Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля Страница 54

— Как раз по тебе: стройная, высокая. С твоим ростом Лизук замуж не возьмешь… А я вот никак не могу найти по душе, — Петр тяжело вздохнул.

— Не горюй. Осенью сыграем и мою и твою свадьбу.

— Дай-то бог!

Все оставшееся до обеда время Павел провозился у своего плуга, монтировал подъемный рычаг.

Петр пригласил его обедать к себе, но уж больно грязно было добираться к нему через все село, и Павел прямиком, мимо скотных дворов пошел домой.

От дворов сухой кромкой бугра вышел на берег Цивиля, да так, берегом, и решил дойти до своего огорода. Река разлилась, расплеснулась, шумит на перепадах, бурлит в прибрежном тальнике, образуя сувои и воронки. Гребешки пены оседают на кустах, а мутная вода стремительно мчится дальше и дальше.

Где-то уже недалеко от дома Павел увидел на том берегу Цивиля Марью. Она несла в руке сетку с книгами, полы синего плаща раскрылились от встречного ветерка, газовая косынка сбилась на шею. Она шла к мосту, чтобы перейти на тот же берег, по которому шел Павел. Должно быть, она еще раньше заметила Павла, что-то кричит ему, но слов не разобрать, их заглушает шум реки. Вот она машет ему рукой, не то просит остановиться и подождать, не то просто здоровается, приветствует. Павел тоже поднимает руку и тоже машет ей. Но он вместе и здравствуется с Марьей и прощается. Поняла ли его Марья?..

Так они и разошлись, каждый с поднятой рукой. И Павлу показалось, что бурлящий Цивиль на веки вечные разделил его с Марьей, что этот шумный вешний поток унес и саму память о горячих встречах с ней…

4

Вечером к Павлу заявился Володя — хмурый, даже вроде бы осунувшийся.

— Ну, как тебя там разделали? — спросил Павел.

— Тебе-то шуточки, а на моем фронте, Паша, одни сплошные неудачи…

Сегодня Володю вызывали в райком, «снимали стружку» за Генку Арсюкова. Дело кончилось тем, что вожаку сявалкасинской молодежи, как его — теперь уже с иронией — зовет Александр Петрович Завьялов, вкатили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Ну, конечно, в формулировке ни о каком Генке Арсюкове речи нет, формулировка туманная, абстрактная: за плохую постановку воспитательной работы среди комсомольцев и молодежи…

— Кто-то там бумажную волокиту тянул, а я теперь оказался виноватым. Будто я распоряжаюсь теми санаторными путевками!.. Генка, он в последнее время и взносы-то не платил, я за него отдувался. Не в санаторий бы его, а в крематорий.

— Ну-ну, парень-то при чем?! — одернул расходившегося товарища Павел. — У него ведь не чирий на носу вскочил, болезнь серьезная… Ты хоть у него бывал?

— Как не бывать. Мать у него тоже хворая, живут бедно, в избе хоть шаром покати. Козу держать и то не по силам, не то что корову.

— Л колхоз помогал?

— Прыгунов поможет, держи карман. Он неработающих не жалует. Я нм своего хлеба каждый год по десять пудов давал. И вот — на тебе, за это — строгий выговор…

— Пу, ты не очень-то убивайся, нынче выговор дали, а завтра сияли.

Павел не знал, что сказать Володе: парень действительно отдувался за чужие грехи и утешать его было глупо.

— Ну ладно, — сам же Володя и перевел разговор на другое. — Мне не везет, так хоть за тебя можно порадоваться. Поздравляю, Паша, от всей души. Мне даже удивительно показалось, что Прыгунов сам же предложил назначить тебя агрономом и бригадиром тракторной бригады. Это же так здорово! И уж ты теперь… ты теперь Марью от него… не забирай, отдай назад.

Володя весело хохотнул, словно бы давая понять этим, что сказанное им не более как шутка. Павел принял шутку, хотя и почувствовал, что неудержимо краснеет.

— Болтун же ты, Володя!

— Не я, а вон кладовщик Петр Хабус болтал, будто вы с Прыгуновым не поделили одну бабу и из-за этого спорите.

— А ты развесил уши и поверил?

— Чего мне верить или не верить! Сам вижу, что Марья за тобой ухлестывает… Ну, да не о том я хотел с тобой поговорить.

Володя вытащил из кармана сложенную газету и протянул ее Павлу.

— Вот на собрании шумели о белках. А один умный председатель придумал кукурузу сеять с бобами — вот бы нам! Тогда уж кукурузный силос куда как богат будет белками. Только…

— Что только? — поторопил Володю Павел. — Дело, мне кажется, стоящее.

— И я думаю, что стоящее, — согласился Володя, — да есть тут две закавыки… Паш Прыгунов живет на подхвате. Но он любит подхватывать то, что ему начальство скажет, а не то, что из другого колхоза, от другого председателя в мир пошло. И уж если он сейчас сел на горохового коня — на бобового его вряд ли пересадишь.

— Что верно, то верно, — согласился Павел. — А вторая закавыка?

— А она в том, где достать семян бобов. Ты теперь агроном, к тебе как агроному я и пришел.

— Надо подумать.

— Думай, но не очень долго. Сев-то на носу… А теперь, — Володя весело прищурил один глаз, улыбнулся своей заразительной улыбкой, — не помесить ли нам сявалкасинскую весеннюю грязь — не прошвырнуться ли до места сборища сявалкасинской молодежи?

Павел вспомнил свой разговор с Леной и с готовностью ответил:

— Ну уж если это предлагает вожак сявалкасинской молодежи — как тут не согласишься.

Павел быстро оделся, и они вышли на улицу. Пока глаза не привыкли к темноте, немного постояли у ворот, а уж потом, выбирая где посуше, зашагали в клуб.

5

Еще чуть свет к Павлу пришел крестный.

— Дай-ка мне, Павел, пивной котел. Свой что-то прохудился, течет, а твой все равно без дела ржавеет.

— Самогонку, что ли, собрался гнать? — поинтересовался Павел.

— На кой она мне черт, вонючка. Будем варить корчаму.

— На свадьбу Анны?

— Экая вы молодежь — только одни свадьбы на уме, — покачал головой дед Мигулай. — На Весенний праздник, на пасху, а не на свадьбу.

— А старая-то корчама разве кончилась?

— Да ведь по стакану, по стакану — и нет ее…

Весенний праздник… Праздник дедушек и бабушек. В Казахстане Павел уже совсем и забывать о нем стал, а вот дед Мигулай напомнил.

По-чувашски праздник называется Мон Кун, что значит Большой день. Это потому, наверное, такое название, что «день» этот и в самом деле большой, поскольку длится целую неделю. В празднике весны чувашей язычество слилось с христианством. В этот Большой день и по сю пору старыми людьми исполняются обряды поминовения усопших и воздаются почести предкам. Хозяйки варят кашу, готовят омлеты, режут и варят кур, красят яйца и все это ставят на особый стол. Туда же, рядом с яствами, ставят и питье — водку, корчаму. Во время трапезы вспоминают своих предков, просят их помогать в делах, просят хранить в целости домашний скот, вырастить в поле хороший урожай. Ну, а поскольку считается, что души усопших в этот день приходят к живым, некоторые, особенно суеверные старухи, разжигают во дворе костер, чтобы около него те души могли обогреться. Яства и напитки вкушают вместе с соседями или родными, так что за один день некоторые любители покушать имеют возможность побывать во многих домах. Остатки еды кошке не дают, говорят, что она жадная, а дают собаке. Собака не жадная, она всегда поделится с усопшими.

Ну, поминовение поминовением, а ведь пасха еще и праздник. И празднуется он широко, людно, в гости приглашают всю родню до третьего колена. Мало того, приглашаются еще разные кумовья, сваты, вообще знакомые. И нередко бывает, что гостей набирается так много, что и усадить некуда. Главное угощение — пиво. В чувашском языке даже редко употребляют выражение «иду в гости», а просто говорят: «иду пить пиво». И в России вряд ли найдется другой парод, умеющий так хорошо варить пиво. Недаром же чувашская земля такая «хмельная»: она дает половину всего хмеля, который заготавливается в России…

В Сявалкасах и чай почти что не пьют, он заменяется пивом. И сколько хозяев в Сявалкасах, столько же и сортов или, лучше бы сказать, марок пива; каждая хозяйка старается перещеголять в мастерстве своих соседок. Но нет во всех Сявалкасах лучшей мастерицы варить пиво, как крестная Павла. Павел и до сих пор помнит, как она угостила их с Володей на проводах в армию. И дала-то им всего по два стакана. И парни поначалу даже немного недовольными остались из-за того, что попросили еще, а им не дали. Но прошло совсем немного времени, и они с Володей почувствовали, что голова хоть и ясная, а руки-ноги стали словно чужие, язык тоже плохо слушается… Пиво было густое, как сметана. Крестная говорила, что из пуда ячменного солода она сварила три ведра сусла, и потом оно месяц бродило в погребе. А вот для деда Мигулая она варила жидкое пиво. И от Мигулая часто можно было слышать:

— Почему я такой молодой? А потому, что пью пиво. Хмель молодит человека…

Раненько же нынче приспичило деду «омолодиться», не дал крестнику вдосталь поспать.