Таксопарк - Илья Петрович Штемлер Страница 68

— Слушай сюда! Ты ведь громадные деньги теряешь, ей-богу.

Мужчина притих, озабоченно глядя на Костенецкого.

— Нет, правда, Олег. Это же штучный товар. — Костенецкий не сводил с незнакомца черных диких глаз. — Его в любом художественном училище с руками оторвут. На рисунок с натуры. Три рубля в час. Сиди читай газету. С тебя портрет рисовать будут. Только не вертись.

Мужчина потер ладонью наждачные щеки.

— Я тебе про дело толкую. «Газоаппарат». С третьего этажа…

— Черт знает что! — заорал Яша. — Эй, ты! Рома из алкодрома! Мы агенты по доставке пирожных, болван. Ясно? Узкие специалисты! Холодильники не наш профиль.

Костенецкий нацелился прутом в деревянный противень с булками. Мужчина обидчиво засопел и сделал шаг назад.

— Профиль, профиль… Человек тебя путем просит, а ты… береги свой профиль. Враз горб с рубильника снесу. Морда!

Яша оторопел. Широкие его брови взметнулись вверх. Он оглядел фигуру в замызганном пальто, с зеленой шляпой, нелепо прикрывавшей красные сухие уши… и захохотал.

— Ох, не могу! Уморил, паршивец! Ох ты… Рома из алкодрома! Ихтиозавр… Ох ты, ха-ха-ха… Булку хочешь? Возьми булку, а? Подарок! Награда!

Сергачев сделал короткий шаг, резким движением сорвал с головы незнакомца зеленую шляпу и швырнул в сторону.

— Ты что?! — завопил мужчина. — Ты ее мне покупал, да?

Щеки Сергачева запали и побелели. Он вплотную приблизился к мужчине, ощущая на лице сивушное дыхание. Небритое лицо с возмущенно вытаращенными глазами казалось ему сейчас зыбким, словно опущенным в воду.

— Слушай, чучело…

Сергачев почувствовал на своем локте железную хватку Костенецкого.

— Спокойно, Олежек. И я могу сделать из этой мрази мокрое место. — Костенецкий забросил булку обратно на противень. — Но если люди ждут свежий хлеб…

Порыв ветра поставил шляпу на ребро и весело погнал вдоль улицы. Через лужу. Вперегонки с желтыми листьями. Мужчина кинулся за шляпой, оглядываясь на Сергачева и выкрикивая:

— Продались, ссучились…

Сергачев посмотрел в глаза Костенецкого.

— «Мокрое место», — передразнил он и щелкнул языком.

Черные зрачки Костенецкого мерцали жестким, холодным блеском. Точно два стальных безжалостных отверстия в стволе. На мгновенье Сергачеву стало не по себе…

— Нельзя распускаться, Олежек… — И усмехнулся. — Люди ждут свежий хлеб.

Костенецкий потянул прут и ловко принял на руки тяжелую деревянную решетку.

Машина шла с глухим стрекотом, точно прошивала швейной строчкой прямую геометрию улиц. Щетки дворников сбрасывали водяную пыль с витринного лобового стекла.

Они ехали уже минут десять, не разговаривая. Костенецкому надо было побывать еще в трех магазинах…

Иногда Сергачев чувствовал на себе беглый взгляд, но уловить его не удавалось. Костенецкий смотрел на дорогу. Внимательно и печально. Из обтянутого кожаным футляром транзистора доносилось неясное бормотанье, какие-то шорохи, трески…

— Нужны рулевые тяги от «Волги». Есть клиент, — произнес Костенецкий. — Ваша Муртазиха в форме?

— Синим пламенем горит Муртазиха.

— Шо такое, Олег? — Костенецкий живо повернул лицо.

— Директор ревизию устроил. Экспромт.

Костенецкий протянул руку и выключил транзистор.

Белокурая красавица призывно смотрела с зеркала глазами цвета ясного неба. Ритмично покачивались щетки, прощаясь с бетонными фонарными столбами. И столбы отвечали белыми платками фонарей…

— Это ж была королева, чтоб я умер! — воскликнул Костенецкий.

Сергачев молчал. Он решил сойти на площади. Там недавно построили новый кинотеатр. Может быть, показывают что-нибудь интересное. Давно он не был в кино. Не мешает и пообедать где-нибудь…

— Я слезу на Курской дуге, — проговорил Сергачев.

— Разве уже открыли? Ремонт был.

— Открыли. Вчера обедал.

«Курскую дугу» знали все таксисты. Отличная столовая на Курской улице. Когда-то на том месте сиял павильон с винными автоматами, расставленными полукругом, дугой…

Костенецкий включил правый поворот, перестроился и притормозил у светофора в ожидании разрешающего сигнала.

— Я вижу, Олег, у вас наступают веселые деньки.

— Имеешь интерес? — съехидничал Сергачев.

— Имею. Пятнадцать лет не баран чихал. В душе я таксист, ты ведь знаешь.

— Я знаю, что ты возишь хлеб, — усмехнулся Сергачев.

— Что за намеки, Олег?

— Ты ушел из парка, не хотел иметь неприятности из-за «архангела»…

— Таки не хотел. Мне хватает неприятностей. А что?

— Ничего…

Костенецкий посмотрел на Сергачева долгим взглядом черных печальных глаз. Уголки тонких губ чуть приподнялись в мягкой иронической улыбке. Сейчас он казался намного старше своих лет…

Стоящий у тротуара милиционер погрозил жезлом и укоризненно качнул головой. Его фигура в сером плаще стремительно уменьшалась в боковом зеркале…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Совещание было назначено на субботу, в восемь вечера, в квартире Тарутина, по Первомайской улице, дом 3.

Шкляр сидел за низким столиком и рассматривал иллюстрированные журналы.

— В субботу люди ходят в баню. В субботу люди делают кое-что по хозяйству. Но назначать в субботу совещание с директорами парков?!

— Не ворчите, Шкляр! — весело воскликнул Тарутин. — Вам это нравится. Иначе бы не пришли на час раньше.

— Я помешал?

— Ничего. Побреюсь при вас.

Шкляр отложил журналы и встал, разминая затекшие ноги.

Тарутин размотал шнур электробритвы. Уютное жужжание моторчика успокаивало нервы… На память в который раз пришло коротенькое письмо Фомина из санатория. Антон Ефимович не мог не быть при исполнении, беспокойный человек. Предостерегал Тарутина от резких решений… Как он там написал? «…Я знаю этих людей, как собственную кожу. А вы