Глеб Пакулов - Глубинка Страница 6

Гошка подбросил на ладони банку, причмокнул:

— Помидорчики-то, ба-а! Болгарские… Из Тамариных небось закромов.

— Отломилось и мне, — подмигнул, натягивая свитер, Женька.

Гошка погрозил ему пальцем и начал вспарывать консервы.

Сергей подошел к студенту, торжественно протянул многостержневую шариковую ручку.

— Вот, чтоб хватило на весь диплом, сохрани. Уши давай.

— Спа-си-бо! — вытягиваясь на носках за руками Сергея, захныкал Женька. — Вижу Москву, вижу-у!

— Так его, спиртоноса рыжего, — подзудил Гошка. — Только пюре не прозевай.

— Момент, — Сергей отпустил Женьку, стал ложкой мешать в кастрюле. — А вы, Харлампий Адамович, почему раздеваетесь? Надо посидеть, выпить, поговорить. По случаю именин не грех, зачем обижать юношу.

— Нездоровится что-то мне, — отказался начальник. — Слабость окаянная, видно, простыл.

— Или нервное, тоже бывает. — Сергей взял со стола банку с маслом, зачерпнул ложкой. — Вот и надо водчонки хватить, а сверху чайку горячего. Все как рукой.

— Ты комбижиром заправь, — наблюдая за ложкой, посоветовал Харлампий. — На складе нет больше сливочного.

Гошка услышал, насторожился. Харлампий в сиреневых трусах сидел на раскладушке. Его сухонькие ноги в голенищах сапог напоминали песты в ступках.

— Это почему же комбижиром? — Гошка вытянул шею. — В чем дело? Съедим сливочное, тогда хочешь не хочешь…

— Ну, не все ли вам равно, — Харлампий отвел глаза. — Комбижир — то же масло, его у нас много, а это поберечь бы для лечебных целей. У меня желудок плохой.

Сергей ткнул ложку обратно в банку, отошел к печке. Харлампий полез в мешок. Глядя на него, Гошка удрученно молчал. В последнее время он все пристальнее присматривался к начальнику, но, как признавался самому себе, начальник оставался для него задачей из головоломных.

— Адамыч, — наклонился над ним студент. — Девушки придут, поддержи компанию.

— Нет, Женя, поздравляю, но пас. — Харлампий до самого горла застегнул молнию спального мешка. — Надо прогреться.

Студент обиженно надулся, отошел. Гошка подтолкнул его локтем.

— Чего пристаешь к человеку? Начальству напиваться с подчиненными устав не велит. — Он облизал нож. — Порядка, салага, не знаешь. Начальник выпьет, но с глазу на глаз с собою, в спальном мешке.

Харлампий чертыхнулся и повернулся спиной. Женька щелкнул замочками, распахнул чемоданчик. По плотному ряду бутылок порхнули веселые блики.

— Ну и ну-у! — Сергей подбоченился. — Гога, глянь сюда.

Спрятав руки за спину, Гошка подошел к столу, с минуту разглядывая наклейки, потом тяжко вздохнул.

— Жалко терять друзей, но рабов еще жальче. Вот, дарую тебе свободу, студент, и пусть сгорят твои цепи! — Он высыпал на столешницу горсть свечечек. — Зажжем все. Ура!

— Ура, только сожжем не все сразу, — зажадничал Женька. — Будем по одной.

— Будет так, как положено! — Гошка принялся зажигать свечечки и расставлять кружком в центре стола. Студент с грустью наблюдал за его руками.

— Признайся, — он благодарно обнял Гошку. — Признайся, что ты нарочно накатал их ровно двадцать?

— Не придумывай меня добрым, вьюноша. — Гошка оттолкнул его плечом. — Сошлось совершенно случайно.

Вошли Тамара и Вера. Стройная, с широко расставленными, чуть раскосыми глазами Тамара приветственно вскинула руку.

— Приветики! Женечка, поздравляю. — Она подошла к студенту, вытянула губы и чмокнула в пухлую щеку. — Расти умненьким, слушайся старших. Верочка, поздравь.

Повариха в новенькой телогрейке и цветастом — алые розы по черному фону — платке, протянула ладошку лодочкой.

— Приятной дальнейшей жизни, — как одно слово выговорила она, пожимая Женькину руку.

— Спасибо, девчата, — студент поясно поклонился. — Прошу к нашему столошу, — будьте как дома.

Сергей радушно раскинул руки:

— Девочки, раздевайтесь!

Гошка прыснул. Сергей сконфузился, дал Гошке подзатыльник и стал помогать Вере снять телогрейку.

Тамара скинула голубую на меху куртку, осталась в свитере.

— Будет тайная вечеря? — спросила она, пробираясь к Гошке. — Откуда такая роскошь, свечки? — наклонилась, заглянула ему в лицо.

— Начес вспыхнет, — сказал он.

— Ах! — Тамара схватилась за прическу. — Ну тебя, напугал.

— Вот свинство собачье, — без зла посетовал Гошка, глядя на последнюю, снова завалившуюся свечку. — Или у него в метрике напутано, или сам темнит, но двадцати ему нету. Слышишь, студент? Примета верная.

— Плохая примета, — накапывая стеарин на столешницу и пытаясь прикрепить свечу, высказала Тамара. — Падает, — значит, что-то отпадет.

— Ни в черта, ни в бога, ни в приметы не верю, — оболокаясь в чистую рубаху, ответил Женька. — Просто живу.

— Легко живешь, — позавидовал Гошка. — Безоблачно. Зачем тогда бабушкин сонник с собой возишь?

Женька многозначительно покосился на него, фыркнул носом и начал повязывать галстук. Тамара прижалась к Гошке, шепнула:

— Послезавтра твой день рождения, верно?

Гошка потерся лбом о ее висок, ласково боднул:

— Эт-то точно, — подтвердил он. — Я не родиться не мог.

Студент подхватил Веру под руку, повел к столу.

— Садитесь кто куда, — пригласил он. — Разливайте, произносите, бражничайте. Вот вам, вот вам, вот вам!

Женька поставил бутылки в кружок из свечей. Расселись. Сергей откупорил, разлил по кружкам. Гошка взял одну, направился к Харлампию.

— Прими от соратников… Слышишь, Адамыч? — позвал он. — Болеть не время. Выпей, улыбнись. Ведь улыбка — это флаг корабля… Ну, капитан, тебя умоляют матросы!

— Отойди! — раздался из мешка глухой голос. — Никакой в тебе серьезности.

— Верно, — согласился Гошка. — Я буйный. Тихопомешанные, те серьезные.

— Гоша! — позвала Тамара и укоризненно качнула начесом.

— Но ведь это ты, твоя мысль, чтоб выпил от простуды. — Гошка махнул ладонью, сел на место. Кружки столпились над столом, брякнули.

Выпьем за тех, кто в любой переметлезет, страх отшатнув,не думая, кто там за дверью ревет —ветер или шатун! —

прочел Гошка. — За Женьку!

Тамара дунула на одну плошку, на другую, погасила. Остались гореть только свечки. Выпили, помолчали. Зыбкие язычки свечек скудно высветлили стол, дальше — темнота. Только из дырок печной заслонки протянулись и шарят по полу щупальца огня.

— Третий раз весну встречать будем, — пощипывая струны, проговорил Гошка. — Ангара, набережная, тополечки в листочках. Первые, клейкие. Это раз! — Гитара в его руках взрыдала. — В Усть-Куте, на базе, то же самое. Это два!.. Теперь здесь сидим…

— Это три! — подсказал Женька.

— …ждем. Три пока отставить. — Гошка тряхнул гитарой, склонил ухо, прислушиваясь к отлетающему стону.

— Ужас какой-то! — Тамара хрустнула пальцами. — Ждать, бесконечно ждать!.. Ведь сидят же счастливчики в камералке, работают до пяти, отдыхают по-человечески.

— Купаются в Лене, — подзудил Женька, — на лодочках катаются, цветы собирают, танцы, кино, занавеской закрыто окно. А между прочим, полевую надбавку за «тяготы и лишения» получают, как и мы, грешные.

— Это несправедливо! — вспыхнула Тамара. — Просто жестоко по отношению к полевикам!

Гошка похлопал ладонью по гитаре:

— Боже, что у нас за разговоры? Или жалуемся, или ругаем.

— Надоели друг другу, вот что, — заключил Женька. — А ведь всего второй месяц мордой к морде!.. Что же те вытворять начнут, которым от Земли — да к другим планетам?

— Не надо. — Тамара поймала его за руку. — Гоша, играй.

— Что за аналогия, студент? — с усмешкой спросил Гошка. — Туда пошлют парней покрепче нас. Во всех измерениях.

Он полуобернулся к Тамаре и, чуть трогая струны, запел, как заговорил:

Ты со мной не добрей и не строже,стал я вроде не к месту заплаткой.Каждой ночью по новой порошеподхожу я к твоей палатке.С кем смеешься ты в ней, нехорошая?Будто сыплешь на блюдечко грошики…

Сергей осторожно поставил кружку на стол, подпер голову ладонью. Вера не знала, куда деть руки, сидела тискала платочек, словно приготовилась плакать.

…Над следами большими и маленькимия стою, заметаю их валенками.Но на грудь мою бросится, рада мне,твоя лайка по кличке Маршрут.И обида десантником падает,не успевшим раскрыть парашют…

Тамара не мигая глядела на Гошку, и в глазах ее, набухших слезами, стояли маленькие свечечки. Он столкнулся с ее взглядом, спросил:

— Поедешь на мыс Доброй Надежды?

— Не знаю. — Она смотрела сумеречно, будто сквозь Гошку. — Какой он?

— Не бывал. — Он отвел глаза. — Не это важно. Главное, что он есть, этот мыс Надежды. Мы побываем на нем.