Орест Мальцев - Югославская трагедия Страница 64

Я вмиг узнал его. Это был американский подполковник Маккарвер. Вслед за ним молодцевато выпрыгнул командир нашего корпуса Попович. Он был в новой голубовато-серой униформе. Проведя пальцами по черным коротким усам, он оглядел себя, одернул свой френч и строго взглянул на нас. Рядом с ним Маккарвер, в расстегнутой блузе с болтающимся галстуком цвета хаки под цвет блузы и в помятых брюках навыпуск, казался не совсем опрятным ординарцем.

— Привет союзникам! — Маккарвер радушно помахал нам рукой.

— Привет! — засуетился Катнич. — Живео!

Но никто не подхватил приветствия и не выразил особой радости, несмотря на поощрительные знаки Катнича. В смущении он подошел к американцу ближе и, покосившись на Поповича, вполголоса сказал:

— Это я. Узнаете?

— А! Здравствуйте, мой дорогой! Здравствуйте, здравствуйте, — Маккарвер энергично потряс руку Катнича. — Хороших парней я узнаю с высоты птичьего полета и спускаюсь к ним запросто. Как поживаете?

Попович, не замечая на лицах бойцов и командиров должной почтительности, поманил к себе пальцем Вучетина и отрывисто спросил:

— В чем дело?

— Видите ли, друже командир, — начал Вучетин откозыряв. — Мы выполняли ваш приказ: сидели в этой Раштелице без дела, ожидая оружия и боеприпасов, а получили маринованные кабачки, портянки, ненужные нам снаряды и мухобойки.

— Да, да, — торопливо вставил Катнич, обращаясь к Маккарверу. — Неудобно получается, честно говорю… Ну, портянки и кабачки мы еще используем. Сердечно за них благодарим. Но… хлопушки для мух?! Ведь мы не в Африке! Мы не колониальные войска, для которых эти хлопушки, наверное, были предназначены. Мы удивлены! — повысил он голос, оглянувшись на бойцов.

— Я ничего не понимаю… — Комкор повел глазами на американца. — Фантасмагория какая-то!

— Для меня это новость, — расширил глаза Маккарвер. — Я лично сделал все, что мог. Указал транспортникам более правильную позицию для спуска парашютов. Мой долг — содействовать вам и помогать. Ведь я, друзья мои, прикомандирован теперь к вашему корпусу. Я и делаю все, что могу… Но портянки и хлопушки… Ба! — Его словно осенило. — Да ведь это же явное недоразумение! Ох, эти лайи! Вечно подведут. Все ясно! Тупость английского интендантства! Перепутали грузы! Дьявол их возьми! Сидят там, в Бари, тыловые крысы! — Тут Маккарвер щегольнул знанием отменных сербских ругательств. — Я этого дела так не оставлю! — негодовал он. — Мы найдем виновников в штабе балканских военно-воздушных сил. Вице-маршал авиации Эллиот всегда выражал интерес к вашим делам, обещал прийти на помощь в нужный момент. Он отвечает за планирование и координацию всего снабжения. И вот-те на! Удружил! Но не унывайте, ребята! — Маккарвер направился к бойцам. — Выше головы! Мы, американцы, приготовили для вас нечто более существенное и необходимое. Такие подрывные машинки, такие взрывчатые вещества, такие сплавы из смеси аммония и мелинита, что вы сможете поднять тут на воздух немцев вместе с горами! — Он обхватывал за плечи то одного бойца, то другого, совал всем сигареты «Кэмел», даже пощекотал Васко подмышками. — Смотрите же веселей, ребята! Все будет о’кей! Друже политкомиссар!

Катнич с готовностью подскочил.

— А вот это нужно нам вернуть. Вы уж распорядитесь. — Маккарвер поддел ногой распластавшийся на земле парашют и вдруг увидел, как носок ботинка выскользнул из разорванной ткани.

Он быстро нагнулся, расправил шелк и обнаружил громадную дыру.

Бранко, искоса наблюдавший за ним, поспешно скрылся в толпе.

— Что это такое? — гневно спросил американец.

— Не знаю, не знаю. Я парашютами не распоряжаюсь, — пробормотал Катнич.

— Расследуйте! — резко бросил ему Маккарвер. — И виновников хорошенько проучите.

— Есть… Будет исполнено.

— Ничего! Маленькие неприятности, — улыбнулся Маккарвер. — С кем они не случаются. Не унывайте, ребята!

— Пошли, — потянул его за рукав Попович.

С подкупающей улыбкой помахав на прощанье рукой, Маккарвер развалистой походкой рубахи-парня двинулся вслед за комкором к дому, где жил Катнич. Из заднего кармана его брюк торчало горлышко плоской фляжки. Бойцы смотрели вслед ему, испытывая чувство досады, что остались ни с чем. «Все будет хорошо!» В это как-то не очень верилось. Уже сколько раз утешались одними только надеждами!..»

18

Катнич квартировал в лучшем доме села, с трубой в виде шахматной туры на черепичной крыше, обнесенном каменным забором, с лепной эмблемой над калиткой: дикий кабан с гусиным пером в спине. Под эмблемой синей краской было выведено: «Дом Душана Цицмила». Сверху на пунцовом поле красовался белый двуглавый орел с короной — символ сербских националистов.

Пропустив вперед Маккарвера и Поповича, Катнич оглянулся на толпившихся в отдалении бойцов, среди которых был и Загорянов, и велел Пантере стать у калитки.

Пантера понимающе козырнул.

Попович остановился у кривого деревца грецкого ореха, растер между пальцами молодые красноватые листья, вдохнул их аромат.

— Мы ненадолго? — тихо спросил он американца. — Возможны бомбежки.

Маккарвер насторожился:

— Вы настолько информированы?

— Прошу без намеков! — Ветка в руках комкора с хрустом переломилась. — С прежним, как вы знаете, все уже покончено. Это просто чутье.

— Не беспокойтесь, Кобра! — Пронзительные глаза приблизились к самому лицу Поповича. — Даже если и не совсем еще покончено… Я вас вполне понимаю. Человек, пересаживающийся в нашу шлюпку, естественно, оставляет на тонущем корабле часть своего багажа… Мы улетим отсюда, как только вы исполните мои маленькие поручения…

И Маккарвер повернулся к подошедшему Катничу.

— Угостите нас чашкой кофе, дружище? Хочется полчасика отдохнуть. Я вам привез настоящий кофе в подарок. Бразильский!

— Сердечно благодарю! — Катнич подхватил мешочек и взял гостя под руку. — Кстати, у моего хозяина сегодня день славы, день святого патрона, шефа семьи, так сказать. Древний сербский праздник.

— О! Это интересно! — Маккарвер украдкой бросил взгляд на предусмотрительно вырытую под деревьями глубокую щель.

— Мы, сербы, очень привержены к старинным обычаям. Даже пословица есть: «Где слава, там и серб», — сказал Катнич.

— У наших народов много общего, дружище!

— Очень приятно! Прошу вас, мистер Маккарвер. — Катнич распахнул дверь дома и подбежал к комкору. — Прошу.

Но тот отрицательно мотнул головой и пренебрежительно процедил сквозь зубы:

— Я похожу немного здесь. Мне нужно сосредоточиться.

Поповичу хотелось остаться наедине со своими мыслями…

Навстречу американцу, наспех застегивая сюртук, устремился хозяин Душан Цицмил, багроволицый, с выпуклыми бусинами глаз, похожий на вареного рака.

— Пожалуйста! Кто к нам в этот день приходит, тот желанный гость, — нараспев произнес он и поклонился.

— Крестьянин? — спросил Маккарвер.

— Да, типичный, — ответил Катнич. — С небольшой склонностью к торговле. Так сказать, сторонник свободного предпринимательства. Руководитель местного комитета народного освобождения. А это его супруга.

Высокая сухая брюнетка в лиловом платье с поясом, украшенным оранжево-красными, со стеклянным блеском камнями, сделала нечто похожее на книксен.

— О! — Маккарвер поправил галстук. — Извините. Я по-походному, без претензий… Солдат!

Хозяйка поднесла ему на медном блюде плоский круглый кулич с узором в виде цветка посередине и чашку с чистой водой и чайными ложечками.

— Предлагается это отведать, — шепнул Катнич. — Таков обычай.

И, показывая пример, взял ложечкой кусочек кулича, причмокивая, положил его в рот, а ложечку опустил в чашку с водой.

Прежде чем взять ложку, Маккарвер смиренно возвел очи горе и сотворил молитву «Сильны во спасение», возблагодарив бога за благодать, ниспосланную путешествующим. Затем он произнес по обычаю «Сретна вам слава»,[64] чем окончательно покорил хозяев, и, откушав, с удовольствием огляделся.

В комнате стоял полумрак, пахло ладаном и елеем. На столе горели толстые восковые свечи, увитые бумажными цветами. Узкие струйки солнечного света, в которых золотились пылинки, проникали сквозь спущенные жалюзи. По стенам пестрели раскрашенные фотографии: виды Венеции, Генуи… Вдоль карниза шли неуклюжие, словно намалеванные рукой ребенка, рисунки: косматый лев, играющий в мяч, белка, грызущая орех, всадник с копьем, толстым, как бревно, птица с письмом в клюве, адресованным «Душану Цицмилу», и, наконец, сербский королевич Марко с палицей в руках, дерущийся, как о том свидетельствовала надпись, с турком Мусом Кеседжием.

— Истинно сербский национальный орнамент, — пояснил американцу Катнич.