Григорий Ходжер - Белая тишина Страница 56

— Ну-ка, посоревнуйтесь все втроем с этой машиной! — смеялся довольный Пиапон.

— И все можно шить? Халаты, рубашки, штаны? — спросила Дярикта.

— Все, все можно шить, — улыбался Пиапон.

— Отец, а кожу возьмет? — спросила Мира.

Пиапон этого не знал, ни Санька, ни Надежда не говорили об этом. Пиапон прикинул, игла тонкая, может не выдержать, да и кожу шьют только лосиной жилой, а ее не намотаешь на катушку.

— Нет, кожу не возьмет, — уверенно ответил Пиапон после этих умозаключений.

Дярикта достала из сундука недошитый халат и тут же принялась на машине дошивать его. Не успел Пиапон выкурить трубку, как набежало полный дом женщин и молодух. Каждая из них хотела потрогать, покрутить машину. Дярикта дошила халат под наблюдением десятка пар глаз и разрешила женщинам удовлетворить свое любопытство. Одна за другой садились женщины за машину, некоторые сбегали домой за материей, когда Дярикта заявила, что она не запасла для них лоскутков.

— Да, это машина! — восхищенно воскликнула одна швея.

— В Малмыже купили? У Салова? Завтра же погоню своего, если не купишь, скажу, не буду с тобой жить, — смеялась какая-то молодуха.

— Тебе купит, он удачливый охотник, а наш откуда возьмет столько дорогих шкурок? — вздыхала пожилая женщина.

— И правда, где нам столько достать, есть-пить надо, да детей много.

Тем временем машина все крутилась и крутилась, игла молнией блестела, ободок сверкал никелем. Но вдруг машина перестала класть ровные стежки и совсем отказалась шить.

— Сломали чужую дорогую вещь, — сказали горестно женщины.

А сидевшая за машиной оправдывалась:

— Я ничего не делала, я, как и все, только крутила ручку. Неужели она сломалась?

Дярикта подошла, покрутила за ручку — строчка не ложилась. Тогда позвали Пиапона, он покупал, он привез, должен понимать. Пиапон покрутил за ручку, потом открыл какую-то задвижку и вытащил челнок-оморочку. Челнок-оморочка была пуста. Надо ее заполнить ниткой, и машина снова будет шить. Но Пиапон забыл, как заряжают челнок-оморочку.

— Сломалась, да? Совсем сломалась? Не будет больше шить? — осаждали Пиапона женщины.

— Нет, не сломалась машина, вот эту оморочку надо ниткой заполнить, но как ее заполняют, я забыл, — как всегда честно признался он. — Завтра, послезавтра будет шить, я вызову Митрофана и его жену, они научат, как заполнять эту оморочку ниткой.

На следующий день он наказал ехавшим в Малмыж рыбакам, чтобы попросили Митрофана и его жену приехать в Нярги. А еще через день напротив дома Пиапона пристала лодка Митрофана.

— Что случилось? — басил Митрофан, вылезая из лодки. — Все здоровы? А мы уж с Надей перепугались.

— Все хорошо, — улыбаясь ответил Пиапон, вводя их в дом.

Надежда впервые была в новом доме Пиапона, и ее неприятно поразила обстановка: прокопченные потолок и стены, дымящийся очаг, сложенный из камней и обмазанный глиной, длинные нары, все как в фанзе. Она считала, что, переехав в новый рубленый дом, Пиапон зажил по-новому, чисто.

Надежда вытащила гостинцы: сметану, масло, большой рыбный пирог и мягкие шанежки. Дярикта принимала гостинцы и удивлялась кулинарному мастерству русских женщин. Ведь у них под рукой такая же мука, какая есть у Дярикты, дрова у них такие же и огонь такой же, но как они пекут такие вкусные вещи? А Дярикта умеет только печь пресные лепешки на огне, да поджаривать на рыбьем жиру.

— Отец Миры, помоги мне поговорить с Надей, — попросила она Пиапона. — Спроси, как она запекла целые куски рыбы в тесте, сперва их отваривают и заворачивают в тесто или кладут сырыми?

— Сырыми, сырыми, — ответила Надежда.

— Но как так печь, чтобы тесто не обгорело и рыба испеклась?

— Печь протопить, золу убрать и на противнях.

Пиапон никак не мог понять, что такое противни, пришлось вмешаться Митрофану и объяснить, что это такое.

— А у нас нет таких, — разочарованно сказала Хэсиктэкэ.

— У вас и печи нет, — сказал Митрофан, — на вашем очаге не испечешь рыбу в тесте. Нужна русская печь. Вот, когда мы сложим у вас печь, тогда Надя приедет к вам и научит печь пироги, булочки и всякие шанежки. Ну, а теперь говорите, зачем нас звали.

— Да не можем справиться с машинкой, — виновато развел руками Пиапон.

Хэсиктэкэ принесла швейную машину, и Надежда тут же на краю пар начала показывать женщинам, как заряжают челнок. Наполнив челнок, она вложила его на место, вытянула наверх конец нити, положила лоскуток, и машина опять, на радость женщинам застрочила стежку за стежкой. Надежда объясняла, как регулировать машину, предупредила, чтобы не шили кожу или слишком толстые вещи: игла сломается.

Дярикта, Хэсиктэкэ, Мира несколько раз вытаскивали челнок и сами заряжали его.

— Эх ты, отец, такое простое дело забыл, — смеялась Мира.

— Выходит, старею, — отвечал Пиапон.

Дярикта подала низкие столики, поставила еду.

«Ничего нового, только дом новый, а остальное — все по-старому», — опять подумала Надежда, отхлебывая мясной суп с домашней лапшой.

А Дярикта ревниво следила, как она ест, по лицу и по тому, как она подносит ложку ко рту, пыталась догадаться, нравится ли гостье ее суп.

— Ничего-то вкусного мы не умеем готовить, — сказала она в сердцах, подавая отварного осетра.

— Ты что, Дярикта, да это же самое вкусное! — воскликнул подвыпивший Митрофан.

— Вкусная осетринка, нежная, — сказала Надежда.

После еды, когда Пиапон с Митрофаном закурили, Надежда не выдержала и спросила Пиапона:

— Пиапон, у тебя деревянный дом, русский дом. У тебя швейная машина. Человек ты не глупый. Кое-что повидал. Почему же ты не снимешь эти нары?

— А где спать? — удивился Пиапон.

— Спать надо на кроватях. Вот Митроша поможет тебе их сделать.

— Надюша, люди живут по-своему, они всю жизнь так жили на нарах… — пытался остановить жену Митрофан.

— Мне какое дело, как они жили. Пиапон, раз ты живешь в новом русском доме, живи по-новому. Убери эти нары, в доме сразу места больше будет, светлее станет. Митрофан, Санька привез в Малмыж кирпичи, выпроси, привези и сложи печь, меньше в доме копоти будет.

— Да ты что, Надюша, в своем уме? — запротестовал Митрофан. — Когда мы успеем, скоро кета подойдет, готовиться к ней надо.

— Завтра кета, послезавтра охота, там зима, весна, лето и так у вас никогда времени не найдется. Знаю я вас.

Пиапон пыхтел трубкой и стыдился поднять глаза на Надежду. Приехала гостья, и ей не понравилось жилье Пиапона. И все правильно говорит, ничего в ответ не скажешь. Пиапон сам об этом думал, когда заканчивали дом. Он даже хотел попросить Митрофана изготовить две кровати, стол и стулья, потом передумал: надо же иметь совесть! Жена и дочери смотрели на Пиапона, на расшумевшуюся Надежду и ничего не понимали.

— Митроша, дома все обговорим, — продолжала Надежда. — Пиапон, если кровати Митрофан сделает, нары ешь?

— Надю, время мало, кета идет, когда делай? — Пиапон не мог взглянуть на нее.

— Нары уберешь, я спрашиваю?

— Чего не убирай, сегодня могу убирай.

— Зачем сегодня? Когда Митрофан кровати изготовит, тогда уберешь.

— Ты чево тут командуешь? Это твой дом? — рассердился вдруг Митрофан. — Как жандарм раскричалась.

«Совсем взбесилась баба, — подумал Митрофан с удовольствием, — выходит и правда, за душу задело».

Митрофан посмотрел на Пиапона, втянувшего голову в плечи, и еле удерживался, чтобы не расхохотаться.

— Ну, как? Досталось вам? — смеялся Митрофан, когда Пиапон пошел провожать его. — Зря ты ее пригласил, я бы сам тебе челнок-оморочку заполнил ниткой. Ишь какое трудное дело!

— Нет, Митропан, надо было, чтобы она приехала, — ответил Пиапон. — Правильно она говорит.

Надежда села на корме, взяла кормовое весло и крикнула:

— Пиапон, теперь уж я обязательно приеду. Посмотрю, что ты сделаешь!

— Приезжай, Надю, приезжай, — ответил Пиапон.

Он долго смотрел вслед удалявшейся лодке и думал: «Правильно говорит Надю, очень правильно. Нас пока носом не потычешь в эту грязь, не замечаем ее, прижились, она как бы родная стала. Потолок ведь из белых досок, а сейчас не заметишь даже, где сучки чернели на этой белой доске, все черно, как дно котла. Три женщины дома и тоже не видят эту грязь, даже пол мыть не научились. Тьфу! В новый дом перешли, надо по-новому жить».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В последние дни Холгитон на глазах сородичей старел. До этого он еще держался, ходил по стойбищу, заглядывал к родственникам, сидел с ними, разговаривал, если что было выпить, выпивал. А чаще всего он приходил, чтобы рассказать о своей поездке в Сан-Син. Прошло уже пять лет, как он съездил в Сан-Син и все няргинцы слышали его рассказ уже десятки раз. Няргинцы стали замечать, что один и тот же факт Холгитон каждый раз рассказывал по-разному, а за последнее время начал просто перевирать.