Евгений Наумов - Черная радуга Страница 5

– Вот.

Красный блик осветил сбоку в стене овальную дверцу, вроде бы железную. «Как на подводной лодке», – вспомнилось.

– Приложи руку.

Он приложил крупно тремирующую руку к дверце и ощутил сухой холод гранита. Вдруг на дверце зажглось изумрудное изображение Зеленого Змия!

– Теперь дохни сюда. От души, не как в нарко.

Он фукнул в какую-то решетку. И дверца тотчас распахнулась – массивная, толстая, но поворачивалась легко на смазанных шарнирах. Только они пролезли внутрь, как дверца захлопнулась, будто сквозняком. Пролезая, Матвей слышал, как где-то вдали загремел вышибленный наконец люк.

– Уже ворвались, – хмыкнул Роман Эсхакович. – Теперь пусть ищут. Эту дверку разве что из пушки прошибешь, а пушку сюда не втащишь.

Низкое помещение было слабо освещено, но в нем чувствовались простор и ширь.

– Что это?

– Бывшие подземные склады Свенсона. Ну, помнишь, когда-то работал тут с размахом американский купец. Говорят, ты на него очень похож – такой же широкомордый, шкиперская бородка.

Матвей вспомнил, как приветливо здоровались с ним глубокие старики в селениях и, подойдя, ласково пожимали руку:

– Спирт привез?

Потом ему разъяснили, что его принимали за вернувшегося наконец Свенсона.

– Нет, вот это, что это было?

– Ну, среди алкашей тоже есть светлые головы. Вот и приспособили простейшие реле: пропускают сюда только наших. Два фактора – тремор руки и концентрация сивухи в организме.

Матвей чуть не повалился на бетонный пол от смеха.

– Значит, трезвый мусор сюда не проникнет? Аха-ха-ха! А если все же налакается во имя высокой цели? Чтобы искоренить алкашей?

– Долго ему придется лакать… Со службы пять раз успеет вылететь. Кстати, знаешь ли ты, что слово «мусор» в смысле «мильтон» пришло к нам из древнего языка иврит? Так же, как и немало других слов, о происхождении которых мы и понятия не имеем.

Разговаривая, они медленно шли по, казалось, нескончаемому бетонному помещению. Под ногами что-то скрипело, и тут Матвей понял: это не бетон, а скала. Не раз бывал в рудниках. Хотел спросить, вырубили или пещера естественная, но раздумал. Откуда-то шел свет. Прошагали какой-то штрек.

– Ну, вот и пришли.

Они стояли в небольшом помещении или пещере, толком не разобрать. Роман Эсхакович несколько раз качнул фонарем, и из глубины неслышно выплыли две фигуры, вроде бы женские. Когда они появились, показалось, будто открылась дверь в помещение, где гудит веселье. Потом как отрезало.

– Матюша! – с чувством сказал Роман Эсхакович. – Выбирай. Или ты идешь туда, – он махнул фонарем в сторону уютного веселья, – к нам… Но там жизнь коротка, горим, словно электродуга. Или выпустим тебя наверх – тлеть, коптить, лечить геморрои. Протянешь, а конец один. Впрочем, я не агитатор. Ты понял, что я давно раскусил тебя, алкаш ты башковитый.

– Но ведь башку-то мы и губим…

– И ты поверил в эту галиматню! – Он так и сказал: «гали-матню», даже в само слово вкладывая невыразимое презрение. – Настоящую башку никакая сивуха не возьмет! Губит она те башки, которые и так ни на что не годны. И в этом главная загадка алкоголя. Кто разгадает – король!

В полумраке раздалось сдержанное хихиканье, по голосам Матвей вдруг понял: девчушки! Стал с интересом приглядываться.

– А это кто?

– Да погоди! Говори свое решение.

– Но что у вас там?

– Страна Гамаюн! Помнишь, Володя пел про птицу счастья? Вот она, мы ее создали! Но экскурсантов не пускаем. Или ты с нами, или уходи к геморроям.

– Эта птица еще называется Каган…

– Знаю. Но Володя называл ее Гамаюн.

Матвей угрюмо сказал:

– До геморроя мне еще далеко. А вот дело одно наверху есть. Поклялся: доведу. Дай только опохмелиться.

Голос Романа Эсхаковича дрогнул:

– Только жаль, что не хочешь под крыло птицы Гамаюн. Она многих оберегла… А за тебя боюсь. Там, наверху, люди злые к нашему брату, оборотистые. Выдадут и продадут.

Он махнул красным фонарем, и только теперь Матвей понял, что это, видимо, был символ верховной власти тут, в темном подземелье.

– Гамаюночки! Приведите его в форму, сделайте все, что потребно, дабы там, наверху, его сразу же не забарабали.

Он повернулся, но Матвей его остановил:

– Роман! Скажи, сколько ты за свою жизнь выпил?

И ответ прозвучал громом в подземелье:

– Я выпил столько, что тебе не переплыть!

Матвея снова начала бить дрожь, но ласковые ладошки справа и слева подхватили его и повели. Куда, он не разобрал, потому что всматривался в девичьи силуэты. Одна вроде была яркой блондинкой, другая – чернокудрая. Временами чуть более сильный свет обрисовывал красивые личики, но черт не разобрать. Одна благоухала вроде бы ландышем серебристым, другая – красным маком.

«Виденица? – напряженно соображал. – Или живу?»

Резко повернули и куда-то вошли. Матвей сначала рванулся, как конь, – показалось, что в манипуляционную нарко. Кушетка, по углам поблескивают никелированные инструменты. Но девушки разом прильнули с обеих сторон, гладили лицо, голову – успокоили. Быстрые руки ловко расстегивали, рассупонивали от тяжелой неуклюжей одежды. «Раздевают? – смирился он. – Сейчас пижаму принесут или свяжут?»

Ручка скользнула по его щетине.

– Сначала побрить.

Одна светила фонарем, другая проворно намылила его щеки и брила безопасным станком. Он сидел смирно голышом на кушетке и чувствовал, что она мокрая, деревянная – в нарко таких не бывает, там все обтянуто клеенкой. Было тепло, как-то парко, вроде в предбаннике.

– Стричь не будем? Прическа нормальная.

– Молодчик…

Повинуясь нх рукам, он улегся на топчан, и они принялись растирать его какой-то едко пахнущей жидкостью. Тут же он определил: перцовая.

– Дайте лучше хлебнуть! – рванулся он.

– Нет, нет. Это сильная, не та…

«Почему они говорят шепотом?» Все тело начало гореть приятным огнем. В нос вдруг шибануло так, что он чуть не свалился с топчана. «Нашатырь!» Потерли и виски.

– Лежи, лежи… Ты когда из нарко?

– Вчера, – прохрипел Матвей. – Но вчера же и успел… Он глубоко, прерывисто вздохнул.

– Вот что значит вернуть мужика в форму… А я-то думаю, почему от вас по-разному пахнет? Разные одеколоны глушите?

И тут они засмеялись в полный голос. Голоса хоть и хрипловатые, но приятные. «Почему же говорили шепотом? Стеснялись? Или создавали настроение?»

– Теперь поднимайся и стань вот здесь.

Они отошли в разные углы комнаты, и вдруг из углов по голому беззащитному телу Матвея ударили мощные струи тепловатой воды. Душ Шарко или черт знает что? Наверное, подключились прямо к городскому водопроводу, мелькнула мысль. Струи становились все горячее, ошпаривали с ног до головы, но он терпел. Пусть делают что хотят. Он уже понял, что дело свое они знают. И вдруг чуть не закричал: струи разом стали ледяными.

Потом его растирали жесткими полотенцами – такие Матвей видел только в английской гостинице, а тут долго искал и не нашел.

Тело горело, вернулась ясность мысли, хотелось двигаться, появилась давно не ощущаемая энергия. Он сам быстро оделся, причесался.

– Ну, гамаюночки! Ну, родные…

– Вот тебе еще на посошок.

И в свете фонарика перед ним заблистал гранями полный стакан – и спрашивать не надо чего. Другая протянула бутерброд.

– А уж после этого… – он прожевал бутерброд, – я на телевышку залезу и буду кричать, какие тут чародейницы. Эх, если бы так в нарко приводили в форму, все бы туда рвались… Вы каждого так ублажаете?

– Сказано было: ты наш почетный гость.

– Хотел лица ваши посмотреть, хотел имена спросить… Не буду. Пусть все остается так, как в сказке. Только… рановато вы на одеколон перешли.

И тут же почувствовал, как зло напряглись их нежные тела.

– Не был бы ты почетным гостем, я тебе ответила бы… – прошептала одна. А вторая добавила:

– Рановато? Да мы из-за этого слова из дому сбежали! То рановато, это рановато. И ты гусь!

– Все, все, молчу, – взмолился Матвей. – Ляпнул не подумав. Дайте мне по морде, ежели в обиде.

Гамаюночки обмякли и снова ласково засмеялись. Как всегда, вовремя сказанные покаянные слова разрядили обстановку.

Ему указали выход. Матвей вынырнул в развалинах какого-то недостроенного дома. Вышел оттуда с деловитым видом – почти центр города. Поймал несколько взглядов, безразличных, дежурных. Значит, ничем не привлекает внимания. Гамаюночки сделали из него человека за каких-то полчаса. Он представил, в каком виде вылез бы из канализационного люка, если бы не они. Да его первый тимуровец отвел бы в ближайшее отделение! Хотя теперь тимуровцев уже нет… Ну, повзрослевший бывший тимуровец.

Значит, все в порядке.

Но он ошибся. Они уже шли по его следу. И взяли его, когда он совсем расслабился.

Теперь он ждал своего часа.

Как-то в одном нарко он развязывался пять раз, но не успевал выйти из палаты – уже летели медсестры:

– Матвей Иванович, опять?! Да что же это такое?