Михаил Костин - Корж идет по следу Страница 5

Закончив осмотр, Алексей Петрович вытер платком потный лоб и вышел на обрыв, к Волге.

— Жарко, Захар Иваныч.

— Да, припекает. А вы еще в темном костюме.

— Эх, сейчас бы выкупаться хорошо! Вы как на это смотрите?..

Председатель покрутил головой.

— Ой, нет! Я свое откупался. Теперь разве что только в горячей бане, с березовым выпаром.

— Да вода же теплая.

— Нет, нет. Если хотите, идите один, а я посижу здесь. Идите. Мы пока покурим с Матвеичем.

— Ну, дело ваше. Я мигом…

Корж спустился к реке. Сняв пиджак, он медленно побрел по прибрежному песку, словно выбирая место.

— Тут везде хорошо, дно чистое, — покричал ему председатель.

Корж кивнул головой и продолжал идти.

Берег из песка и мелкой гальки был ровный, омытый волнами. У самой воды на нем отпечатались чуть заметные следы тоненьких лапок трясогузок. На мелководье в песке виднелись длинные прямые борозды — это проползли моллюски. Стайки мальков толклись на легкой волне и, словно ртуть, упавшая на пол, мелкими искрами разлетались в разные стороны при появлении Коржа.

Внезапно Алексей Петрович остановился.

По отмели от воды тянулся глубокий и четкий след киля лодки…

Алексей Петрович даже присвистнул от неожиданности. «Вот какой дорогой подобрались к саду. Просто и незаметно. Интересно, та ли это лодка, что пропала на пристани, или какая-то другая?..»

Корж нисколько не сомневался, что след оставлен именно в ночь на тринадцатое, — днем двенадцатого прошел грозовой ливень, он бы смыл его, если бы сюда приезжали раньше. След длинный — лодку вытаскивали далеко на берег, чтобы ее не унесло волной. Значит, приплывшие на ней отлучались на продолжительное время.

Корж обернулся к тому месту, где остались председатель и сторож, но за кустами, росшими по обрыву, их не было видно. «Очень хорошо», — подумал Алексей Петрович, достал из кармана аппарат и сфотографировал след.

Итак, многое становилось ясным. Конец от клубка был в руках Алексея Петровича. Сейчас требовалось осторожно, чтобы нигде не оборвать ниточки, размотать весь клубок. «Постараемся сделать это со всей аккуратностью», — про себя проговорил Корж и, быстро раздевшись, с разбегу бросился в прохладные воды реки.

Вернувшись к председателю, он ничего не сказал про след на песке. Зачем? Да и рядом сидел сторож, густо дымя большой козьей ножкой. Его Алексей Петрович спросил:

— Так вы, значит, с Камы, Илья Матвеич? Елабужский?

— Танаевский, — проворчал тот, не поворачивая головы.

— Это все равно. Рядом. Да, красивые там места, я бывал. Одно Чертово городище чего стоит!

— Что за диковина такая? — поинтересовался Солодов.

— Башня из дикого камня. Старая, мохом вся поросла. Стоит на высокой обрывистой горе над самой пристанью. Я читал, что она осталась от крепости древних болгар, когда-то очень давно селившихся по берегам Камы. Так вот, если идти в Танайку берегом, дорожка как раз мимо этой башни. Вы давно оттуда, Илья Матвеич?

Сторож словно не слышал вопроса. Он медленно поднялся с земли, проворчал, ни на кого не глядя:

— Пойду соображу поесть чего-нибудь…

Корж проводил его пристальным, внимательным взглядом. Солодова спросил:

— Он всегда такой неразговорчивый?

— Всегда. Живет как бирюк, на отшибе, вот и разучился, видно, говорить.

— Захар Иваныч, меня интересует, почему вы никого не послали в сад двенадцатого июня взамен ушедшего сторожа?

— Так он же к вечеру обещал вернуться.

— Сам обещал или вы его просили?

— Сам. Заверил меня, что непременно придет.

— А вы понадеялись и не проверили?

— Не то что понадеялся, а закрутился с делами и совсем забыл про него. Да ничего никогда не замечалось за Быхиным…

Разговор с беклемишевским председателем происходил с глазу на глаз. Вот что он рассказал:

Шесть лет тому назад общее собрание колхозников решило завести высокопродуктивное молочное стадо. Еще с осени организовали краткосрочные зоотехнические курсы, капитально отремонтировали коровники, начали заменять местных малоудойных коров породистыми красногорбатовками. И, наконец, экономя при каждой возможности, скопили восемь тысяч рублей и приобрели быка-производителя. Когда его привели и поставили в отведенное стойло, все село перебывало на ферме, чтобы своими глазами увидеть Красавца, — так единодушно колхозники назвали быка.

На выпасах Красавец не ходил в общем стаде. У него было свое место для прогулок, ухаживал за ним постоянно бычар. Но однажды ночью, видимо, испугавшись чего-то, Красавец начал метаться и в щепы разнес стойло. На другой день его пришлось делать заново, а быка временно пустили в стадо, которое пас Быхин.

К вечеру в село прибежал подпасок с известием, что бык пал.

Ветврач установил, что Красавец объелся молодой рожью.

Обида колхозников на Быхина, не доглядевшего за Красавцем, была настолько велика, что ему предложили убраться из колхоза.

В Лужках биография степановского сторожа пополнилась сведениями другого характера.

Здесь Быхин охранял хлеб в полях. Но однажды не доглядел, и по неизвестной причине сгорел лучший, сортовой участок яровой пшеницы площадью в несколько гектаров.

Быхина уволили и отсюда.

Оба эти факта были довольно интересны, и Алексей Петрович записал их для памяти в блокнот.

Разговор у костра

Вечером Корж намеревался поговорить с ездившими в ночное ребятишками. Но дочка Захара Ивановича, посланная за ними, никого уже не застала дома — все опять ускакали в луга. Корж огорчился.

— Поговорите завтра, — успокаивал его Захар Иванович. — Никуда они не денутся.

— Завтра будут другие заботы. А что, если мне отправиться к ним туда?..

— Только этого и не хватало! Неужто мало намыкались за день? Нужно еще ночь ломать. Бросьте-ка, право, эту затею да отдыхайте.

— Нет, Захар Иваныч, отдохнуть я еще успею, а дело не ждет. Пойду.

— Вот беда с вами! Это ведь километра три, если не все четыре.

— Ну и что?

— Да обратно столько же.

— Пустяки!

— И только из-за какого-то разговора с парнишками.

— А это уже не пустяки.

— Много путного они вам расскажут!

— В нашей работе каждая мелочь важна. Пойду, не уговаривайте.

Председатель махнул рукой:

— Как хотите, дело ваше. Тогда возьмите хоть лошадь. В седле-то ездите?

— Умею.

Захар Иванович сходил в чулан, принес брезентовый плащ:

— Оденьте, а то ночью прохладно в полях, да и от реки сырость.

Корж поблагодарил.

На конном дворе ему вывели председательского жеребца Орлика. Алексей Петрович взял из рук конюха седло:

— Дайте-ка я сам.

Конюх недоверчиво посмотрел на него:

— А сумеете?

— Как-нибудь, — улыбнулся Корж и ловко вскинул тяжелое, военного образца седло на спину коня.

Конюх придирчиво следил за всеми его действиями, а после сам тщательно проверил седловку. Придраться было не к чему. Он, удовлетворенно хмыкнув в бороду, заметил:

— Стремена, вроде, коротковаты.

— Ничуть. Как раз по мне.

— Ну, коли так, то в добрый час.

Корж выехал со двора.

Орлик бежал резвой размашистой рысью, словно знал, что впереди его ждет сочная трава и целая ночь отдыха. Алексей Петрович мерно покачивался в седле, думая о своем.

Закат еще не померк, на западе горели и никак не могли догореть оранжевые полосы вечерней зари, а с востока серой пеленой надвигалась короткая летняя ночь. Над землей курился туман — ложилась роса. За рекой кричали коростели. Из далекого бора чуть слышно доносилось тоскливое гуканье филина. Где-то на Волге по-деловому, басовито прогудел пароход.

Алексей Петрович придержал Орлика и достал папиросу. Спичка на короткое время ослепила глаза. После нее ночь показалась темней. Но это ощущение скоро прошло, и Корж по-прежнему довольно отчетливо видел дорогу, вплотную подступившие к ней поля и силуэты деревьев, маячивших впереди.

Скоро Алексей Петрович поровнялся с оградой сада. Здесь тишина не нарушалась ни шорохом, ни звуком. «Сторож, верно, спит. Караулить теперь нечего», — подумал Корж и оглянулся на сторожку. Ее окружала темнота.

Уха была готова. Котелок осторожно сняли с тагана и на его место повесили большой закопченный чайник. Ребята достали ложки, хлеб и кружком уселись у дымившегося душистым паром котелка.

В это время с дороги послышался конский топот.

— Кто-то едет, — поднял голову Васька Балахонов, четырнадцатилетний белобрысый парнишка, не по годам рослый и ловкий. Старшие в шутку называли его бригадиром ночного, но шутка шуткой, а Васька любил и знал свое дело и к работе приводил лошадей отдохнувшими, сытыми. Видя, что парень не ради забавы каждую ночь гоняет в ночное, правление стало начислять ему трудодни.