Галина Башкирова - Рай в шалаше Страница 51

Таня вскочила, обняла, погладила Верочку по вздрагивающим плечам:

— Я верю вам, слышите, Вера Владимировна? — Таня затрясла ее за плечи. — Перестаньте!

— Нет, нет, нет! — Верочка отстранялась от Тани. — Не верьте мне! — Верочка сжала руки в кулачки. — О боже! Зачем я это делаю? Зачем? Это грешно! — и она снова беззвучно зарыдала. — Зачем я вас обманываю? Я себя обманываю, хитрая старуха, жалкое существо, жалуюсь вам, а тем временем сама себя стараюсь обмануть.

— Выпейте воды, вот стакан, возьмите.

Вера Владимировна послушно взяла стакан, но пить не смогла, руки дрожали, вода расплескивалась ей на серенькое, тоже с серенькой отделкой платье, она оттолкнула стакан, и вода пролилась на ее стол, медленно подбираясь к бумагам, но Верочка не обратила на этот вопиющий факт никакого внимания.

— Нет-нет-нет, я вам правду скажу! Я не истеричка, не нужна мне вода, я все выдумываю, я выдумала себе жизнь, Таня. Вам кажется, я верю в «Ботсад»? Что он самое главное? Я очень стараюсь поверить, но у меня не всегда получается. Ночью я не верю. И вечером, когда возвращаюсь одна. В пустой дом. «Ботсад» и вы все, — ради бога, не обижайтесь на меня, — кажетесь мне призраками, которые съедают мою жизнь. И я боюсь, и все внушаю, внушаю себе, что вы все не призраки, и что наука важное дело, и я ей посильно служу. Я и вам пыталась это внушить — идею служения! Зачем? Все это ложь — жизнь без близких лишена смысла! — проговорила она, вздрагивая спиной. — Одна Фалалеева меня поняла, — в лице Веры Владимировны промелькнуло враждебное выражение, — это ее любимая фраза, узнаете? «Вы всё выдумываете!» Да, я все выдумываю, а ей какое дело? Хочет сделать мне больно!

— Ну что вы, Вера Владимировна, Наталья болтает просто так, она никогда не задумывается над тем, что говорит.

— Очень даже задумывается, вы ее не знаете! — воинственно отозвалась Верочка. — Ее не устраивает, что я не такая, как она.

— Она к вам очень хорошо относится, Вера Владимировна, — вступилась за Наталью Таня, — вы даже не подозреваете, как хорошо, — и, поймав Верочкин по-прежнему враждебный взгляд, добавила: — Правда, правда! — Не могла же Таня сказать, что, когда заходит речь о Верочке, Наталья только громко и тяжело вздыхает, — высший для нее знак симпатии и расположения.

— Не уговаривайте меня, Таня, — прервала ее Вера Владимировна строго, руки ее все еще мелко подрагивали, на напудренном лице подсыхали бороздки от пролитых слез, но строгость в голосе, слава богу, уже появилась. — Так вот, — произнесла она торжественно, — Фалалеева выдавала меня замуж, вам это известно? Нет? Сватала, представляете? Уже после того, как я сломала ногу, — на Верочкином лице появилось новое, чуть лукавое выражение, незнакомое Тане. — Вы удивлены?

Зная Наталью, смешно было удивляться, удивительно было другое — как ее хватило промолчать.

— Да, представьте, загнала в угол, знаете, как она это умеет: «Нужно, необходимо, хороший человек, вам понравится, вот увидите, будет о вас заботиться!» Нет, я вижу, вы удивляетесь! Я тоже теперь удивляюсь, — согласилась сама с собой Вера Владимировна. — «Только приготовьте хороший обед, пенсионеры любят поесть!» — это Фалалеева говорила мне, представьте, какая развязность! И привела его в ближайшее воскресенье, вместе с Фроловым. Наталья, конечно, тут же увела Фролова гулять в лес и подмигнула еще мне, как девчонке.

Таня попыталась себе представить, как это выглядело: Натальин победоносно-деловой вид, ярко-красные или ярко-зеленые ее брюки в Верочкиной тихой по краскам квартире, смирный Фролов, наряженный ею для поездки за город молодцевато-спортивно, и сумка у Фролова в руках, в сумке они привезли вино или водку и наверняка закуски, не очень полагаясь на Верочкино старание. И остались в квартире два человека...

— Мы с ним разговорились, и вы знаете, я ему понравилась, — Верочка улыбнулась, как улыбаются приятному воспоминанию, — но чужой человек, совсем чужой по духу — все чужое, привычки, взгляды, славный, но чужой. И все откашливался, а после обеда в зубах ковырял. Это меня тогда доконало. И ел много... хотя все-таки стеснялся, — справедливости ради поправилась Верочка. — А Фалалеева уже показывала ему мою квартиру и вид из окна. Она выпила водки, развеселилась, решила, что дело идет на лад. Да... — Верочка помолчала. — Фролов ее пытался останавливать, но куда там, к чаю наливка вишневая пошла в ход, все Наталья заставляла меня показать тридцатилитровую бутыль, в которой я ставлю домашнее вино, ну знаете, Коровушкин мне подарил, нашел где-то на чердаке... Демонстрировала, какая я хозяйственная... А Фролов... в такой ситуации он, знаете, вел себя достойно... по-моему, у нас над ним зря смеются... он старался... поправить!

— Мне он нравится, — сказала Таня.

— Мне тоже, — оживилась Вера Владимировна, — только вот при чем Фалалеева, я не понимаю...

— Фролов ею восхищается.

— Может быть, — отозвалась Верочка неприязненно, — но Павел Викентьевич тоже позволил себе распуститься вслед за Натальей.

— Кто? — не поняла Таня.

— Ну, этот человек... начал разговаривать громким голосом, рассказывать военные истории, хвастать, терпеть не могу, — проговорила Верочка с живой досадой. — И очень внимательно расспрашивал о состоянии моего здоровья, мне это не пришлось по вкусу: как будто лошадь торговал. И сломанной ногой интересовался, Фалалеева заранее поведала ему мою эпопею, не ноет ли по ночам, не прихрамываю ли, Фролова даже передернуло. А Наталья Павлу Викентьевичу: «Да что вы, все давно прошло, Вера Владимировна у нас молодец, умница, красавица», — это я-то красавица, — «интеллигентная женщина, видно с первого взгляда», словно убеждала его, что ее товар — высший сорт... Одним словом, смотрины не удались, то есть для меня. Вообще был забавный вечер! — Верочка снова чуть лукаво улыбнулась. — Нелепый очень.

— А дальше?

— Вам интересно? Вам не кажется все это глупым?.. В понедельник прилетела Наталья: «Павел Викентьевич в восторге, ему все подходит, возраст, внешность, квартира, ни одного замечания. На обратной дороге вслух мечтал, что зимой вы у него в Москве будете жить, он еще работать собирается, на пенсии ему скучно». Я забыла вам сказать, Танечка, он подполковник в отставке, здесь есть своя специфика. «А летом, — распоряжалась Наталья, — будете жить у вас в Перловке, летом у вас хорошо, свежий воздух, дачи не надо, сад, сказал, под окнами разведет, клумбы, всю жизнь, говорит, мечтал, но вел кочевой образ жизни». И так Наталья рада, так счастлива, и чем больше она радуется, тем больше чувствую: не смогу, не привыкну. И потом... все так стремительно закружилось, знает же Наталья мой характер, а примеряет на себя: сразу с ножом к горлу — да или нет? Я говорю: «Дайте мне пообвыкнуть, подумать». — «Нечего, говорит, тут думать, случай уникальный. Человек богатый, добрый, сын далеко, не дотянется, служит на Дальнем Востоке, жена умерла — никаких хвостов. Пенсия, квартира, машина и сам еще крепкий. Ищет культурную жену» — «А о чем я с ним разговаривать буду?» — спросила я Наталью. Она как захохочет, как зальется, ну, вы знаете эту ее грубую манеру: «Вера Владимировна, голубушка, да спуститесь вы с неба, хватит вам жизнь выдумывать!» И так мне стало досадно, Таня, так горько, слов нет. — Вера Владимировна вздрогнула, как от озноба. — Меня, пожилого человека, примеряют словно куклу. За что? — и она заморгала ресницами.

— Нет, это вам показалось, Вера Владимировна, это у нее от доброты, — попыталась утешить ее Таня. — Такой характер!

— Вот-вот, — согласно закивала Верочка, — но это я потом сообразила. А тогда приказ: «Вера Владимировна, вечером — к нему». А я еще от вчерашнего не оправилась, опухшая, помятая, прибитой какой-то себя чувствую, а Наталья мне: «Глупости, все в порядке! Сходим только сначала в парикмахерскую». И потащила меня, и я ей поддалась! — Верочка недоуменно посмотрела на Таню. — Подкрасил мне челку Натальин мастер, голову уложил, была пожилая дама, стала как все — ни то ни се, рыжеволосая, в кудрях. «Восторг! — сказала Наталья и дала мастеру рубль на чай. — Владик, ты гений, запомни, эту клиентку ты будешь подкрашивать раз в месяц, она у нас замуж выходит, ей нужно быть в большом порядке». Владик ухмыляется, все на меня смотрит. А я стою, моргаю, и слов у меня, поверьте, Танечка, нет. Все закаменело внутри. — Верочка помолчала. — Дальше неинтересно... Дальше я ему отказала, — закончила она беспомощно.

Таня молчала, не зная, что сказать.

— К чему это я все, Танечка? — напряглась Вера Владимировна. — Я же к чему-то вела. Не помню! — пробормотала она растерянно. — Ах, вот к чему. К тому, что я себя тогда ловко уговорила. — Она печально усмехнулась. — Известная ловкачка, не правда ли? Я себя уговорила, что вы все мне ближе и дороже, чем какой-то незнакомый солдафон, что я служу делу и что страх одиночества преодолим, еще страшней одиночество вдвоем, с чужим человеком, который будет приставать ко мне со всяким вздором. Мне почему-то представлялось, что Павел Викентьевич превратится вскоре в маленького, вздорного старикашку и станет попрекать меня... — Вера Владимировна вздрогнула спиной и замолчала.