Орест Мальцев - Югославская трагедия Страница 66

Попович вслух повторил стихи, к которым никак не мог подобрать последующего четверостишия:

Меня везде встречают бурно,На Монпарнасе и в лесах.И вплоть до самого СатурнаМой отблеск разлит в небесах…

Никак не получалась строчка с рифмой к слову «Явление». «Сновиденье, бденье, привиденье? — перебирал поэт… — Нет, все не то. Стихи не даются!» Он с досадой махнул рукой. До стихов ли теперь, когда нужно подумать еще об увязывании предстоящих операций в Сербии с Дапчевичем. Prose![66] Арсо поехал отбирать у Дапчевича одну или две дивизии. Но тот себя в обиду не даст. Коча хорошо знал Дапчевича еще по Испании: эгоист, трус и карьерист; не одну голову снес, чтобы пробить себе дорогу. Он и в Испании увиливал от передовой, предпочитая смотреть голых танцовщиц в анархическом клубе в Барселоне. Все же странно, если подумать, что этот Пеко, вчерашний студент-недоучка, носивший полосатую куртку горохового цвета, словно старорежимный полицейский шпик, теперь тоже генерал-лейтенант! Вот до чего раздули! Герой гражданской войны в Испании, бесстрашный защитник какого-то холма на побережье Средиземного моря, который испанцы будто бы назвали в его честь «Монтенегро» — Черной горой. Выдумали, что он при побеге из тюрьмы в Германии сумел даже уничтожить две немецкие фабрики и т. д. Сплошные титовокие «утки». Но именно эти «ужи» и позволяют Дапчевичу метить сейчас в полководцы…

— Sapristi![67] — воскликнул Попович, останавливаясь перед каким-то кустом с растопыренными ветками. — А не пообещал ли Ранкович и Дапчевичу в будущем должность начальника верховного штаба? Правда, он твердо обещал это мне, Коче, но, может быть, и Пеко — тоже? Что Марко, что Пеко — помесь лисы со змеей. Им палец в рот не клади.

— Ну ничего, и мы тоже с усами, — погладив усики, проговорил про себя Попович, на этот раз с удовольствием вспомнив о Маккарвере.

Отвлекаясь от своих мыслей, он взглянул на безоблачное небо и ускорил шаги. Обогнул цветочную клумбу, устланную бурыми полусгнившими стеблями прошлогодних цветов, и вошел в дом.

19

Маккарвер полулежал в кресле, закинув ноги на подлокотник, Цицмил тянулся к нему большими мясистыми руками:

— Из бокальчика пресвятого, пожалуйста. Чтобы мои бочки всегда были полны вином, житницы — хлебом, а дом — всяким благополучием. Пьем, пьем дочиста, помоги пречиста! Во имя отца и сына, с божьей помощью, во благоденствии и живот, и пусть сам святой Георгий молится за нас. Многая лета! На здравле, благороднейший мистер Маккарвер!

И Маккарвер пил. А Катнич, самодовольно улыбаясь, перекатывал в зубах мундштук из рога северного оленя.

— На здравле! — поощрял он американца. — Предлагаю еще выпить за город, в котором мы скоро будем. За Сараево!

— О! — Маккарвер потянулся за блокнотом. — Говорят, дивный город!

— Сердце Боснии! Чудесное местечко! Причудливое сочетание Европы и Азии. На одной и той же улице вы увидите старинную мечеть, одну из самых величавых и изящных на всем Балканском полуострове, и дансинг-модерн, ослика с поклажей и трамвай, босняка с чубом, в цветных шальварах и в феске, и денди в шляпе.

— Это не так существенно!

— А горячие серные источники возле Сараево, под горой Игман? Первоклассный курорт!

— Это важнее. Есть, значит, где подлечиться? — Маккарвер записал.

— Вива! — Цицмил опять сунулся к нему с бокалом. — Жить в Сараево — моя мечта, благороднейший сэр! А знаете что? Я тоже пойду с вами в Сараево! Пока там еще не расхватали магазины прежних владельцев… Иду! Докажу, что я — истинный серб и родолюб! Клянусь своим святым. Забираю все запасы — вино, солонину, муку — и еду с вами.

— Браво! — одобрил Катнич. — Будешь у нас в бригаде главным интендантом. — Увидев вошедшего Поповича, он вскочил: — Друже генерал, вы разрешите этому пылкому патриоту вступить к нам в войско на должность интенданта? Достойнейший человек!

Попович полунасмешливо пожал плечами.

— Жена! — закричал обрадованный Цицмил, пьяно улыбаясь. — Ты понимаешь? Все решено! Я уезжаю с войском, теперь я партизан! Прости и благослови!

Супруга смотрела на него в тупом недоумении.

Попович прошел на террасу и незаметно поманил за собой Катнича.

— Так вот…

Генерал напустил на себя серьезный вид, свел брови и, покусывая усики, некоторое время молча разглядывал политкомиссара, с которым, как предупредил Ранкович, можно не церемониться.

— Я давно хотел вас вызвать к себе, друже. Но дела… Большие дела! Приходится лично контролировать снабжение частей. Кстати, я слышал о вас весьма лестные отзывы. Короче говоря, примите к сведению следующее…

Катнич, хотя и не совсем твердо держался на ногах, но сразу же выразил предельную готовность моментально исполнить все, что от него потребуется. Он горел желанием узнать, зачем, собственно, пожаловали высокие гости, почему Шумадийский батальон стал предметом их лестного внимания?

Попович еще суровее сдвинул брови.

— Первое. — Он достал из полевой сумки брошюру. — Возьмите это. Здесь указано, как надо проводить политбеседы с бойцами. Вопросы и готовые ответы. Все радиосообщения и бюллетени должны проходить через ваш контроль.

— Ясно.

— Второе. У меня есть сведения, что Вучетин едва не провалил операцию в Горном Вакуфе.

— Да, — поперхнулся Катнич дымом сигареты. — Хорошо бы вообще заменить его.

— Но кем? — спросил Попович, хотя прекрасно знал, кто именно претендует на место Вучетина.

— Я рекомендую капитана Куштриновича. Старый, опытный офицер. Патриот.

— Куштринович? — генерал-лейтенант сделал вид, что с трудом вспоминает эту фамилию. — А, да! Кажется, мне о нем докладывал Громбац — начальник бригадного ОЗНА. Н-да… Не совсем подходит: бывший четник! Белая ворона… Бойцы, наверное, пальцами на него указывают!

— Недопонимание! — сокрушенно развел руками Катнич.

— Вот то-то и оно. А вы приведите им в пример хотя бы отца Владо,[68] нашего министра, или, еще лучше, майора генштаба Радослава Джурича: был командиром у Михайловича, а теперь помощник начальника штаба у меня, и неплохой! Я, впрочем, мог бы и этого Куштриновича взять к себе в штаб. Мне нужны военные специалисты, но в батальонах они еще нужнее.

— Вы, безусловно, правы, — согласился Катнич.

— Воздерживайтесь от всего, — продолжал Попович, — что может произвести на бойцов неблагоприятное впечатление. Я имею в виду в данном случае Куштриновича. Тем не менее вы, конечно, найдете возможность использовать знания и опыт кадрового офицера… Все же остальное, связанное с его выдвижением на соответствующий пост, должно произойти естественным образом. Ясно?

Катнич молча наклонил голову, втайне пугаясь этой ясности.

— Третье… Мелочь, но приходится заниматься… — Комкор, потянувшись, сорвал с дерева зеленую ветку и шумно вдохнул в себя ее свежий аромат. — Весна, — проговорил он томно. — Кстати, как настроение этого вашего русского: нервничает?

— Нисколько, — заверил Катнич.

— Это хорошо. Дело в том, что к нам прибыла Советская военная миссия. Мы ей очень рады, но пока этого не следует разглашать. Не стоит будоражить людей. Так вот, в отношении русского. Будьте более осторожны. Обстановка меняется, черт возьми, ежеминутно! Ласка, внимание… Короче говоря, он ни в коем случае не должен отлучаться из батальона куда бы то ни было. Тем более самовольно… Проявите о нем заботу. Человек он молодой и, кажется, хороший боец.

— Уже командир взвода. Назначен Вучетиным.

— Вучетиным? Н-да… Вместо того, чтобы выдвинуть своего… Этот русский все равно уйдет к своим. А наших придется потом учить. Лучше учить их сейчас.

Попович умолк, прислушался. В небе нарастал прерывистый гул. Шли самолеты.

Маккарвер вышел на веранду. Руки Цицмила, как рачьи клешни, тянулись вслед за ним.

— Во славу и похвалу! Американец, брат мой! Не обижай! — бормотал он, расплескивая вино из бокала.

— Летят! — обрадовался Катнич. — Союзники! Опять сбросят что-нибудь. Браво нашим западным союзникам!

Попович напряженно вглядывался в самолеты.

— Транспортники, как будто. Но почему они не снижаются? — трезвым голосом спросил Маккарвер.

И вдруг он поспешно перемахнул через перила террасы в сад и побежал к щели. Он узнал по звуку моторов немецкие «юнкерсы», и ему сразу же почудилось, что самолеты, повернув тупыми носами вниз, с ревом нацелились на село, и бомбы уже летят, летят, завывая и качаясь.

Попович тоже спустился вниз с террасы.

В этот момент раздался пьяный голос Цицмила:

— Пролетели на Коницу.

Вскоре со стороны города донесся гул бомбовых взрывов, точно по земле колотили гигантскими молотами.