Евгений Рожков - Осень без любви Страница 58

Повариха Анна, высокая, полная, с редкими волосами, сожженными перекисью водорода, с белыми ногами, на которых видны алые расчесы от укусов комаров, ходит вокруг костра, помешивает кашу и сонно поглядывает на огонь, море и свою двухместную голубую палатку. От тепла, от того, что нет комаров, ее тянет ко сну.

Бригадир рыбаков Каант — худенький, будто подсушенный, с темным обветренным до шелушения лицом, суетится у сети. Сеть капроновая, прочная, с крупными ячейками на кету, висит на кольях и посвистывает на ветру однообразно, словно жалуется на что-то. Каант связывает порванные ячейки, выпутывает мусор, изредка посматривая на другую сторону залива, где город с белыми домами, на безоблачное небо, и тяжело вздыхает. Погода стоит хорошая, ловить бы да ловить рыбу, но что поделаешь, не начался ход кеты, даже на уху пока ничего не поймаешь.

— Какомэй! — восклицает бригадир, остановив взгляд на море. — Хороший пароход, красивый!

На той стороне залива от причала отходит белоснежный лайнер, такой большой, что кажется полгорода оторвалось и уплывает в море.

Рыбаки у палатки тоже бросили работу — смотрят. С парохода доносятся обрывки веселой музыки, потом звучит басом гудок.

— Людей повезли на материк, — сказал кто-то. — Вот у кого жизнь!

«Куда люди едут, — думает Каант, — путина на носу, а они?! Нехорошо так… путину бросать…»

Бригадир достает сигареты, закуривает. Каант больше не смотрит на море, он потерял всякий интерес к пароходу, набитому людьми и музыкой. Праздности Каант не любит.

На берегу остро пахнет дымом и морем. Нет только главного запаха, запаха рыбы. «Но ничего, — утешает себя Каант, — скоро пойдет рыба. Хотя может случиться и так, как было в прошлом году: ждали-ждали большого хода кеты, а его так и не было. План не выполнили, заработок был плохой».

Недалеко от палаток, ближе к воде, у длинного высокого навеса, толкаются люди, гудит натужно бульдозер, и мужчина, высокий, с большой седой головой, в потертом сереньком костюме, бегает, машет руками — командует. Это колхозный мастер по засолке рыбы Иван Филиппович. Правление назначило его старшим на рыбалке. Сюда он приехал недавно и вот уже достал где-то чаны, и строит свой колхозный микрозасолочный цех — на случай, если рыбы будет много и ее не успеют отправить на завод.

Каант посматривает на мастера, слышит его громкий, заглушающий даже рокот измученного бульдозера голос и думает: «Если Иван Филиппович приехал и стал строить засолочный цех — будет рыба. В прошлом году его не было и рыбы не было. Он рыбу чувствует, как олень важенку во время гона».

Шумит монотонно синее море, и белые барашки волн все бегут и бегут к берегу. «Чего они бегут? Давно бежали, теперь бегут, через месяц, через год тоже будут бежать». Каант задумчиво затягивается сигаретой.

Самое памятное, самое важное, что было в жизни Каанта, связано с морем и с нелегким трудом. На море, в дни путины, нет праздников. Путина — это тяжелая работа, но путина все-таки и праздник. Потому что зимой, когда занесет рыбалку снегом, море скует льдом, а тело сбросит усталость, — заноет душа, затоскует о синем просторе, о свисте сетей на ветру, о запахе травы, рыбы. Лето, путину вновь будешь ждать, как праздника.

Каант курит и думает о своей жизни. Когда нет настоящего дела, время кажется долгим и ненужным. Всегда было так. С далекого детства, когда его, четырехлетнего мальчонку, отец впервые взял на рыбалку, до сегодняшних дней, когда уже и его пятнадцатилетний сын вместе с рыбаками смотрит беспокойно на море, ожидание всегда изводило душу.

— Смотрите-ка, Собранияк! — показывая рукой на дорогу, говорит кто-то из рыбаков.

— Откуда он взялся?

— Ну, если Собранияк, так собрание будет.

Мужики бросают работу, встают на ноги, чтобы лучше рассмотреть пешехода.

— Идет-то как быстро! — восклицают. — Будто молодой!

— Вещей нет, налегке!

— Ко времени он, — подбоченясь, говорит повариха. — Каша сварилась.

Старик скрылся в лощине и через несколько минут опять появился.

Теперь хорошо видно его одежду — потертую, старую летнюю кухлянку и лицо, темное от загара и пыли.

Старик подошел к палаткам, устало сел на траву, его обступили рыбаки.

— Етти… Пришел? — спрашивают.

— Ии… — да! — отвечает старик и улыбается, губы у него бледные и сухие: устал.

— Объясни, откуда ты взялся?! — удивляется Каант и чешет затылок.

— Оттуда, — старик показывает пальцем вверх, с неба.

Рыбаки смеются, веселый Собранияк всегда шутит. Сам старик не смеется, еще не отдышался. Не унялся гул в ногах, и из тела не улетела усталость. Морщинистое, с вдавленным носом, плоское лицо его покрыто капельками пота.

— Не верите, а я, правда, с неба. Из поселка на вертолете пограничники привезли, иду от них, тут недалеко.

— Какомэй?! — удивляются все. — Как это они тебя взяли?

— Очень просто, говорю, на собрание нужно, а они: лезь, довезем. Хорошие ребята!

— Какое же собрание будет?

— Такое! Важное! — старик снимает малахай, гладит рукой редкие, седые, спутавшиеся влажные волосы и устало добавляет: — Завтра районный начальник приедет, все узнаете.

У засолочного цеха замолкает бульдозер. Подошло время обеда. Иван Филиппович, широко размахивая руками, идет по тропинке к палаткам.

— Что нового? — поздоровавшись со стариком, сразу спрашивает он.

— Ничего, собранияк было, — говорит дед, — завтра и здесь будет. Сам представитель из района приедет.

— Как же ты его опередил?

— Он на вездеходе поедет, а я вот на вертолете. Хорошие ребята помогли.

Иван Филиппович садится у костра и грустно говорит:

— Собрания теперь можно проводить, рыба еще не идет. — Он зевает сонно, прикрывая тяжелыми веками большие, выбеленные временем глаза, снимает резиновые сапоги, надевает чистые носки и тапочки, которые принесла ему повариха Анна.

— Ну что, будем обедать? — спрашивает Иван Филиппович у рыбаков.

— Можно! — отвечают ему вразнобой мужчины и медленно, один за другим, идут к столу, врытому в землю, на котором повариха уже успела поставить глубокие пластмассовые миски.

Гречневую кашу едят молча и нехотя. Надоела всем каша, так надоела, что не смотрели бы на нее. Но что делать, рыбы пока нет.

— О чем собрание-то было? — спрашивает мастер у старика, чтобы нарушить тягостное молчание за столом.

— Новый план приняли, — отвечает тот.

— Встречный, значит?..

— Да!

— И здесь собрание по плану будет?

— Не знаю, начальник скажет.

— Ну что? Хорошо!.. План планом, а вот как рыба? Она в планах не понимает и, бывает, не идет, хоть и план высокий.

Собранияк кивает головой, мол, все он понимает, со всем согласен. На самом деле старика мало волнует: пойдет рыба или нет. Главное он сделал, предупредил, что будет собрание, а остальное пусть сами думают, на то они начальство.

Давно еще, когда только организовался в их большом стойбище колхоз, когда сам Собранияк был молодым, быстрым и ловким, приехали издалека представители и попросили его собрать людей в центре стойбища в одной большой яранге.

— Зачем? — спросил он.

— На собрание, по важному делу.

Что такое собрание он не знал, но побежал по ярангам и стал кричать:

— Все на собранияк! На собранияк!

С тех пор и прилипло к нему это новое, полюбившееся всем слово, с тех пор он занимается только тем, что созывает сельчан на собрание. Колхоз за это жалование платит и выдает спецовку — обувь.

Никто не помнит настоящего имени старика. Недавно, по случаю назначения пенсии, выдавали ему новый паспорт, он попросил председателя сельсовета, старого своего приятеля Айнакваургина, написать в графе «фамилия, имя, отчество» одно слово Собранияк, что сделал тот с большим удовольствием, потому что тоже не помнил его настоящего имени.

Каант поднялся было из-за стола, уж перекинул ногу через скамеечку, но передумал, сел назад, глаза его округлились.

— А где Кемлиль?..

— Коо, — отвечают, — не знаем.

— Опять, наверное, напился? И где он водку берет? — недовольным голосом спрашивает Каант и смотрит на всех пристально — ждет ответа.

— Где? Он же с собой ее привез, — отвечает Теюлькут, спокойный пожилой рыбак с большими желтыми зубами, постоянно озабоченный, будто потерял деньги, накопленные за всю жизнь. — Он полный рюкзак привез водки, где-то спрятал. Помните, когда плыли сюда, Кемлиль не отходил от рюкзака, как ревнивый муж от неверной жены. Я сразу заметил, что здесь что-то не то.

Теюлькут посмотрел на бригадира, прищурив свои маленькие озабоченные глаза, глотнул слюну и оттолкнул тарелку с кашей.

— Найти его нужно, — сказал мастер. — Водку тоже найти нужно.