Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая Страница 49

— Вовка это меня, — повторил он. — Вовка. А ты подумала…

— Доказать-то кому ты захотел?

— Ну, тебе. Всем вам. Чтобы не думали, будто Хорошун так уж ни на что и не годится. Тебе, главное, доказать. Так это, выходит, совсем не я, а ты мне доказала? Вот ловко подвела.

Глядя, как Хорошун растерянно хлопает глазами, она поспешила утешить его.

— Ладно, не переживай. Всем ты доказал, а главное, самому себе.

Снежков немного опоздал. Валентина Владимировна ждала его у проходной, и, увидев, как он бежит к ней, улыбаясь радостно и вместе с тем виновато, сама побежала навстречу.

Свернув на широкий проспект, они не спеша пошли бульваром, где на песчаную дорожку уже наползли предвечерние тени от тополей и акаций. Тополиный пух катился по дорожке, оседая у ограды.

На бульваре начиналась обычная вечерняя жизнь: спешили люди с работы, но тут, под липами, замедляли свои торопливые шаги. На скамейках занимали места пенсионеры, пока не наступил час, когда сюда придут молодые.

— Как прошел день? — спросил Снежков.

— Очень хотелось увидеть тебя. Наверное, поэтому день тянулся до бесконечности. Ну, был один случай, незначительный, — добавила она, чтобы он не стал расспрашивать. Не время сейчас рассказывать о Хорошуне. Потом когда-нибудь.

Поняв это, он и не стал расспрашивать, а заговорил о своих делах и о своих новых знакомых. Рассказывал он с удовольствием до сих пор неизведанным. Прежде все, что с ним происходило, касалось только его одного. А теперь у него была семья, перед которой он в ответе за каждый свой шаг.

Валентина Владимировна сразу поняла это и оценила. Она сказала, что для одного дня сделано очень много, и спросила, как они с Володей провели утро.

— Ну, тут все у нас в порядке. Я готовился к какому-то особенному разговору и не знал, с чего начать. А пока я думал, он сам начал. Мне даже показалось, будто все получилось само собой. Словом, он меня понял, а я его.

Выслушав, как это «само собой» получилось, она покачала головой.

— Не очень-то ты обольщайся. Он еще такое может выкинуть…

— Он и должен время от времени выкидывать что-нибудь «такое», чтобы мы хватались за голову. Какой же он мальчишка, если будет тихо жить? Я бы не хотел, чтобы он у нас рос таким примерным мальчиком.

— За это не беспокойся, — пообещала Валентина Владимировна. — Фантазии у него хватит. И энергия бьет через край. А примерным он никогда не был.

— А ты? — спросил Снежков.

— Когда я была маленькая, то все меня называли не Валя, не Валентина, а Валентин. Вот какая росла девочка.

— Я это сразу понял, как только увидел тебя. Я думаю, ты и сейчас…

— Иногда приходится…

— Рассказывал мне Володя, как ты с мальчишками футбол гоняла во дворе.

— Да, гоняла. — Валентина Владимировна отчего-то вздохнула и повисла на крепкой руке мужа. — А что мне оставалось? Для мальчишки не годится женское воспитание. Он должен с самого начала чувствовать, что он — мужчина. Нет ничего противнее женственного парня. Но если бы ты знал, до чего мне надоело быть приятелем своего сына! И до чего ему это надоело!..

Когда они подходили к дому, то еще издали увидели Володю. Он разглядывал, как на башенной рифленой крыше покачивается по ветру блестящий кораблик. Увидав маму и Снежкова, он крикнул:

— Будет гроза! Смотрите, капитан встал на вахту…

Капитан в желтом плаще и синей фуражке вел свой корабль навстречу надвигающейся буре. Никогда еще он не поднимал ложной тревоги, всегда предупреждал о приближении грозы. Не подвел он и на этот раз.

ГРЕМИТ НАД ГОРОДОМ ГРОЗА

Вечером, как и всегда, мама пришла посмотреть на сына, поцеловала его и, проговорив: «Ну спи», ушла. А потом Володя уснул, и ему показалось, что сейчас же и проснулся, потому что появился Снежков. Володя и не заметил, как он пришел, ведь мама только что ушла. А кругом что-то все грохочет, шумит, и в фонаре над головой вспыхивают и с треском рассылаются зеленые молнии.

— Здорово полыхает! — весело крикнул Снежков.

— А что? — ничего не понимая спросонок, спросил Володя. — Это что?

— Здорово бьет, земля дрожит. Мама говорит, надо посмотреть, как он там. Прихожу, а ты спишь…

— Мы с мамой не боимся грозы.

— Ну и правильно, чего ее бояться. Давай продолжай спать.

По наклонным стеклам фонаря бежали целые водопады, и когда вспыхивали и трескуче рассыпались молнии, то казалось, будто по стенам хлещут зеленые потоки.

— Мы как будто ныряем, — засмеялся Володя и так развел руками, словно собирался всплыть.

— Как рыбы. — Снежков тоже взмахнул руками.

— Нет, лучше, как водолазы. Или как человеки-амфибии. Такая книжка есть.

Зажглась молния, уже не такая яркая, и немного погодя прокатился гром. Гроза удалялась. Снежков зевнул.

— Давай-ка спать, все самое интересное прошло.

Он направился к двери, а в это время в сенях что-то грохнуло и со звоном покатилось по полу.

— Тайка, — догадался Володя. — Ну, конечно, у тетки припадок…

Он вслед за Снежковым выбежал в сени. Дверь в теткину комнату приоткрыта. Оттуда струился неяркий трепещущий свет. Желтенький язычок трепетал на тоненькой свечке, освещая жестяной венчик вокруг темной головы какого-то теткиного бога. Этот поблескивающий венчик с черной головой посредине показался Володе похожим на розетку с вареньем.

Посреди комнаты на коленях, припав головой к полу, распростерлась тетка. Вот она вдруг поднялась на коленях, выпрямилась, высоко вскинула руки и снова их уронила. Казалось, она барахтается в темной воде и все старается вырваться, всплыть на чистый воздух и не может. При этом она что-то нашептывает и всхлипывает, как будто захлебывается…

Потревоженная шумом, вышла Елена Карповна в белом длинном халате, большая и грозная. «Вот сейчас начнется настоящая гроза», — подумал Володя. Но, включив в сенях свет, Еления прошла в теткину комнату и там тоже щелкнула выключателем. После этого загудела, но совсем не грозно, а как бы даже сочувственно:

— Ну что ты все дуришь, божья лампадка. Все к попам бегаешь. Да вставай, вставай, будет тебе народ-то смешить. — Она подняла тетку, подвела к постели и приказала Тае: — Дай воды. Испугалась?

— Нет. — Тая удивленно взглянула на Елену Карповну. Уж если что ее испугало, так это сама Еления, ее неожиданное вторжение и совсем уж неожиданное сочувствие: — Это с ней часто случается. А как гроза, так уж обязательно…

— Лечиться надо, а не к попам бегать. — Дунув на свечку, Елена Карповна пригрозила: — Я вот за нее возьмусь.

Нисколько не испугавшись этой угрозы, Тая переглянулась с Володей и осторожно улыбнулась одними глазами. Он сочувственно ей подмигнул. Вспомнил, как совсем недавно Елена Карповна «бралась» за него. Хватка железная, не вывернешься.

Заметила Елена Карповна это переглядывание или нет, ни Володя, ни Тая не поняли, но грозная старуха неожиданно протянула руку и пригладила растрепанные Тайкины волосы.

— Балерина… — прошептала она на всю комнату, пугая Таю неожиданной своей лаской. Но тут же снова пригрозила, и теперь уже ободряюще: — Возьмусь я за вас…

И вышла, прямая и неприступная, ни на кого не поглядев.

Вернувшись в свою комнату, Снежков рассказал все это Валентине Владимировне.

— Золотая старуха! — с каким-то особенно радостным удовлетворением сказал он. — Настоящий человек!

— Да. Я вначале ее боялась, а потом поняла: она очень добрая. Но только, как это объяснить тебе, доброта у нее дорогая. Много она за нее требует.

— Это и отлично! — радовался Снежков.

— Да, конечно. Только не всякий это выдержит, доброту-то эту. Она требует от человека полной преданности своему делу. А главным делом она считает искусство.

Узнав, как Елена Карповна вдруг приласкала Таю, Валентина Владимировна заметила:

— Значит, она и Таю включила в свою коллекцию.

— В какую коллекцию?

— Ты видал ее музей? Ну вот. Туда попадают только настоящие изделия мастеров. Только настоящее и самое прекрасное. Вот Володю она давно уже включила за то, что он внук Великого Мастера и сам хочет стать мастером. И тебя тоже, я это сразу заметила. Теперь и Тая туда попала.

— И ты?

— Нет. — Валентина Владимировна засмеялась. — Вы все у нее в тайной комнате. Под стеклом. А я в той, где она сама живет. Я не произведение искусства, а просто обиходная вещь.

— Ну, это мы еще посмотрим!

— Спорить с ней и не берись.

— А себя она кем считает?

— Вот уж не знаю. В театре ее очень ценят как замечательного мастера по росписи тканей. Ее в Москву переманить пытались. Не поехала… Открой окно.

Гроза пронеслась. Город, начисто умытый весь, — от крыш до панелей и мостовых, до самого последнего листочка в садах и скверах, дышал чистейшим и тоже начисто промытым воздухом.