Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) Страница 52

В то время как щенок входил через черный ход, стеклянная узкая дверь магазина открылась и туда вошел Ведерников, пропустив вперед, как полагается, Анну Михайловну, свою жену. С ним был еще Зотов.

– Вот это вещь – рекамье! – воскликнул Зотов еще у входа. – Вот эта, двуспальная – стиль ампир-модерн, – и, склонясь к уху Ведерникова, он добавил: – С наелдашниками. – Затем опять вслух: – Точно на такой я спал у одной знакомой барышни, подруги по институту.

Анна Михайловна быстро залезла на кровать, но Тихон Логиныч не пошел к ней, отмахнувшись, а, не торопясь, но с внутренней нервностью поглядывал по сторонам. Он потянулся было за Анной Михайловной к горке с хрусталем и некоторое время как бы рассматривал его, на самом деле обдумывая свои дела и ища глазами. Наконец он придвинулся к прилавку с золотом и стал подробно рассматривать часы. Анна Михайловна и Зотов тоже наклонились. Тут же были недорогие перстни с изумрудами и рубинами и более значительные с мелкими бриллиантиками, подвески, даже два-три старинных медальона на цепочках, аметистовые брошки в серебряной оправе, портсигары, столовое серебро – какие-то отливающие золотом ножи для рыбы, чайные ложечки и так далее и тому подобное. Зотов давал объяснения Анне Михайловне, указывая пальцем в стекло. Ведерников наконец сказал:

– Так где же здесь часы? Не вижу часов.

– А вот, – оторвался от Анны Михайловны Зотов, – вот мне надо Поля Буре. Вот «Зингер», нет, пардон, это, пожалуй, не «Зингер», а совсем наоборот, «Фингер» – часы шикарные. Вот эту луковицу – хрен с ней – не стоит брать, а вот эта «Омега» – это вещь. Но поскольку Анне Михайловне нужно на руку, то вот этот восьмиугольничек – это лучший товар, как говорят в Казани, – товар качественный, фирмы «Тинеф».

– Как, Петр Степаныч, говоришь? – переспросил Ведерников.

Зотов махнул рукой:

– В таких дамских часиках главное – что золотые, а остальное, между прочим, как говорится у нас в Союзе, – вы меня будете благодарить.

После пятиминутного осмотра Ведерников выбрал золотые часики для Анны Михайловны.

– А как они все-таки насчет хода?

Продавец, вскрыв часики через заднюю створку, обнаружил механизм, но Зотов прервал его замечанием вполголоса: «Ничего, товарищ, не беспокойтесь: гири в шерсти, маятник на шести, все в порядке».

Вдруг Ведерников, с блуждающим взглядом и как бы внутренне обеспокоенный, отмахнувшись от Анны Михайловны, которая тянула его к каким-то бронзовым статуям направо, кивнул Зотову и сказал:

– Будь другом, Петр Степаныч, побудь с ней, поводи ее тут, я сейчас, – и шмыгнул по лестнице вверх. Зотов стал поваживать Анну Михайлонну вдоль посуды, безделушек и тому подобного, оценивая товар. Несколько старух из углов, видимо, собственниц вещей, сданных на комиссию, с надеждой следили за ними неотрывным взглядом.

– А для чего нам эта масленка? – спрашивала Анна Михайловна.

– Эта вещь на дамский вкус, – отвечал Зотов. – Вы смо́трите на эту пепельницу и видите пастушку на стремянке с корзиной спелого ранету. Потом вы переворачиваете, – при этом Зотов перевернул пепельницу, – и вы видите, что у пастушки платье задралось выше спины.

Анна Михайловна, вскользь осмотрев, спрашивает:

– А что это за вещь?

– Это? Это, как говорят у нас в Союзе, – на догад по-вятски, подсвечники. Эй, многоуважаемый, – обращается Зотов к продавцу. – Это что за девушки, сидящие в стиле рококо?

Работник комиссионного магазина отвечает:

– Подсвечники, бронза фраже, стиль ампир семнадцатого века.

– А почем?

– Двести пятьдесят семь рублей пара.

– О как! – говорит Зотов. – Сидят девки и дуют в дудки. Двести пятьдесят семь рублей! Что вы глупости говорите, а еще работник прилавка! А за сто семьдесят восемь нельзя, многоуважаемый?

– Тут цены назначенные.

– А может, купить, Петр Степаныч? – спрашивает Анна Михайловна.

– Что ж, – задумчиво говорит Зотов, – пожалуй. – Он пробует подсвечники на вес и на звон: – Ничего, звенит. Бронза фраже. Только вот эти нимфы как-то сикось-накось. Но в общем, конечно, надо брать. Без всяких-яких.

– Так мы, может, возьмем? Нам очень подходит.

– А куда вы их определите?

– А против трюмо.

– После такой дамы, как вы, Анна Михайловна, смотрите, чтоб от них трюмо не лопнуло.

– Да. А как же деньги – у Тиши?

– Ничего. Я рассчитаюсь.

Зотов расплачивается и забирает подсвечники из рук продавца. В это время фигура в шубе спускается с лестницы и, остановившись на середине, делает жесты в их сторону. Зотов узнает и вскрикивает:

– Тихон Логиныч! Что ж ты опять шубу!

– Идет? – спрашивает Ведерников хриповатым голосом.

– Как рыбке зонтик.

– А! Я так и знал. Ну поднимись же сюда, Петр Степаныч. Что ты, Анюта, стоишь как… Ну давайте, смотрите!

Зотов, подойдя к лестнице, на верху которой стоит один из продавцов, держащий пальто Ведерникова, ощупывает шубу:

– Английское сукно.

– А он говорит – драп.

– Кто говорит?

Продавец сверху повторяет:

– Драп велюр на скунсовом меху.

– А? А зачем тебе, Тихон Логиныч, такая шуба? Твой полукафтан уж лучше.

– А, пальто – пальтом, а шуба – шубой.

– Нет уж, покупать, так получше. Погодим. Понимаешь, Тихон Логиныч, погодим покупать окончательно шубы. Еще будет время.

Ведерников поднимается наверх отдать шубу, а Зотов, стоя внизу у лестницы, задумчиво напевает, сильно фальшивя:

Я играл вчера в лото,проиграл свое пальто,портсигар и два кольца.Оца-дрица-оца-ца.

В это время в магазине, хотя еще на улице полусветло, включают электрический свет. Вдруг Зотову попадается на глаза блестящий серебряный портсигар с монограммой. Он извиняется перед Анной Михайловной, осматривает портсигар и быстро покупает его. Пока он тут же пересыпает туда папиросы из коробочки «Зефир», Ведерников возвращается.

Второй щенок, осматриваясь в шуме патефонов, в общей сутолоке медленно подходит к бледной витрине. На улице, с той стороны против стекла витрины, стоит девочка. Это Соня. Она рассматривает вещи, выставленные за стеклом. Ей кажется, что они встречались, то есть которые были дома. Во всяком случае, эти очень похожи. Она с боязливостью рассматривает их, но не может оторваться.

Рядом с ней стоит первый щенок. Второй щенок внутри магазина ближе подходит к стеклу и глядит туда, но вместо вещей, которых в этом месте немного, он видит в тусклом и поблескивающем стекле свое отражение. Он стоит, прямо уставив глаза на стекло и на это отражение, которое смотрит на него. Вдруг его взгляд отрывается и встречается с глазами девочки. Он ясно различает рядом со своим – отражение маленькой фигуры, у нее белое лицо и серые глаза. Ее туловище почти не освещено. Но светлое лицо видно ясно. Поразительное сходство с Лидочкой ударяет его, как камнем. Кровь прихлынула к его сердцу. Он уверен, что это она стоит здесь с ним рядом. Он медленно поворачивается туда, направо, и, поднимая свою морду, глядит. Но там никого нет. Там действительно никого нет. В этом месте магазина пусто. Он с дрожью ужаса, прошедшей под шерстью, отдергивает голову к стеклу и видит опять свое отражение, а рядом милое, необычно белое личико, которого он уже не может ясно рассмотреть, так как оно отступило, отшатнулось.

Первый щенок за стеклом, взъерошенный и грязный, неподвижно глядит на свое отражение в стекле. По движению девочки, стоящей рядом, он переводит взгляд налево и вдруг замечает, что ее отражения в стекле нет. Он пятится, ощетинясь и воя, шерсть на нем становится дыбом, и видит, как так же – естественно – пятится его отражение, но ее отражения – нет. Напрасно он глядит в стекло и на нее. Она стоит помертвелая и не может двинуться, чтоб убежать. Она видит щенка рядом с собой и его отражение в стекле. Но себя она не видит. Она уже не думает о вещах. Она думает: «Значит, меня действительно нет. Меня нет».

Первый щенок отскакивает в страхе от стекла и бросается в сторону. Тогда она тоже, закрыв лицо рукой, оторвалась и убегает.

Второй щенок в смертельной тоске бежит между ходящих ног из этого магазина. Он увидел, что ничего нет. Но он видел ее живую в переулке. «Я хочу ее настичь. Я хочу ее еще увидеть».

IX. Баржа

До самой воды воздух наполнен густыми хлопьями снега. Он увлекает желтые стены. Они колеблются под крышами, опираясь на пушистые ветки скверов. Ветер сметает облака и наносит новые. Сквозь темноту горят окна.

Задавшись быстрой целью, первый щенок отряхнул от снега когти и пожался по стенке со звяканьем через мостовую до перил канала, и высматривал в темноте через воду. На той стороне большой серый дом, вероятно, со сквозным двором, и очень высокий. Но, к несчастью, сильный ветер, и он не может рассмотреть, нет ли в нем какого-нибудь гастрономического магазина, лавки, а все ударялся головой о чугунные палки решетки. Он просунул голову в пролом, где было выбито несколько чугунных прутьев, и увидел прямо под собой сквозь падающий снег большую баржу, – ее конец пропадал в темноте, – на каких возят дрова или песок, но эта баржа́, как их называют, была, очевидно, пустая, так как сидела очень высоко. Из трубы, торчащей над кормой, шел дымок, значит, там кто-то есть. А около трубы висели тряпки. Направо от щенка одно звено перил было снято, и в большом проломе были переброшены две скрепленные доски, какие употребляются для тачек с песком или тому подобным. Услышав дуновение тепла, щенок различил полоску света на дне баржи. Там была дверь, и из нее несло вместе с теплом копченой рыбой. Тогда он ступил на доски и, безучастно поглядев на ту сторону канала, перешел на баржу. Он был как раз в середине одного из ее бортов и сразу увидел внизу низкую дверь, ведущую в каюту, и оконце. Он хотел было идти туда, но в это время на корме появилась фигура. Это был неизвестный мальчик-беспризорник, и щенок, недолюбливающий мальчишек, съежился и притаился за пустой тачкой, которая и в самом деле стояла у борта. Он с любопытством вглядывался в фигуру и лицо этого беспризорника, которые ему что-то напоминали. А тот, скорчившись, очевидно от холода, подходит к самому краю баржи и вынимает из кармана газетный пакетик. Что было в нем – этого щенок не мог разглядеть. Сперва беспризорник размахнулся, чтоб бросить пакетик в воду, но потом, видимо, раздумал. Он разворачивает пакетик из газетной бумаги – это щенок хорошо видит – и высыпает из него в воду какую-то труху, потом, держа бумагу одной рукой, он стучит по ней пальцем другой, как будто стряхивая с нее остатки, и при этом говорит: «Порядок!» Потом он полез в тот же карман, вынул из него не то ключ, не то подпилок и, сложивши бумажку, аккуратно прячет их туда вместе. В это время щенок услышал стук шагов по набережной, который заставил его быстро оглянуться. Но улицу от него застило снегом, а когда он опять посмотрел на корму, то с удивлением увидел, что мальчика уже нет. «Куда же он девался? – думал щенок. – Он не мог спуститься к двери – я б его увидел близко. Видимо, он перепрыгнул на набережную. А внутри, по всей вероятности, никого нет». Щенок, выйдя из-за тачки, спустился по лесенке на дно баржи и, просунув голову в щель, открыл дверь в маленький коридорчик, прорезанный только полосой света, но в это время застучали чьи-то шаги, и за ним в эти сени быстро вошел мальчик – но это был не тот, а другой. Тут так тесно, что щенку приходится проскочить вперед, и таким образом они вместе появляются в освещенной каюте.