Петр Капица - Когда исчезает страх Страница 59

Передав принесенную папку полковому комиссару, Лобысевич вытянулся, плотно сомкнув тонкие губы, и сделался каким-то настороженным, словно ждал подвоха.

Полковой комиссар развернул папку и, увидев в ней множество бумаг, исписанных мелким почерком, сделал болезненную гримасу, точно у него заныли зубы.

— Читать всё это нам некогда, — сказал он. — Меня и майора интересуют лейтенанты Кочеванов и Ширвис. Докладывайте, что вам известно о них… плохое и хорошее.

— Есть! — с готовностью отозвался капитан! Только должен предупредить: плохого будет больше.

При этом Лобысевич вопросительно уставился на полкового комиссара: «Стоит ли при незнакомом майоре откровенничать?» Он ждал сигнала — малейшего намека.

— Выкладывайте все как есть, — предложил Сучков. — Сейчас не до дипломатии.

— Так точно, — подхватил Лобысевич, — понимаю. Эти нарушители воинской дисциплины мною с первого дня примечены. Около них всегда компании собираются. Как же, остряки! Всё хихоньки да хахоньки, а серьезного ни на грош. Зимой бокс затеяли. Не летчики — забулдыги. Лица в синяках, носы опухшие. В клуб придут — все оборачиваются. Я им говорю — прекратить, а они хорохорятся: воинским уставом бокс-де не запрещен. И начальник физподготовки их поддерживает… Вижу: заводилами становятся, личный состав с пути сбивают. Решил пресечь. Зову к себе замполита и говорю: «Что же это вы, товарищ политрук, инициативу из своих рук выпускаете? Займитесь новичками, распускаться стали…»

Лобысевич в волнении облизал губы и с жаром продолжал:

— И на теоретических занятиях изощряются, жди от них всяких каверз. Никакой сознательности! За технику не болеют, по передовикам не равняются, я им в голову вбиваю: летать надо аккуратно, без аварийности, а они и ухом не ведут — лихачи! Улетят подальше за сопки и озоруют, словно сорванцы несмышленые. Так вот и комдиву на глаза попались. А мы за них отвечай…

— Скажите, — перебил его майор, — а сами вы с ними летали?

— Никак нет, редко приходится. Текучка заедает, с ними больше мой заместитель капитан Шворобей. Он из инструкторов. Воспитательную работу знает «Только мягковат, шуточкой хочет пронять, а им это — что дробина слону.

— А вы как же действуете?

— По уставу: строгостью и приказом. Военная служба не терпит поблажек, а особенно в летном деле. Тут чуть не то — будьте любезны, отвечайте головой. Я первым делом требую службы, примерного поведения, подчинения старшим, аккуратности. Ежели ты пилот военно-воздушных сил…

И он подробно, штампованными фразами начал излагать свои взгляды. Как жалок, бесплотен и уныл в его представлении был молодой летчик-истребитель! Он походил на робота, мыслящего инструкциями, поступающего только так, как ему предписано.

«Плохо, когда во главе эскадрильи стоит такой казенный и скучный человек, — думал майор Чубанов. — Он не способен в нужный момент ободрить своих людей сердечным, дружеским словом. У такого вечно дело не клеится, люди постоянно чем-то недовольны, а это, конечно, скажется в бою».

Слушать Лобысевича было необыкновенно скучно. Чубанов, видя, как у Сучкова задрожала от подавленной зевоты челюсть, поспешил сказать:

— Больше у меня вопросов нет.

Но полковой комиссар не отпустил капитана, а стал допытываться: как бы тот поступил с Кочевановым и Ширвисом, если бы ему одному предложили решить их судьбу?

Лобысевич нахмурился: «Вот привязались! Чего они от меня хотят? Пусть сами придумывают». Но начальник политотдела ждал, надо было что-то отвечать, и он, утерев выступивший на лбу от напряжения пот, заявил:

— Я бы их под суд не отдавал! Это же чепе! Слава всюду пойдет: в смешанном полку, мол, двух летчиков судили. Какая, скажут, у них дисциплина? Как допустили? О чем думали? Я бы дал этим разгильдяям суток по двадцать гауптвахты, а потом — в батальон аэродромного обслуживания списал. Зачем держать таких в эскадрилье?

Видно было, что Лобысевича больше занимал престиж части, нежели судьба пилотов. Полковой комиссар укоризненно покачал головой.

— Как-то нехорошо получается, — сказал он. — Этих другим сплавим, а сами хороших наберем. Да ведь не все же у вас такие? Вызовите из эскадрильи вашего лучшего… как его?

— Шубник, — подсказал Лобысевич.

— Во-во… Шубника. Пошлите сюда.

Вызванный пилот был среднего роста, подтянут и подчеркнуто аккуратен.

— Лейтенант Шубник прибыл по вашему приказанию? — отрапортовал он громким, хорошо поставленным голосом, затем рывком опустил руку, сделал шаг в сторону и застыл в почтительном ожидании вопросов. Заметно было, что этот смазливый и черноглазый пилот отлично отработал «подход» к начальству.

— Каким, по вашему мнению, должен быть летчик-истребитель? — спросил полковой комиссар, ласково глядя на ловкого лейтенанта.

Майор не мог определить: добрый ли человек Сучков или прикидывается таким? Лицо полкового комиссара почти не покидала приветливая улыбка. Он со всеми говорил покровительственно, словно с малыми ребятами, полагая, видимо, что так должен держать себя политработник — отец части.

— Боевой устав от нас требует быть смелым, решительным, инициативным, — заученно отчеканил Шубник. — Всюду искать боя, с хладнокровной уверенностью в своем превосходстве.

— Верно, — сказал Сучков. — А как вы относитесь к поведению ваших товарищей — Кочеванова и Ширвиса?

— Отрицательно.

— Конкретней. В чем вы видите их недисциплинированность?

— В неподчинении приказу, в нарушении инструкций, в разболтанности и лихачестве…

У Чубанова такие быстрые на ответ летчики вызывали недоверие. Поэтому он в упор спросил:

— В эту неделю сколько раз вы были в воздухе?

— Шесть. Четыре раза ходил звеном на барражирование и два на перехват противника.

— Сколько самолетов сбили?

Шубник смутился. Его густые черные брови изогнулись, в глазах появилось недоумение: не шутят ли с ним? Нет ли в этом вопросе издевки?

— Майор интересуется: участвовали вы в воздушных боях? — пришел ему на выручку Сучков..

— Н-нет, противник уклонялся.

— А почему вы не настигали?

— Мы пытались, но «мессершмитты» обладают большей скоростью.

— Что-то у вас теория с практикой расходятся. Отличники не могут перехватить противника, а те, кто в отсталых ходит, врываются в строй бомбардировщиков и, не считая их, поджигают в воздухе. Вы и к этому отрицательно относитесь?

— Да. Взлетать при бомбежке — преступление. Сбитые бомбардировщики их не оправдывают. Это случайность.

— Что же вы сделали бы на месте Ширвиса и Кочеванова?

— Я бы отвел самолет в безопасное место и ушел бы в укрытие.

— Значит, дали бы возможность спокойно бомбить аэродром и ваш укрытый самолет? Так?

— Я не решаю подобных вопросов… и у меня нет прав изменять инструкции.

— Что же вы называете инициативой?

Шубник недоумевал: чего от него добивается этот въедливый майор? Прежде, когда его вызывали к начальству в дни инспекторских смотров, он хорошо знал, как надо себя держать: щегольни выправкой, знаниями, бойкостью ответов — все будут довольны. Сейчас же разговор шел какой-то неясный, извилистый. И он обиженно сказал:

— Я не понимаю вас.

— Напрасно расстраиваетесь, лейтенант Шубник, — поспешил подбодрить его Сучков. — Ответили вы как положено. — Затем он обратился к Чубанову: — Вы желаете еще с кем-нибудь поговорить?

— Да, — сухо ответил майор, — с рядовыми летчиками эскадрильи.

— Товарищ лейтенант, вызовите… Кто там в их компании?..

— Хрусталев… Голявкин… Жамкочьян, — стал перечислять Шубник.

— Хрусталева.

— Есть вызвать Хрусталева!

Лейтенант, словно автомат, повернулся, щелкнул каблуками и четким шагом вышел.

— Ну, как вам нравится наш Шубник? — с улыбкой спросил полковой комиссар у майора, ожидая похвалы.

— Видите ли, иногда к людям, которых выставляют как примерных, я отношусь с предубеждением, — ответил Чубанов. — Во время войны нередко меняешь суждения. Разочаровываешься в тех, кто казался смелым, волевым, рассудительным, а в неприметных либо строптивых открываешь вдруг подлинных героев и верных товарищей.

— Бывает, конечно, — неохотно согласился Сучков. — Но лучше не менять мнений.

Младший лейтенант Хрусталев был на удивление белобрыс: ресницы его синеватых глаз казались припудренными, а брови наведенными мелом. Всем своим видом — открытым лицом, смелым взглядом и размахом плеч — он располагал к себе.

— Товарищ младший лейтенант, вот так, положа руку на сердце, скажите: как у вас в эскадрилье рядовые летчики относятся к поступку Кочеванова и Ширвиса? — спросил Чубанов.

— Мы болеем за них. Каждый из нас поступил бы так же, — ответил Хрусталев.