Юрий Колесников - Занавес приподнят Страница 50

Гитлер долго и тщетно разыскивал эти документы, но, потеряв их след, пришел к заключению, что они окончательно затеряны и, следовательно, уничтожены. И вот теперь, если фотокопии с них находятся у Гейдриха, то в нужный момент он укажет, где хранились оригиналы и кто осмелился столь длительное время скрывать их от самого фюрера. И главное, для какой цели все это делалось?.

Не сомневался Канарис, что в этом случае фюрер станет отрицать подлинность документов и, естественно, обрушится с обвинениями в попытке оклеветать, его, опорочить, дискредитировать… Не исключено также, что при создавшейся ситуации даже непреложные доказательства о подлинном происхождении Рейнгардта Гейдриха могут быть признаны фиктивными… Однако адмирал был обладателем еще одного, не менее важного, досье, содержащего такие же данные о происхождении Адольфа Гитлера, обнародование которых, как полагал Канарис, способно потрясти самые основы национал-социализма… Эта объемистая и, как полагал адмирал, бесценная папка с неопровержимыми документами хранилась им в другом тайнике, не имеющем ничего общего с ведомством абвера.

Канарис шел, погруженный в эти мысли, обдумывая, и отбрасывая один за другим различные варианты действий, которые позволили бы ему укрепить свое положение, успешно парировать возможные уколы и удары завистливых недругов. При этом он, как всегда, руководствовался своей не однажды проверенной теорией, согласно которой «в запасном выходе надо найти дополнительный, выход»…

И тем не менее какие бы варианты он ни придумывал, в конечном итоге приходил к одному и тому же: выжидать больше нельзя, дальнейшие провалы немецкой агентуры в Англии могут привести к непоправимым последствиям как для него лично, так и для самой Великобритании… И Вильгельм Канарис решился на самую крайнюю меру. Между прочим, это было в его характере….

Уже на следующий день он обратился к статс-секретарю канцелярии фюрера обергруппенфюреру СС Гансу Ламмерсу. С ним он был в дружеских отношениях еще со времени совместной работы в отделе морского транспорта. Ламмерс обещал в ближайшие дни устроить ему аудиенцию у фюрера.

Через два дня, зная, что Гитлер находится в имперской канцелярии, Вильгельм Канарис без предварительного звонка явился в полной адмиральской форме.

Удивленный неожиданным визитом начальника абвера, статс-секретарь канцелярии дружески поведал ему, что фюрер второй день пребывает в плохом расположении духа, не выходит из кабинета, никого не принимает, ни с кем не желает разговаривать.

— Вчера он отказался от обеда… — почтительным шепотом сообощил он. — Сегодня не принял завтрак и с утра один в кабинете!..

Канарис знал, что периоды безудержно бурной деятельности сменяются у Гитлера приступами полной отчужденности и замкнутости. В подобных случаях он обычно уединяется в свою горную резиденцию Оберзальцберг.

— Мне кажется, момент — подходящий для аудиенции.

— Сейчас?! — удивился Ламмерс. — Сомневаюсь…

— У меня важный, неотложный разговор… И я уверен, что разговор этот выведет фюрера из депрессии…

Обергруппенфюрер СС, прикусив губу, помедлил с ответом.

— В лучшем случае, — предостерегающе сказал он, — последует отказ… Вторично обращаться по этому вопросу будет гораздо сложнее…

Доводы обергруппенфюрера СС при других обстоятельствах заслуживали внимания, но чутье подсказывало Капарису, что надо действовать именно сейчас, когда Гитлер находится в подавленном состоянии. В подобных случаях Вильгельм Канарис шел к намеченной цели, взламывая, как Ледокол, все преграды на своем пути и одновременно лавируя среди подстерегавших его на каждом шагу препятствий, чинимых завистливыми недругами.

— И все же прошу вас, Ганс… Дело не терпит отлагательства!

На холеном лице обергруппенфюрера СС мелькнула гримаса, означавшая, что он готов выполнить просьбу, однако за последствия не ручается.

Канарис ответил на нее, дважды утвердительно кивнув головой.

Обергруппенфюрер СС одернул мундир, поправил ремень с портупеей, привычным жестом ощупал галстук и Железный крест, выпрямился и шагнул к дверям кабинета Гитлера.

Канарис почувствовал, как учащенно забилось сердце. Подобного с ним давно не случалось. Он нервничал, но, — как всегда, внешне казался спокойным. И когда двери кабинета Гитлера широко распахнулись, адмирал встретил статс-секретаря взглядом, не выдавшим его волнения.

Как это было принято, Ламмерс звонко произнес:

— Фюрер и германский канцлер готов принять вас, господин адмирал. Хайль Гитлер!

За спиной начальника абвера бесшумно закрылись массивные двери. Вскинув руку, Канарис одновременно произнес магические слова приветствия. Погруженный в свои мысли, Гитлер стоял перед огромным гипсометрическим глобусом, заполнявшим почти весь промежуток между двумя окнами кабинета. Он не удостоил адмирала ответом на приветствие. Это был плохой признак. Но Канарис не стал вторично произносить приветствие. И не потому, что этим он принизил бы чувство собственного достоинства, а главным образом потому, что мог навести Гитлера на мысль, будто он, начальник абвера, заискивает, лебезит. К такому тону общения с ним нацистский фюрер относился нетерпимо, не без основания усматривая в нем стремление собеседника завуалировать свои истинные взгляды, намерения и цели.

Канарис решил держаться с достоинством, не давать повода фюреру для каких-либо подозрений. Он терпеливо ждал. И вдруг Гитлер, как бы сам с собой, заговорил:

— Я преодолел невероятные трудности на своем пути. И я открою немецкой нации такие возможности расширения жизненного пространства, о каких не смел помышлять ни один государственный деятель! Эту священную миссию я выполню в самый кратчайший отрезок времени вопреки всем козням кучки узкогрудых ничтожеств. Но для этого мне нужны люди особого склада! — Гитлер повысил голос. — Люди, безоговорочно разделяющие мое мировоззрение, безгранично преданные мне, и только мне, а не жалкие существа с потребностями, ограниченными плотскими наслаждениями… Мне нужны люди, способные дерзновенно мыслить и действовать без малейших колебаний!

Канарис не знал, обращает ли Гитлер эти слова к нему или, не заметив его присутствия, разговаривает сам с собой. У начальника абвера перехватило дыхание при мысли, что его пребывание в кабинете может явиться полной неожиданностью для фюрера… А Гитлер, по-прежнему обращаясь к глобусу и все больше впадая в обычный для него патетический тон, продолжал:

— Да! Люди, идущие к заветной цели, сметая на своем пути все преграды, не гнушающиеся никакими средствами, не стесненные никакими нормами так называемой общечеловеческой морали!.. Я сам иду к цели именно так, и я требую от тех, кто идет со мной, неукоснительно следовать моему примеру! — обернувшись наконец к Канарису, уже кричал Гитлер. — Я величайший вождь, которого когда-либо имел немецкий народ! И если две тысячи лег назад римский император сказал: «Я Кай Юлий Цезарь победитель!», то меня, германского рейхсканцлера и фюрера своего народа, мир познает и запомнит на вечные времена как самого жестокого завоевателя!

Он умолк. Канарис сделал несколько шагов к глобусу, перед которым, как гном у подножия гигантской скалы, все еще стоял Гитлер, и в знак полного согласия с мыслями фюрера о его собственном историческом предназначении энергично вскинул руку и четко произнес:

— Хайль Гитлер!

Вместо ответа Гитлер небрежно вскинул к уху свою длинную кисть руки и вновь заговорил:

— Мне нужны люди. Доктор Геббельс говорит: «Позовите их, и они придут!» Но я не верю людям из массы, они могут пойти с кем угодно и куда угодно. Надо только вовремя бросить им лакомую приманку. И они пойдут… Люди из толпы сегодня идут за мной, а завтра они могут потянуться за новой приманкой, брошенной моими врагами… Людьми надо искусно овладевать и твердо управлять! Потому что человек из толпы — обыкновенный механизм. И, как всякий механизм, он нуждается в постоянном управлении. Мне нужны миллионы таких безотказно действующих механизмов! Нужны мне и тысячи ревностных единомышленников, способных четко, надежно управлять миллионами человеческих механизмов!..

Почтительно слушая фюрера, начальник абвера вновь и вновь мысленно вопрошал: как могло случиться, что во главе государства и нации оказался этот жалкий маньяк? Вспомнив строчку из истории болезни Гитлера о невралгических, психических и прочих патологических осложнениях, Канарис, сам того не желая, пристально глянул на его бескровное, как у скопца, лицо с бешено блуждающими глазами, прямым большим носом и, словно приклеенными для потехи, топорщащимися черными усиками, мельком окинул взглядом его низкую, с впалой грудью фигуру, неистово жестикулирующие длинные руки, тонкие и очень короткие ноги… И вдруг Гитлер, как выключенный радиоприемник, оборвал на полуслове свою речь. Полным безумия взором он уставился на адмирала, словно догадывался о его крамольных мыслях.