Гунар Цирулис - Якорь в сердце Страница 5

Вечером Ивар провожает родителей в город. На всякий случай он решает надеть фрак. Отец обещал билеты на гастроли знаменитого итальянского баритона. Она так завидует мужу, что еле может сдержать слезы. Но и ему, бедняжке, не легко — пуговица воротника ни за что не желает пролезать в дырку. И ей приходится бросать кухонные дела, мыть руки и спешить мужу на помощь.

Дни убегают один за другим, вырастают в недели, выстраиваются в месяцы. Она живет в Швеции уже почти три года, а что она тут знает? Свое удобное жилище, прекрасный сад, дорогу до соснового бора, куда водит гулять Ингу? Даже в Стокгольм, а до него неполный час езды, она приезжает только в тех случаях, когда нужно купить новое платье, пальто или обувь. И всегда вместе с дочерью. Притом выносить внучку больше двух часов бабушка не в состоянии. Все представления о новой родине почерпнуты из телевизионных передач и поэтому носят довольно плакатный характер. У нее создается впечатление, что она единственный угнетенный человек в этой насквозь демократической стране.

Рождается сын. И тогда она впервые поднимается на борьбу против единовластия Ивара и одерживает первую победу, пускай даже иллюзорную. Кто может догадаться, что шведское имя Ян на самом деле задумано как латышское Янис. Успех маленькой хитрости вдохновляет ее на новый бунт, и она высказывает мужу много гневных слов о своем положении рабыни.

Ивар совершенно убит. Он всегда считал себя идеальным мужем, тружеником, который не покладая рук печется о благе семьи. Как неуместны эти упреки, как несправедливы, особенно сегодня, когда он приготовил жене сюрприз: купил ей машину, потратив на это сэкономленную двухгодичную зарплату служанки.

Ивар растерян. Двухлетняя Инга тоже с испугом переводит глаза с разбитого вдребезги чайника на безудержно рыдающую мать.

Он осторожно кладет ей на плечо руку, она ее стряхивает. Он пробует ее поцеловать, она выбегает из комнаты. Тогда Ивар объясняет дочери, что нужно взять маму за ручку и вывести в сад.

Только тут до нее доходит, как чудовищно несправедливо она обошлась с мужем. Перед калиткой в лучах заходящего солнца сверкает совершенно новенькая малолитражка. Ее собственная машина. Ключ от тюрьмы о четырех колесах и со знаменитым на весь мир мотором «Волво». В порыве девичьего восторга она подбегает к машине, садится в нее, включает скорость и срывается с места. Но через несколько километров спохватывается и поворачивает назад. Муж, посадив дочку на плечи, по-прежнему стоит перед калиткой.

Да, шаг за шагом она учится понимать, что деньги имеют колоссальную власть, о которой в своей прежней жизни она не подозревала, поскольку у нее никогда не было денег. Здесь, наоборот, есть смысл их копить. Но как втолковать это ребенку, который пока еще руководствуется только чувствами.

Наверно, она сама до конца не убеждена в правоте своих новых воззрений, иначе гораздо легче справилась бы с пятилетней дочкой. Голос рассудка звучит не совсем искренне, роль освоена пока что механически. От этого страдает ребенок.

Однажды воскресным утром, когда Ивар, удобно устроившись в кресле и положив длинные ноги в носках на низенькую скамеечку, не то дремлет, не то слушает последние известия, монотонно льющиеся из радиоприемника, в комнату вбегает Ингеборга, размахивая над головой газетой, как знаменем победы. Она сама ее купила! В первый раз в жизни девочка одна самостоятельно добежала до киоска в конце улицы.

Реакция отца совершенно неожиданна. Узнав, каким образом девочке досталась газета, он сердито швыряет ее на пол. Спохватившись, однако, подымает, аккуратно складывает и кладет на полку. Когда Ингеборга начинает оправдываться, он ее резко осаживает и выставляет за дверь.

Девочка ищет утешения и справедливости на кухне у матери. Но и здесь она не находит поддержки и вынуждена выслушать нотацию.

— Нельзя тратить деньги без разрешения родителей, — возясь со сковородкой у электрической плиты, поучает мать.

— Но это мои деньги! Я вынула их из своей копилки! — оправдывается дочь. По-шведски она говорит совсем без акцента.

— Но ты же знаешь, что газету приносит почтальон. Зачем покупать лишнюю?

— Я посмотрела, но в ящике ее не было. А папа так любит по утрам вместе со мной рассматривать картинки, — всхлипывает Ингеборга.

— Газета стоит денег. За эти эре ты могла бы купить себе жевательную резинку.

— Но я не хочу резинки, — упрямится дочь.

— Ну как мне тебе объяснить, — теряется мать. — Отец уже один раз заплатил за эту газету. Он сердится потому, что ты заплатила второй раз. Нельзя так транжирить деньги, — еще одна газета, еще одна кукла — и пошли трата за тратой. Стоит только начать. Когда ты подрастешь, сама поймешь, каким трудом достаются деньги, как тяжко их зарабатывать.

— Я не работала, мне дала бабушка!

Девочка уже ничего не понимает.

Тут мать замечает, что охотничьи колбаски пригорели. Настроение от этого у нее, конечно, не улучшается.

— Если ты сейчас же не перестанешь хныкать, — сдерживая раздражение, говорит она, — я положу тебя в постель и смеряю температуру. Иди-ка лучше извинись перед отцом и обещай, что никогда больше так делать не будешь.

Глотая слезы, Ингеборга выбегает из кухни.

Мать смотрит ей вслед. Она так и не знает, послушается дочь или заупрямится.

Шведские психоаналитики утверждают, что формирование человеческого характера в основном заканчивается к четырнадцати годам. Позже на него не могут сколько-нибудь радикально повлиять ни наставления, ни переживания. Следовательно, нужно воспитывать, пока не поздно. Пусть узнает жизнь во всем ее многообразии. Лучше лишиться никому не нужных иллюзий уже в детстве, чем строить воздушные замки и потом горько разочаровываться.

На недостаток опыта маленькая Ингеборга действительно не может пожаловаться. Но самый тяжелый удар наносит ей первый день в школе. Неожиданно рушится мир, в незыблемости которого мать сама давно уже не уверена.

В этот день она сидит за рулем в своей машине, которая рядом со многими другими стоит на просторной стоянке напротив школы. Слева от нее расположился пятилетний Ян — такой же плотный и светловолосый, как Ивар. С развевающимися косичками и школьным ранцем на спине к ним подбегает Ингеборга.

— Где отец? — еще издали спрашивает она. — Он скоро приедет?

— Папа занят на работе, — отвечает мать. — Ты же знаешь, что он теперь президент фирмы.

— Но он обещал! — разочарование Инги безгранично. — И сказал, что отвезет нас пообедать.

— Ничего, дочка, мы можем сами поехать в кафе. Там ты расскажешь нам, как тебе понравилось в школе, и закажешь что твоя душа пожелает.

Дочке остается только согласиться. И вот они сидят втроем за небольшим столиком. Широкие окна многолюдного кафе смотрят в осенний сад. Там тоже много посетителей, желающих в этот прозрачный сентябрьский день пообедать на свежем воздухе. Они видны только матери. Дети сели к окнам спиной.

Неожиданно мать вздрагивает. Ведя под руку красивую светловолосую девушку, в сад входит ее муж, высматривает удобный столик.

— Что случилось, мамочка? — пугается Ингеборга, заметив внезапную бледность на лице матери.

— Ничего, ничего, — пытается она скрыть замешательство и ищет глазами путь к отступлению. Единственная дверь ведет через сад, где Ивар уже нашел себе место. — О чем ты меня спрашивала, дочка?

— А что, я теперь все время буду жить у бабушки? — без особого восторга повторяет вопрос Ингеборга.

— Только в рабочие дни. По субботам мы с Яном будем забирать тебя домой.

— А папа? Он будет жить со мной или с вами?

— Не знаю, дочка, ничего не знаю…

К столику подходит одетый с иголочки седой, почтенный господин.

— Добрый день, госпожа Эльвестад! — Он кланяется и целует ей руку. — Какая радость видеть вас! Очаровательные дети. Никогда бы не подумал, что у вас уже такая взрослая барышня, — сыплет он комплиментами на латышском языке.

— Довольно, Паруп, довольно! Приберегите медовые речи для земляческих собраний.

Она обрывает его достаточно нелюбезно. Но Паруп не намерен обижаться.

— Хорошо, что напомнили, — продолжает он как ни в чем не бывало. — Завтра латышская колония устраивает ежегодный осенний бал. Надеюсь, что вы и ваш многоуважаемый муж окажете нам честь и посетите наши скромные чертоги. У меня случайно остались еще два пригласительных билета, стоимостью пятьдесят крон каждый. — Тут он наклоняется и неизвестно почему переходит на шепот, точно заговорщик, решивший доверить государственную тайну: — Представьте себе, будет настоящий шнапс от Волфшмидта, жареный горох со шпиком и пахта — женский комитет позаботился!

— Спасибо, — холодно говорит она. — Но я отнюдь не уверена, что на этом балу найдется хоть один человек, кому мне захочется подать руку.