Акрам Айлисли - Повести и рассказы Страница 5

В те десять дней я заново прочитал все книги Салима Сахиба, имевшиеся в бузбулакской библиотеке, и еще несколько книг, также до дыр зачитанных бузбулакскими книгочеями, испещрившими страницы всяческими метками: плюсами, минусами, вопросительными и восклицательными знаками… Я перечитывал эти книги с таким волнением, что, когда я листал их, у меня дрожали руки. С утра до вечера сидел я перед окном: от чтения темнело в глазах, и тогда я переводил взгляд на окно и видел: вишневое деревце стоит все такое же белое. Читая, я то радовался, то горевал, а порой — чего тут скрывать? — в голову приходили гнетущие, черные мысли. И может быть, именно на этом «черном фоне» цветущая вишня и показалась мне вдруг такой немыслимо белой… Так это или не так, но именно в те, проведенные в деревне дни я открыл для себя, что на свете есть этот удивительный источник света — белый-пребелый свет надежды. Что это было, какая надежда — объяснить невозможно. Но чем бы он ни был, он существовал, белый цвет надежды, а если бы его не было, слоняться без дела в Баку в эту чудовищную жару, было бы много труднее…

Мы ждали конца июля, когда должен был вернуться ректор. По утрам пили чай в красном уголке, обедать ходили в столовую Баксовета. После того нереального, похожего на кошмар дня, когда мы узнали о смерти Тахира-муаллима, ложась ночью спать, мы дали друг другу слово, что будем держаться вместе, будем хранить свою дружбу до смерти, однако ход событий показывал, что дружбе нашей недолго осталось жить. И если главная причина тому была смерть Тахира-муаллима, другая, скорее всего, — отсутствие Исмаила. Пускай Исмаил был парень несерьезный, но он умел объединить нас… Возьмет по рублю, отправится на рынок — и смотришь, тащит сумку: сыр, хлеб, масло, картошку — еду на весь день. Он брал билеты в кино или цирк или заявлял, что в зоопарк привезли какого-нибудь диковинного зверя и мы непременно должны его повидать. Потраченные деньги он потом сдирал с нас все до копеечки, но важна была его легкость на подъем, энергия, живость — одним словом, до отъезда Исмаила мы жили намного веселее.

Гияс, кажется, и правда встречался с Симой. А может, нашел другую. Нередко он уходил рано утром, возвращался в общежитие ночью, и, стоило ему показаться в дверях, по лихорадочному блеску глаз безошибочно можно было определить, что он проводил время с девушкой. Мазахир тоже, кажется, мухлевал. Непохоже, чтоб он ходил на любовные свидания, но он все время куда-то исчезал, где-то бегал и никому ничего не рассказывал.

До конца июля оставалось еще порядочно, когда Мазахир вдруг принес известие, что встретил ректора возле университета. Ректор долго беседовал с ним и даже интересовался его творчеством. Расспросил о каждом из «приемышей» Тахира-муаллима и сказал, что проректор Фаик Маликов вплотную занят нашими делами и в ближайшее время все мы будем устроены, такова была воля Тахира-муаллима, а воля покойного священна. Мало того, ректор лично предложил Мазахиру место редактора в университетской газете, но Мазахир отказался, потому что порознь устраиваться на работу считает не по-товарищески. В заключение Мазахир заявил, что в ближайшие дни мы должны отправиться к проректору.

Все было бы хорошо, но когда Мазахир рассказывал эти новости, его маленькие острые глазки поблескивали как-то особенно хитро. Неправдоподобным было уже то, что ректор якобы стоял возле университета. Неправдоподобно потому, что хотя приемные экзамены еще не начались, ректору никак не подобает стоять и вести с кем-либо беседу, когда за ним по пятам ходят абитуриенты и их родственники. Не внушала также доверия версия, согласно которой Мазахир из принципа отказался от места редактора. Но и это все ладно, самое подозрительное — о проректоре. Мы уже с первого курса прекрасно знали, что проректор Фаик Маликов — злейший недруг нашего Тахира-муаллима. Тахир-муаллим игнорировал Маликова, не здоровался с ним, мы много раз видели это собственными глазами. Всему университету было известно, что десять лет назад, еще не будучи проректором, Фаик Маликов устроил Тахиру-муаллиму какую-то крупную подлость, чуть не подвел под исключение из партии, и дело обошлось лишь потому, что как раз в это время открылись какие-то делишки Фаика Маликова, и тот едва не полетел вверх тормашками. Ни преподаватели, ни студенты не уважали Фаика-муаллима, но знали, что человек он опасный, и строили свои с ним отношения с учетом этого качества. Конечно, были в университете люди, которые, как и Тахир-муаллим, нисколько не боялись проректора. Но важно не это. Важно то, что Мазахир говорил о посещении Фаика Маликова так спокойно, будто ничего не знал, и вот это-то и было в высшей степени подозрительно.

Мазахир побежал наверх к Вильме — сообщить радостную новость, а мы с Элаббасом лишь молча переглянулись.

Обсуждение новости, принесенной Мазахиром, началось заполночь, когда Гияс вернулся из очередной таинственной отлучки.

— Нет! Надо попасть к ректору! — решительно заявил Элаббас, подводя итог напряженным раздумьям, которым он давно уже предавался, лежа на кровати, заложив руки под голову и сосредоточенно морща лоб. — Он же не может не понимать: раз Тахир-муаллим хотел, чтобы мы работали в Баку, значит, это в интересах дела!

— Если желаете знать, уважаемый Папочка, — спокойно возразил Мазахир, — ректор подобными мелочами не занимается — только проректор. У каждого свои обязанности. Конечно, будь жив Тахир-муаллим, он бы пошел прямо к ректору. Но Тахира-муаллима нет. На его месте несчастный Халил-муаллим, а этот при виде проректора не знает, в какую щель юркнуть. Мы должны отчетливо представлять себе положение и трезво оценивать ситуацию… — На этой торжественной официальной ноте Мазахир закончил.

— Говоришь, видел ректора возле Баксовета? — как бы невзначай обронил Гияс. Кое-что в сообщении Мазахира, похоже, вызвало у него сомнение.

— Нет, дорогой мой, не у Баксовета! У университета, — Мазахир заметил подвох. — Плохо слушаешь. Забил себе башку свиданьями!..

— И во сколько же это было?

— Где-то между семью и восемью часами.

— Вечера?

— Утра!.. Я не ты, не валяюсь до полудня в постели!

— Если б вечером, еще возможно… — не слушая его, задумчиво произнес Гияс. Потом забылся или вздремнул на минутку и тотчас очнулся, словно ему совершенно необходимо было немедленно выяснить все про ректора. — И откуда же он взялся?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю! Хорош вопросик, а!.. Ты при случае сам у него спроси. Будьте любезны, уважаемый товарищ ректор, дайте отчет, откуда вы явились: из бани или из парикмахерской? А может, от любовницы? Тогда очень прошу, в другой раз поставьте меня в известность, вместе сходим. Захватим с собой и славного сына бузбулакского народа Гелендара Шахина, работающего по ночам над замечательным произведением под названием «Письмо к матери»…

— Заткнись! — Элаббас вскочил и швырнул в Мазахира ботинком. — Это ж не рот — мотоциклетка!.. Чего завелся?! Чего спать не даешь?

На этот раз Мазахир довел и меня. Я понял, что в мое отсутствие он вдоволь порылся в моих бумагах; и Мазахир, и Гияс знали, что веской, вернувшись из Бузбулака, я начал что-то писать, — кто не писал на филфаке? — но что эта вещь называется «Письмо к матери», было известно только Элаббасу. Что же касается псевдонима «Шахин», о нем я не говорил никому, это была тайна тайн, единственная моя тайна.

— В бумагах моих роешься, сволочь!.. — Я рванул из-под Мазахира простыню. — К Фаику шляешься!.. О местечке хлопочешь!.. А нам про ректора поешь… — Я изо всех сил тянул Мазахира, но тот словно прилип к матрацу. — Ты же не только нас предал. Ты этому подонку Тахира-муаллима продал!

Не спеша подошел Элаббас, отодвинул меня в сторону, взял Мазахира на руки и, как куклу, посадил на край стола.

— Что ты предатель, это ясно, — мельком взглянув на Мазахира, сказал он. — Вот только когда ты побывал у Фаика? Да ладно! Хватит нам мозги пудрить! С твоим ректором все ясно, побереги творческую фантазию!

И тут мне стало жаль Мазахира, если б я знал, что так получится!.. Мазахир сидел на столе и горько плакал. Элаббас в растерянности поглядывал на него. Гияс молчал, положив руки под голову, но лицу его бродила странная улыбка.

— Ладно уж, — Элаббас одной рукой поднял Мазахира и отнес его обратно на кровать. — Хватит тебе, взрослый парень… Пойдем завтра к этому подлецу — пусть будет по-твоему…

С Гиясом мы должны были встретиться возле университета. Мазахир с самого утра неотлучно находился при нас, однако по дороге зашел в магазин за сигаретами — и пропал.

Гияс ждал возле университета. Каждое утро он куда-то уходил — сегодня ему понадобилось на переговорный пункт: звонить домой.

Прежде чем идти к проректору, мы заглянули к Халилу-муаллиму и окончательно убедились в том, что Мазахир все сочинил: ректор еще не вернулся, и мало того, неясно было, вернется ли к концу июля, так как после научной сессии, в которой он сейчас принимал участие, в Москве или в Ленинграде состоится какое-то важное совещание, и он в этом совещании тоже должен участвовать.