Андрей Упит - Северный ветер Страница 64

Зельме не до шуток. Она сует паспорт в карман и окидывает взглядом комнату, словно надолго хочет сохранить ее в памяти.

Медлить нельзя. Надо успеть к ночному поезду за две станции отсюда. Сорок верст по бездорожью, лесами. Дорога для женщины, хоть и в мужских сапогах, очень трудная.

Мартынь провожает ее до опушки.

О многом надо бы поговорить им в эту последнюю минуту. А слов не найти. Молча шагают они рядом, каждый со своей тяжкой думой.

— Я чувствую, что ты доберешься благополучно, — говорит Мартынь, когда они скрываются за первыми густыми елями на опушке. Зельма глядит на него, словно в оцепенении.

— Обо мне говорить нечего. Вот только мучает дурное предчувствие. Сдается мне, что здесь добром не кончится.

— Чего нам еще ждать? Какого еще конца? Всему уже пришел конец.

Она качает головой.

— Все же я поступаю скверно… Жаль, что оказалась недостаточно сильной и не сумела уговорить тебя поехать со мной. Ты ведь больше ни на что не надеешься, видишь, что всему конец, — какой же смысл оставаться тут и рисковать? Быть может, это и есть геройство, когда ты спокойно стоишь перед сотней нацеленных в тебя винтовок и ждешь… Да, личный пример имеет огромное значение. Но вас ведь никто, никто не видит на поле битвы, и отвага ваша незамеченной сгинет вместе с вами в этой трясине. Хорошо еще, что никто не видит, как вы прячетесь, точно дикие звери, измученные, с отмороженными ногами. Потом, пристрелив при попытке к бегству, вас похоронят где попало и никто даже креста на еловой коре не нацарапает над вашей могилой.

— Не будем сентиментальными в эту последнюю минуту, хотя побежденные имеют право и на сентиментальность. Мы уже не в состоянии убирать трупы с поля боя. Однако еще можем помочь кое-кому из живых. Пока у меня есть паспорта в кармане, я останусь. Последний приберегу для себя.

Крепко пожав друг другу руки, они расстаются. Зельма исчезает в лесу, Мартынь возвращается, неторопливый, спокойный. Только губы сжаты плотнее да лицо стало каким-то серым.

Шум на дворе выводит его из задумчивости. Это Индрик поворачивает коня, чтобы поехать на болотный луг за сеном.

Почти у самого дома Мартынь вдруг отскакивает, будто кто-нибудь сильно стукнул его по лбу, и прячется за угол. Видит — в дверь входят матросы. Развеваются ленты бескозырок, поблескивают штыки на винтовках…

Остолбенев, стоит он, прильнув к стене. Потом отчетливо слышит громкий крик Майи в другом конце дома. Ни выстрелов, ни шума. Мартынь понимает — Зиле попался. Инстинктивно хватается он за карман, где наган и патроны. Но в то же мгновение видит, как по узкой тропинке со стороны болота приближаются еще розвальни. Рядом с ними шагают темные фигуры с развевающимися лентами на бескозырках.

Ясно, что товарищу ничем уже не помочь; остается подумать о себе. Словно затравленный зверь, Мартынь озирается вокруг. Из окон матросам все видно на три стороны. Ни малейшей надежды незамеченным добежать до леса. И с другой стороны — как раз попадешь в лапы едущих. Пока безопаснее всего остаться так, за углом дома.

Здесь, в затишье, стоит вторая лошадь Вилниса, напряженная в сани и накрытая шубой хозяина. Ничего окончательно не решив и не взвесив, Мартынь стаскивает с лошади шубу, надевает ее на себя и поднимает воротник повыше. Вскакивает на розвальни и поворачивает мимо хлева на дорогу, которую из окна не видать. Замечает, что Вилнис, притаившись, стоит возле открытой двери гумна и наблюдает за происходящим. Мартынь делает хозяину какие-то знаки, но так и не может разобрать, понял тот или нет.

Выехав на дорогу, он гонит лошадь вовсю. Привстав на колени, крутит вожжами в воздухе и хлещет бедную лошаденку. О себе теперь уже нечего думать. Надо попытаться спасти обитателей усадьбы.

Со стороны болота появляются двое матросов. Они идут по обе стороны пустых розвальней. Конь бредет, спотыкаясь, до брюха замазанный тиной, к мокрым ногам прилипли огромные комья снега.

Мартынь скачет им навстречу. На случай провала он уже придумал план. Шагах в двадцати от них, не задерживая лошадь, Мартынь начинает орать, кивая головой назад и указывая рукой на усадьбу.

— Воры, грабители! Скорей на помощь! — кричит он не своим голосом.

Матросы начинают подгонять коня. Прыгают в розвальни и спешат к усадьбе.

Мартынь скачет дальше. За первыми же елочками он останавливает лошадь и оглядывается.

За хлевом и клетью не видать двора. Но он замечает, как Вилнис пробирается к лесу. Значит, понял.

Дальше Мартынь едет шагом и останавливается там, где колея сворачивает к болотному лугу.

Ожидание кажется ему очень долгим. Со стороны усадьбы не слышно ни выстрелов, ни шума. Ясно. Зиле не успел оказать сопротивления. Его застигли врасплох и схватили.

Наконец подходит Вилнис. Весь в снегу, запыхавшийся.

— Ты видел, — говорит Мартынь, передавая вожжи хозяину. — В усадьбе матросы. Предали нас или это случайность — теперь все равно. Зиле, наверное, попался. И Акоту не уцелеть. Хотя говорят, что матросы не такие звери, как драгуны, но на их милость тоже лучше не рассчитывать. О нас думать не приходится. А вам надо как-то спасаться. Тем двум матросам я крикнул, что на усадьбу напали грабители. Они, вероятно, приняли меня за хозяина. Ты нагони Индрика, и поезжайте оба домой, скажите, что удрали от грабителя. Вы, мол, его впервые здесь видите. Он угрожал оружием и требовал денег… Нет, нет — не спорь! Это единственное, что теперь остается. Зиле уже все равно не помочь — у него оружие, и патроны, и чужой паспорт. А скажет он то же самое… Только бы женщины не проболтались и Индрик.

— О них не беспокойся, — говорит Вилнис, надевая свою шубу. — Сам черт принес…

— Воротник подними, как у меня было, — говорит Мартынь. Затем они меняются шапками.

— Присмотреться матросы не успели. Они решат, что это ты и был…

— Проклятье… — цедит Вилнис. — Куда же вам теперь деваться… и остальным?

— О нас не тужи. Думай о себе и о своих. Выходит, так мы отплатили за вашу доброту!

— Ну, мы — старые коряги, о нас и горевать нечего. Только бы молодых не тронули…

Он садится в розвальни и едет за Индриком.

Мартынь сворачивает в другую сторону и углубляется в лес, далеко обходя усадьбу. Поглядев на часы, опускает голову.

До лесного убежища меньше чем за час не добраться. А пока вернешься с подмогой, пройдет часа полтора. Задержатся ли они так долго в Криях? Не поспешат ли поскорее доставить свою добычу в надежное место?

Вспоминает, что и Толстяк тоже собирался сегодня в Крии. Сперва он рад этому, но, подумав, что Толстяк может в Криях так же нарваться, как и Зиле, Мартынь мрачнеет. Толстяк живым не дастся. Сам погибнет и других погубит — бабушку Ильзу, ребят. Мартынь даже вздрагивает при мысли об этом и бегом несется к знакомой тропе; пробежав немного, опять смотрит на часы. Пятнадцать минут, полчаса…

Однако в этот несчастный день ему повезло. По крайней мере так кажется ему, когда неподалеку от усадьбы он встречает Толстяка, Айзупа и Сниедзе. Они изумлены, увидев потного, запыхавшегося Мартыня Робежниека.

— Оружие с вами? — спрашивает он хриплым голосом. Судорожно хватает их револьверы и проверяет, заряжены ли они. Он ничего не объясняет, просто ведет их по своему следу обратно и только на опушке против усадьбы, откуда сквозь ели видны запорошенные следы полозьев, кратко рассказывает, в чем дело.

Как только Мартынь Робежниек с Зельмой Гайлен ушли, Вилнис поднимается и тоже выходит из дому. В комнату вбегает Майя, вся в снегу, озябшая, и начинает прибирать на своем столике.

Зиле, отдав револьвер Акоту, стоит, прислонившись к теплой печке, напротив Ильзы. Старушка, сидя на своей кровати, сложила на коленях руки и укоризненно покачивает головой.

— Зачем вы, сыночки, девушек за собой таскаете? Нехорошо это. Чем она может вам помочь?

— Теперь-то уж никто из нас не может помочь друг другу. Когда скрываешься, невольно тянет держаться вместе. Гурьбой куда теплей, особенно когда северный ветер день и ночь завывает в лесу.

— Теперь, конечно, ничего не поделаешь. Но она же и раньше с вами была. Про нее давно уже разговор идет…

— Что мужчины борются против господ — вы понимаете, тетушка Ильза. Ну, а женщина разве не такой же человек? Неужели ее меньше угнетают и эксплуатируют, чем мужчину? Разве вам, тетушка Ильза, не приходится маяться с утра до ночи, чтобы Вилнис мог уплатить барону аренду и прочие поборы?

— Так-то оно так. Нам тоже достается. Работать приходится день-деньской — тем только и живем. По грязи шлепать и мы с Майей умеем. А вот что бы мы делали с ружьем? Нет, тут одно баловство, ничего больше. Под ногами бы путались у вас без толку.

— Может, вы и правы насчет старых да малых. А вот взрослые женщины думают иначе. Пожалуй, я согласен с вами: с винтовкой обращаться женщине несподручно. Но ведь одними винтовками не победишь. Наша борьба широка, как сама жизнь. Думаете, мы вынуждены прятаться и скитаться потому, что нас мало? Нет! Скорее потому, что еще слишком много тех, кто против нас. Тех, кому внушали, что весь наш народ надо уничтожить. Думаете, все они баронские да господские сынки? Нет, мамаша, часто это такие же рабочие и крестьяне, как и мы. Дома у них жены и сестры, которые тоже месят грязь на дорогах да гнут спину на господ.