Николай Вирта - Одиночество Страница 61

Взрослый, он как бы повзрослел; все, что казалось ему простым, предстало перед ним чрезвычайно осложненным. Стало уловимо то, что движет жизнь, что приближает человека к какому-либо классу либо отдаляет от него. Он и об антоновском мятеже стал думать совсем иначе. Этот мятеж разодрал на два враждующих лагеря не только страну и привел обе стороны к вооруженной схватке… Рвались дружеские связи и семейные узы, враждовали отец с сыном, брат с братом, как он с Петром, мужья и жены. И даже подростки не остались равнодушными наблюдателями кровопролитной, беспощадной борьбы…

Разговаривая с коммунарами, рассказывая им о съезде, о том, какими средствами партия решила победить Антонова, Сергей Иванович все внимательнее и внимательнее вглядывался в окружающие лица.

Какое разнообразие дум, желаний, характеров, настроений! И все это надо объединить во имя одного: во имя борьбы со злом мира, которое воплощено в образе брата Петра, во имя революции и ее победы, во имя будущего этих людей, будущего их поколений…

Ночью Сергей Иванович пришел в теплушку Листрата и долго говорил с Фролом Петровичем. Листрат присутствовал при их беседе.

Сергей Иванович расспрашивал Фрола Петровича, как казалось Листрату, о самых пустяковых делах — о том где мужики достают соль, спички, сколько посеяно было осенью ржи, сколько мельник берет за помол, работает ли просорушка… Об Антонове, антоновцах Сергей Иванович задал два-три вопроса, да и ответы на них выслушал как-то рассеянно.

«Это, конечно, хорошо, союзник и так далее, — думал Листрат, слушая беседу Сергея Сторожева с Фролом Баевым. — Союзник союзником, а присматривать за ними надо в оба глаза. И вообще черт их разберет. Фрол Баев первым из мужиков подписал протокол о присоединении к Антонову. В комитете антоновском работал, от красных отступал, ходил к Ленину за правдой, был избит антоновцами, чуть не ухайдакали они его, беднягу… Неисповедимы пути человеческие! Конечно, лучше, если Фрол всей душой будет за нас, а не за Сторожева. Это ясно. Все-таки как-никак подмога сильная».

Сергей Иванович отпустил Фрола Петровича часа в два ночи и, к удивлению Листрата, не дал ему никаких наставлений. Но когда Фрол Петрович прощался с Листратом, тот увидел, как преобразился этот человек: словно ему отвалили воз подарков.

— Вот они, какие дела, — задумчиво сказал Сергей Иванович. — Самые трудные времена, Листрат Григорьевич, только еще начинаются.

— А мы думали, конец им!

— Конец не скоро будет. Врагов у нас полно, а дел того больше.

— Ничего, выдержим.

С утра Сергей Иванович начал заниматься делами ревкома, а через неделю отряд под командованием Листрата, подкрепленный ротой пехоты, ушел со станции и обосновался в селе Семеновке, верстах в двадцати от Двориков.

В первый же день Сергей Иванович собрал семеновских мужиков на сход и попросил выбрать сельский Совет. Совет, по предложению Сергея Ивановича, тут же занялся подготовкой к севу поздних яровых, починкой сох, сеялок.

Через несколько дней мужики под охраной красноармейцев и коммунаров выехали в поле сеять.

В Семеновке отряд побыл недолго. Ревком двинулся дальше. Он шел, оставляя в селах небольшие группы красноармейцев, в помощь им организовывались добровольческие дружины из крестьян.

Сергей Иванович все дни проводил в Советах, в поле, в отряде Листрата, выезжал с Чикиным на разведку, ходил с обысками в дома антоновских активистов, допрашивал сдавшихся.

В Дворики отряд Листрата пришел в ласковый майский день.

Листрат и Лешка тут же поскакали домой.

Аксинья сказала, что Наташа неделю назад ушла к тетке в Грязное. Лешка чуть не заревел.

— Погоди, дурак, — уговаривал Листрат брата. — Через недельку и мы в Грязное поедем.

Сергей Иванович тоже побывал дома и долго говорил с Андрианом один на один.

Андриан, высохший, с коричневым дубленым лицом, сурово выговаривал Сергею Ивановичу за то, что в семью вошла вражда и брат пошел на брата, Он чего-то требовал от Сергея Ивановича, а чего — не знал и сам. Потом вдруг попросил не обижать жену Петра Прасковью и детей.

— А мы с детьми не воюем, — сказал миролюбиво Сергей Иванович. — Не все дети в отцов идут.

Вечером мужики собрались в школу, выбрали Андрея Андреевича председателем сельского Совета, Семена Сторожева и Никиту Семеновича — членами. Однако на предложение Сергея Ивановича составить список антоноецев и всех замешанных в восстании людей мир ответил отказом.

— Мы все замешаны, — сказал бывший комитетчик Аким, поротый Сторожевым. — Какие там списки!

Сергей Иванович мрачно улыбнулся, а Листрат прошептал ему на ухо:

— А ты говоришь — союзники… Ох, жуки!

— Ничего, — сказал Сергей Иванович. — Не все зараз… Поймут.

Глава пятая

Листрат все откладывал поездку в Грязное — связи с селом не было; осторожный, он не хотел рисковать, хотя Лешка, стосковавшийся по Наташе, не давал брату покоя.

Наконец однажды утром из Грязного было получено сообщение: вошел туда красный отряд и очищает округу от антоновцев.

Листрат сходил в ревком, поговорил с Сергеем Ивановичем и велел готовиться к походу. Лешке он сказал, что отряд едет в Грязное восстанавливать советскую власть и там останется надолго. Парень взвыл от радости, повис на шее брата и тормошил его до тех пор, пока тот не рассердился.

В тот день Лешка дежурил в ревкоме. Ревком был пуст, лишь на крылечке разглагольствовал Листрат и слушал его россказни постаревший Андриан.

— А ты сомневался, помнишь ли, где, мол, гвардия, — тыча Андриана кулаком в бок, говорил Листрат. — Был я в этом доме — помнишь девятнадцатый год? — один, а теперь, гляди, сколько нас! Гвардия! Вон она и гвардия.

— Да, точно, — вздыхал Андриан, — много вас!

— Ваш-то все шляется? — спросил после молчания Листрат.

— Шляется! Погубитель наш, дурак седой.

— Ну, не скажи, не скажи, что дурак. Сволочь он, а не дурак!

— Крышка им?

— Определенно!

— Шел бы ты, собирался, — сказал Лешка, — расселся тут!

— И то пойду. Пойдем, Андрияша, покурим. Табачку мне привезли богатого.

Лешка остался один. Солнце сползало к западу, был как-то особенно ласков и тих день. Он думал о Наташе, считал месяцы — и выходило, что рожать она должна вот-вот.

За стеной послышался конский топот, всадник остановил лошадь около ревкома, кричал, вызывая кого-нибудь на улицу.

Лешка вышел.

— Где Сергей Иванович? — тяжело дыша, спросил прибывший.

— Обедает.

— Пакет передай. Срочный. Из Грязного. Беда там.

— Что такое? — спросил Лешка.

— Девка одна, Наталья Баева, красноармейца чуть не удушила. Сидит в омете с револьвером, кричит: «Не подходи, убью!» Ну, ровно зверь.

И, ударив лошадь плеткой, конник помчался дальше.

Лешка побледнел, затрясся, дурным голосом закричал что-то.

— Ты что орешь? — спросил его Сашка Чикин, он шел на смену Лешке, а тот уже бежал к дому. Сашка недоуменно развел руками, сел на приступку, закурил.

Лешка ворвался в избу, взял седло, дрожащими руками распутал ремни, вывел кобылу из-под навеса, подседлал, кинулся снова в избу, схватил браунинг, вскочил в седло и вихрем помчался по дороге.

— Куда, куда ты, черт, сто-ой! — кричал ему вслед Листрат.

Лешка не слышал и не видел ничего, лишь бешено хлестал кобылу, и одна мысль сверлила мозг: удушила, удушила, удушила…

— Удушила, удушила, — стонал он, — что же я сделаю теперь?

Лошадь неслась во весь опор, словно и ей передалось бешенство хозяина, словно поняла она, что надо спешить, надо, надо… И, вытянув шею, несла Лешку, и ветер свистел в его ушах.

Уж темнело, когда он прискакал в Грязное. Оставив задыхающуюся лошадь у завальни избы, в которой жила сестра Фрола Петровича, он приостановился и услышал тревожный шепот во дворе; там толпились бледные, трясущиеся мужики.

— Ну? — свирепея, надвинулся на них Лешка и вынул браунинг. — Чего вам надо?

— Сукин сын! — закричал кто-то из мужиков. — Все из-за тебя, подлец! Сеченый!

— Пошли отсюда вон! — холодно и жестко сказал Лешка.

— Мы сторожим ее, — отозвался мужичонка, в руках у него был топор.

— Я кому сказал — убираться! — Лешкины глаза засверкали. — Сам посторожу! Понятно?

Мужики, оглядываясь, ушли.

Наташу Лешка нашел на огороде. Она сидела в омете и быстро-быстро перебирала руками соломинки.

— Лешка-а! — дико закричала она и навзничь повалилась на землю.

Очнулась она на плече у Лешки. Страшно было ее похудевшее бледное лицо.

— Лешка, Лешенька, Леша! — быстро заговорила она, дрожа всем телом и заражая Лешку дрожью. — Сейчас придут, сейчас возьмут, сейчас, сейчас, послали к вам! Леша, спаси, спрячь, милый!