Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович Страница 51

Прохладным ветреным днем Погорельцев, Чур и Серегин ходили по суборью, дубровам и рощам бывшего рожновского участка. Участок был сложный, иссеченный проселочными дорогами, оврагами, полянами и полями, разрезанный магистральным шоссе и линией высоковольтной передачи. Уже с первых минут встречи с ревизорами Ярослав понял, что лесничий настроен недоброжелательно. Зато Чур вел себя с беспечным благодушием и открыто возражал Погорельцеву, когда тот явно придирался.

- Вот этот дубок надо убрать: он мешает сосне. Не дает ей ходу, - сказал Погорельцев, упершись рукой в двадцатилетний дубок, росший рядом с сосной. Дубки здесь были разбросаны довольно часто, их, пожалуй, было не меньше, чем сосен.

- Странное соседство, не правда ли? - проговорил Ярослав. - Дуб любит богатую почву, сосна - бедную. А вот же, уживаются.

- Тут нужно будет в будущем году, а лучше всего зимой, произвести рубку ухода, - распорядился Погорельцев.

- Дубки вырубать? - удивился Серегин.

- И дубки, - подтвердил категорично Погорельцев. - Какой от них толк? Фитонциды? К вашему сведению, хвойные леса в два раза больше выделяют фитонцидов, чем лиственные.

Теперь улыбнулся Ярослав: лесничий демонстрировал свои познания. И не только озорства ради Серегин парировал:

- А вот Петр Первый совсем по-другому к дубу относился. Он посылал своих людей, Нестерова и Кудрявцева, осмотреть дубовые леса по реке Волге и Оке и указом повелевал оные хранить. А в окрестностях Петербурга приказал высеять дубовые желуди и запретил даже помещикам на их собственных землях рубить дубовый лес без позволения смотрителя Адмиралтейской коллегии.

- Вы не прячьтесь за спину царя, - сказал Погорельцев.

Остановились у сломанных снегом гибких сосенок. Уже клейменные, они стояли без мохнатых шапок, с торчащими острыми обломками среди своих здоровых, не пострадавших сестер, жалкие и обреченные, ожидая, когда придут лесорубы и спилят их, скорей всего на дрова. Погорельцев тщательно проверил, на всех ли стоит клеймо, потом спросил начальнически-строго:

- А где от них макушки?

- Сжег. Снес в одну кучу и сжег, - ответил Ярослав.

- Но там были и такие, которые можно было пустить на дрова, - сказал Погорельцев.

- Были.

- Они где?

- На дрова пошли.

- Кому отдал? - Это уже похоже было на допрос. Ярослав криво усмехнулся. Улыбнулся и Чур.

- Афанасию Васильевичу Рожнову. - И затем язвительно прибавил: - Деньги он еще не внес. Я напомню ему.

"Что это я, в самом деле? Как глупо", - подумал Погорельцев и не покраснел, а побледнел от неловкости, но неприязнь к Ярославу не проходила. И тогда Погорельцев прибег к своему давнишнему приему, который он уже много лет подряд применял во время ежегодных осенних ревизий, - стал экзаменовать Ярослава:

- Скажите, почему здесь, в рамени, почва сухая, а в бору, где мы только что были, более влажная?

Вопрос элементарный. И Ярослав ответил спокойно и серьезно:

- Ель задерживает на кронах около сорока процентов осадков, в то время как сосна - всего двадцать процентов.

- А какой лес больше других задерживает осадков?

- Пихтовый. Свыше восьмидесяти процентов, - не задумываясь ответил Ярослав. Вопросы лесничего его забавляли, но Погорельцев невозмутимо продолжал:

- А как по-вашему, сколько единиц молодняка бывает на площади в один гектар?

- До десяти тысяч.

- А в спелом возрасте?

- До пятисот штук.

- Верно. В двадцать раз меньше, - подтвердил Погорельцев. - Вот интересно, почему так получается?

Ярославу стала надоедать эта примитивная игра.

Где-то в вышине, над вершиной леса, и в открытом поле гулял пронизывающий восточный ветер, а здесь, в темной еловой чаще, было тихо и тепло. Пахло грибами, смолой и прелой хвоей. "Вот он, микроклимат леса", - подумал Ярослав и почему-то решил, что Погорельцев сейчас обязательно спросит его о микроклимате леса, о его значении для развития деревьев. Но Погорельцев спросил о другом:

- Это что за пень? Свежий. Точно, свежий!

- Совершенно верно, свежий. Кленовый. Дерево срублено в этом месяце. Павлом Сойкиным. Материалы переданы в суд, - четко, по-военному ответил Ярослав.

- А-а, с фотографиями, - оживился Погорельцев. - судья сказал, что улики бесспорные, доказательства веские и мы выиграем дело.

- Я уже получил повестку, - коротко сообщил Ярослав.

Потом они набрели на недавнее стойбище "туристов", повредивших сильным костром старые ели. Погорельцев, засунув руки в карманы плаща, толкал ногой консервные банки и концы несгоревших поленьев, осматривал рыжие обгоревшие сучья елей, качал головой. Ярослав пояснил:

- Я вам уже докладывал: в мое отсутствие… Когда я находился в командировке.

- И при тебе могли. Сколько хочешь, - мотнул головой Чур.

- Как сказать, - возразил Ярослав. - Во всяком случае, безнаказанно не прошло б им.

После ревизии участка Серегина Погорельцев испытывал острую досаду. И оттого, что слишком явно придирался к человеку, который исправно несет свою службу. И оттого, что у Ярослава оказался образцовый порядок. И еще оттого, что в конце осмотра не похвалил лесника, а промолчал. Досадовал на Ярослава, на Чура, на Екатерину Михайловну и на себя.

Холодный восточный циклон буйствовал недолго, но дело свое сделал: за какую-то неделю позолотил и обагрил леса, надел на них новый наряд. В конце сентября с юга пришло тепло: установилась тихая, солнечная, нежаркая погода. Екатерина Михайловна говорила, что природа послала людям, хоть и с большим запозданием, бабье лето. Афанасий Васильевич целыми днями сидел на скамеечке возле дома, грел обутые в валенки ревматические ноги и, глядя на сверкающий бронзой наряд леса, следил за неторопливым и грустным хороводом дум, воскрешавших в памяти картины прожитого и пережитого. И удивительно: прошлое вовсе не казалось ему мрачным и безрадостным. Роясь в памяти, в далеком и близком былом, он находил столько отрадного, завидно доброго, что казалось, жизнь его, прожитая не напрасно, состояла из одних удач. Лихо не помнилось, время стерло и вытравило его из памяти. Вся его жизнь, в сущности, была связана с лесом, которому он отдал себя безраздельно. И теперь, глядя на березы и клены, пригретые ласковым тихим солнцем, на червонную звень успокоившихся осин, на потемневшие мрачные и нелюдимые шатры елей - деревья были его ровесниками, - он вспомнил, как в детстве, в далеком розовом детстве, ходил сюда с мальчишками по ягоды. Здесь, где теперь плавились золотом березы и полыхали осины тогда была большая поляна, покрытая еловыми пнями, между которыми дружно поднималась молодая поросль берез.

Лель лежал у ног и, пригретый солнцем, чутко дремал. "А ведь небось чувствует нашу скорую разлуку", - думал старик о собаке, и та, словно в ответ на его мысли, приоткрыла и устремила на хозяина встревоженные и, кажется, печальные глаза. Высоко в небе проплыли клином журавли. На юг. "И мне пора лететь на юг, к сыну, к внучатам. Нечего откладывать. Пока тепло, надо сыматься вслед за журавлями. Журавли… А почему не курлычут?"

Он напряг слух и замер, улавливая невнятный, скорее угадываемый, чем слышимый, крик журавлей. "Опять нелады у меня со слухом, надо лечиться. Сегодня же, не откладывая. А то там, в городе, доктора разве вылечат? Пропишут аппарат - и таскай его на себе, а провод в ухе. Куда это годится? Нет, этот недуг я сам вылечу"

Лет десять тому назад у Афанасия Васильевича случилась такая же история: плохо стал слышать. Вылечили его пчелы: ужалили несколько раз, и слух восстановился. А посоветовал ему знакомый. Он считал, что пчелиный яд помогает от всех недугов.

Лель тревожно повел ушами, потом сразу подхватился, как спугнутый тетерев, с лаем метнулся к забору. От опушки шла пожилая женщина-грибник: в одной руке корзина, в другой посошок. Шла мимо рожновского дома, остановилась у калитки, крикнула через забор: