Кирилл Усанин - Григорьев пруд Страница 66

— Можно, — охотно согласился Шаров.

Замолчал, а Кузьмину все еще казалось: продолжает напарник говорить, только медленнее, возвращаясь к сказанному, и говорит все верно и правильно. И любопытство появлялось невольное: откуда он знает. Слышал? Так никому, даже Федору, о себе не рассказывал. Откуда? Словно подслушал Шаров его мысли и высказал вслух. Не вытерпел Кузьмин, как будто случайно подвинулся к Шарову, когда бревна пилили, взглянул и тотчас же наткнулся на остренький взгляд, который как бы говорил: «Ну что, продолжать?» И Шаров не заставил себя ждать. Весело подмигнул:

— Знаю, заинтересовал тебя. Видать, никто перед тобой еще так не откровенничал. И оттого ты такой молчаливый да хмурый. Вроде после свадьбы повеселеть должен, а оно все так же... знать, жизнь твоя не сахар была, пристукнула малость чем-то. Верно говорю?.. Отсюда и странный ты для людей, непонятный...

Удивлялся Кузьмин: как все правильно говорит Шаров. И неприятно было, почему именно Шаров, этот сухонький, маленький, с острыми, злыми глазками человечек, в душе его, как в своей, разбирается. Ведь какой золотой человек Федор Мельник, с таким только дружбу навеки водить, а вот не получается. А все потому, что не понимает он Кузьмина, все чаще только раздражает своими веселыми, беззаботными шутками. Хочется подчас уйти от Федора, а куда, и потому Кузьмин в уме не держит мысли пойти на откровенность. А вот Шарову захотелось вдруг о себе рассказать, бедой поделиться. И поделился бы, но тут Шаров дружески хлопнул его сухонькой легкой рукой по плечу:

— Ай, ай, ай, заболтался... Для первого раза и хватит... Все мы — человеки, у каждого своя мозоль... Думаю, сладим... Не станем смотреть бугаями... Глянь, уже второй час подошел...

Так и есть: второй час пошел. Да и солнце в зените, тени маломальской не найдешь. Хорошо, есть широкий навес из брезента. Под ним можно часок и отдохнуть. Примостились на досках рядышком, развернули «тормозки» — к шахтерам себя причисляли, завтрак свой так же называли, как и все остальные.

— Не обижаешься на меня? — Шаров придержал у рта кусок хлеба, густо помазанный сливочным маслом да еще с приложенным сверху толстым куском колбасы. Нарочно вопрос такой задал, чтоб лишний раз обратить на себя внимание: смотри, Иван Кузьмин, как сытно живем.

— За что?

— Да я так, — отшутился Шаров и подвинул сверток с обедом: бери, не жалко. Что хочешь? Колбасы? Сыра? Яйцо? Бери, не стесняйся, смекай, что к чему.

К концу обеда, когда уже из-под навеса вышли и грели на солнце голые спины, пришел Коротков. Посмотрел на сидевших рядышком напарников, весело спросил:

— Ладим? — и вежливо, присаживаясь к Кузьмину, добавил: — Ну как, не устал, Ванюша?

Впервые после свадьбы Коротков лично обратился к Кузьмину, да еще так вежливо, по-свойски. Видать, забыл свою злобу или приглушил в себе, вглубь запрятал. А ведь первое время, как узнал о том, что Ольга замуж выходит за Кузьмина, глядеть спокойно не мог. Да, время проходит — и утихает обида. Вот и Кузьмин уже не держал обиду на Короткова, хотя по-прежнему оставался в разговоре с ним сух и сдержан. И сейчас он тоже сухо ответил:

— Как везде.

Шаров засмеялся, обнял Кузьмина за широкие плечи.

— У нас все хорошо, Степан Николаевич, будьте уверены... Не подведем...

— Хорошо, — сказал Коротков и, поднявшись, подошел к штабелю бревен, распиленных под обычный стандарт крепежных стоек. К нему тут же подскочил Шаров, тихонько сказал:

— Старались, Степан Николаевич... Будьте уверены, — И добавил, уже громче, для Кузьмина, вслед уходящему быстрой, нервной походкой Короткову: — Вот, похвалил.

После обеда пришла машина. Шаров вскочил на подножку кабины, сунул голову в раскрытое окно, что-то сказал шоферу. Тот согласно кивнул, подкатил машину задом прямо к штабелю.

— Начнем загружать? — спросил Кузьмин.

— Да, разумеется, — кивнул Шаров.

Им стал помогать и шофер. Это обрадовало Кузьмина: никто из шоферов обычно такой работой не занимался. Отмахивались: «Мы — не грузчики, мы шофера. Это понимать надо». Втроем они быстро загрузили машину крепежными стойками — самыми лучшими, без лишнего сучка, прямые, как стрелка. Кузьмин, встав ногой на колесо, руками схватился за борт.

— Ты куда? — дернул его сзади Шаров.

— На шурф. Разве не едешь?

— Не надо, — сказал Шаров. — Один справлюсь. А ты — отдохни. Еще намотаешься.

Нет, не привык отдыхать Кузьмин, когда другие работают. Как все, так и он. Не хочет, чтоб потом пальцем в него тыкали.

— Я не привык, — ответил упрямо.

— Пусть едет, — махнул шофер, высовываясь из окна кабины и делая какие-то знаки непонятно отчего растерянному Шарову.

— Ладно, рискнем, — согласился Шаров. — Садись, поехали.

9

Больше двух недель уже нет дождя. С утра до вечера властвует солнце. Пожухла трава, повысыхали в оврагах болотца, потрескались взлобья бугров. Уныла, бесприютна степь. Пыль, жара, чахлые кустарники. Вот она какая нынче степь, вся в зыбучем текучем мареве!

Дорога широкая, прямая. Знай нажимай на газ. Шофер так и делает: гонит машину под шестьдесят, не меньше. Из-под колес поднимается серо-пепельной завесой пыль.

Вцепившись в зарешеченное окно кабины, сидит Кузьмин, широко раскинув ноги. Как ни ровна дорога, а все равно потряхивает, и бревна начинают смещаться к бортам. Это не нравится Кузьмину: в любой момент бревна вылететь из машины. Кузьмин стучит в раскаленную солнцем кабину, но шофер, видать, не слышит: машина несется все с той же скоростью.

Чувствует Кузьмин: не удержать ему бревна и он стучит чаше, сильнее. Машина резко тормозит, но уже поздно — несколько бревен скрылись в пыли.

Высунулась голова шофера:

— Чего там?

Не отвечая, Кузьмин спрыгивает на землю и бежит за бревнами. Пыль еще не осела. Набивается в рот, в ноздри. Во рту от нее горьковатый привкус, нос неприятно щекочет. Кузьмин подбирает бревна, бегом возвращается к машине. Шарову, стоявшему на подножке машины, кричит:

— Там еще остались. Подождите!

— Ладно тебе, — раздражается Шаров.

Кузьмин не слушает, бежит обратно и вскоре возвращается, кидает в кузов остальные бревна.

— Все, что ли?

— Ехать тише надо, — предупреждает Кузьмин.

— Ишь ты, какой исполнительный, — ворчит шофер.

Ничего не сказал Кузьмин, молча влез в кузов, вытер рукавом вспотевшее лицо.

Машина поехала тише. Шурфы завиднелись справа от быткомбината. «Один, второй, третий», — сосчитал Кузьмин. Но машина, обогнув террикон, почему-то свернула влево, в сторону поселка. Давно не ездил Кузьмин на шурфы, не знает, где новые стоят. Поэтому внимание не обратил, что едут они будто не туда. Вернее, обратил, но никакого значения не придал. Просто подумал: «Может, там, где поселок, уже пробит новый шурф.»

Машина свернула в проулок. Кузьмин привстал на колени, огляделся. Нигде не видно шурфа. Где же он? «Наверно, еще дальше, за поселком», — подумал и снова устроился поудобнее. Потом посмотрел вслед босоногим ребятам, пробежавшим мимо с веселыми криками:

— Давай, пацаны, вперед! Ура, вперед!

Вдруг машина, круто свернув на обочину, остановилась.

— Что, барахлит? — спросил Кузьмин у высунувшегося из окна кабины шофера.

— Слезай, приехали.

Соскочил на землю Шаров, постучал ногами, словно пробовал, прочна ли, обратился к Кузьмину:

— Ну, чего расселся! Барин, что ли?

— А шурф где?

Шаров засмеялся, показал на крашеные ворота.

— Здесь, во дворе.

Кузьмин повернул голову. У ворот он увидел начальника склада Короткова.

10

— Слезай, чего тянешь! — закричал шофер и показал на ворота. — Задеть может. Ну, скорее!

Кузьмин слез, отошел к палисаднику, спиной оперся о штакетник.

— Осторожно, окрашено, — вежливо предупредил Коротков. — Садись вот на лавку, отдохни.

— Не устал, — тихо проговорил Кузьмин, не поднимая глаз на Короткова.

— Эй, осторожнее, — замахал руками Коротков и запрыгал возле машины. — Так, так, Борис, — обратился к Шарову. — Покажи, где остановиться.

Машина медленно въехала во двор. Ворота закрылись. Коротков вернулся к присевшему на скамейку Кузьмину.

— Пойдем. Разгружать поможешь.

— Не буду... не могу... — еле слышно сказал Кузьмин и ниже склонил голову.

Коротков присел рядом, обнял за плечи, коснулся жесткими волосами щеки Кузьмина.

— Ну, зачем же так, — проговорил вежливо. — Ты на работе. Твое дело — разгружать. Остальное тебя не касается.

Кузьмин молчал. Коротков вздохнул, встал, потоптался возле, а потом неожиданно присел на корточки и снизу заглянул в глаза Кузьмина. Не ожидал этого Кузьмин и не успел отвести взгляда в сторону, пришлось невольно отшатнуться и этим самым выразить свое несогласие с тем, что предлагал ему сделать Коротков.

— Ну, смотри, — прошептал сквозь стиснутые зубы Коротков. — Смотри, Ванюша.

Выбежал из распахнутых ворот оживленный Шаров, налетел на Кузьмина, затормошил: