покорным и безвольным. Мы смотрим с глубоким сочувствием на несчастного, закованного в кандалы узника. Вспоминаю из Маяковского: «И какая-то общая звериная тоска, вдруг плеща, вылилась из меня и разлилась в шелесте...»