Алексей Корнеев - Высокая макуша Страница 7

Хороводом провожали их деревья. То березы — белые, словно накрытые тонким кружевом, то осины с ватными хлопьями инея на встопорщенных ветвях, то сосны с поседевшими, снизу подбитые темным, шевелюрами. Каждое дерево было по-своему неповторимо и, меняясь на глазах, поворачиваясь вслед бегущим лыжникам, как бы зазывало их под свой серебряный убор.

Справа холодной белизною сияло поле. Залитое высоким лунным светом, оно как бы дымилось, пугало неземным пространством. Впереди далеко проглядывался темный ельник. При виде его таинственного мрака, куда не проникал, казалось, лунный свет, Тамара оробело спросила:

— А нет здесь волков?

— Самое любимое их место, — сдерживая усмешку, ответил Илья. — Хотите, позову — откликнутся? — И, сложив ладони рупором, затянул низко и надрывно: — Ыв-выу-у-у-у…

— Ой, не надо, не надо!

— Напугались? — разжал он ладони.

— Услышат еще, тогда…

Но скоро опять открылось поле — просторное, вдали сливающееся с дымным небосклоном. И все это — затаившийся ельник, сияющее подлунной белизною поле, глубинно звездное небо, — все загадочно молчало, чутко прислушиваясь к тому, как скрипели лыжами, будили тишину двое идущих.

— Какая ночь сегодня светлая! — остановилась Тамара. — А что, если пойти так до самой Москвы? По звездам, по луне?..

Она оперлась на палки и стояла, очарованная морозной лунной ночью, туманно-призрачными далями. О чем она мечтала? О том, что скоро предстоит ей такая же светлая, вдали подернутая дымкой, дорога в жизнь? Что будут встречаться ей на пути овраги, глухие ельники, а выбираться из них помогут звезды?..

— Вы любите лес? — спросила вдруг она, обернувшись.

— А есть такие, кто его не любит? — отозвался Илья вопросом.

— Да нет, я не в том смысле. Любите ли вы… свою работу?

— Иначе зачем же я здесь? — ответил он снова вопросом. — Да это же на века — лес разводить! На целые века! Где лес там жизнь, нет леса — пустыня.

И принялся доказывать это с такой горячностью, словно перед ним была толпа неверящих…

Незаметно вышли на опушку, затененную высокими березами. За ними открылась прямая, в линейку, просека в соснах, — светлым коридором уходила она в глубь леса. Лишь изредка пересекали ее следы зверей — то ровными, то затейливыми пунктирами.

— А вот кто пробежал?.. А вот еще?.. — с любопытством расспрашивала Тамара. И все останавливалась, любуясь меняющимися на глазах видами леса.

Вот две тонкие березы, как неразлучные подружки, замерли, обнявшись, словно в ожидании музыки. Ноги их казались выточенными из слоновой кости, приспущенные в инее ветви сверкали кружевными узорами. Светлым-светло на поляне, лишь от берез тянулись, четко разлиновывая снег, голубые длинные тени.

— Серебряная сказка, — завороженно прошептала Тамара. — Музыки не хватает…

Включив транзистор, она ловила, ловила в сумбуре хриплых звуков, поймала наконец что-то страстное, как горячий ветер, как южное солнце, — и подхватил морозный воздух хрустально ломкие звуки, разнося их по поляне, отогревая застывшие в ожидании деревья. И в такт мелодии закачалась, улыбаясь, поводя рукою вокруг:

— Смотрите, смотрите, деревья кружатся! И елки, и березы… Давайте потанцуем?

Илья согласно кивнул, подошел к елке и, повесив транзистор на ветку, пустился отаптывать снег. Потом закружились, подхваченные музыкой.

— Ой, упаду! — ухватилась за колючую ветку: перед глазами у нее все поплыло.

— Уфф, жарко! — облегченно выдохнул Илья.

Удивительно странно было стоять в этом промерзлом до последнего деревца лесу, стоять на тихой заснеженной поляне и слушать такой близкий, волнующе торжественный звон кремлевских часов. Точь-в-точь, как на Красной площади. Будто стоит он у заснеженных башен и зубчатых стен, на заснеженной площади, а перед ним, как солдаты в строю, осыпанные инеем елки.

— Ой, на луну-то посмотрите! — воскликнула Тамара. — Правда, как белка скачет по деревьям?

— Это голова у тебя кружится, — отозвался Илья. — Оттого и кажется луна — белкой.

Вдруг почудилось ему, что девушка приблизила лицо, а губы ее раскрылись. Жаром обдало его с ног до головы, не помня себя, он сжал ее узкие плечи, нечаянно коснулся уголка губ своими…

Это было мгновение, одно лишь неосознанное мгновение. А в следующую минуту они уже стояли, отдалясь друг от друга и опустив глаза, словно совершили провинность. Затем Илья резко повернулся и принялся надевать лыжи. И Тамара, сняв с ветки транзистор, также молча стала на лыжи…

Ну что такое десять дней каникул? Мелькнули, как один короткий день — и нет их. Даже проводить не удалось москвичку: уехал на дальний обход, а вернулся — нет уже ее…

Затихло в доме, не слышно звонкого, как щебет ласточки, голоса. Отошли куда-то и белые ночи, лишь перед утром всплывала над лесом ущербно-желтая луна.

А в глазах Ильи все стояли хрустальные, как день погожий, ночи. Они являлись перед тем, когда надо было подниматься на работу, — именно в этот момент кончался его здоровый сон и начинались дивные видения. О, как злился он, когда бабушка Настя тянула с него одеяло! Как хотелось ему досмотреть видение, доцеловать Снегурочку!

Он зло пинал головой подушку, отбрасывал одеяло и вскакивал, по-армейски проворно собираясь…

Потом от нее пошли письма бабушке и дедушке, а ему приветы. А там уж так повернулось, что адресатом стал квартирант, а хозяевам, наоборот — приветы…

Она писала, что не шутя собирается в лесной институт, даже если по конкурсу провалится, все равно не отступится. Илья же, не веря девчоночьей фантазии, посмеивался про себя: «Ну, ну, посмотрим, лес тебе — не столица»…

Летом она неожиданно замолчала, на целых два месяца. И тут впервые заскребло у него на сердце: не то ревность, не то тревога за нее, а может, то и другое вместе. Пришел к выводу: изменила она своему слову, как и следовало ожидать, испугалась небось расстаться с городской удобной жизнью, от стыда и письма писать перестала, забыв про бабушку с дедушкой. Девчонка — так она и есть вроде пташки: села, пропела и дальше полетела…

А в начале осени пришло от нее наконец короткое, вроде беглой записки, письмецо: «Поздравьте меня, я студентка лесохозяйственного. Сейчас мы работаем в колхозе, убираем картошку. За молчание не ругайте, подробности после…»

Встретились они уже в институте, когда Илья приехал на зимнюю сессию. Как заочнику, ему некогда было вздохнуть, не говори уже о каких-то там свиданиях. И только после сессии сходил он с ней однажды в кино. Сходил и потом, вернувшись домой, покаялся: не надо было ходить. Садился вечером за ученье, а перед глазами стояла она…

Всему свой час. И хоть долго тянулся этот «час», а все-таки пришел. Случилось это, когда он получил наконец заветный диплом, а Тамара одолевала последний курс. Прогуливаясь на радостях по улицам Москвы, они увидели перед массивными дверями афишу с приглашением на литературный вечер.

— Зайдем? — предложил Илья спутнице.

Тамара согласно кивнула, и он втайне порадовался, что вход бесплатный (в кармане у него оставалось лишь на обед да обратный проезд).

Первые ряды оказались занятыми, но и с середины хорошо им были видны на просторной сцене живые поэты. Одни из них — убеленные сединой, с тренированными жестами, с распевными голосами. Другие, может впервые попавшие на сцену, читали свои стихи несмело, заикаясь.

Вот нерешительно приблизился к микрофону высокий парень с волнистым светлым чубом, по виду недавний деревенский: на нем дешевенький костюмишко, из распахнутого ворота глядится треугольник полевого крепкого загара. Читал он голосом негромким, чуть сдавленным от стеснения, а еще от добрых толстоватых губ.

Россия начинается с избы,Россия не кончается столицей…

— Слышишь? — прошептал Илья, повернувшись к Тамаре.

Та молча кивнула головой.

Потом, уже на улице, Илья повторил раздумчиво:

— «Россия начинается с избы, Россия не кончается столицей»… Ну вот, Тамара, направят тебя после института, не жаль будет расставаться со столицей?

— А я уже давно приготовилась, — ответила она просто, словно собиралась в деревню на каникулы.

— И к нам бы поехала?

— Студент распредам не прикажет, — пожала она плечами.

И тут у него вырвалось само собою, откуда только отчаянность взялась:

— Приду я завтра к тебе…

Он и правда пришел. И не один, а с другом деревенской юности. Когда-то клялись они в нераставанности, потом Василий уехал в Москву, вырос до инженера. И вот снова встретились.

— Ну, это мы провернем! — подшучивал Василий, охотно взяв на себя роль свата.

Выглядел он жених женихом. И настоящего жениха, который не успел еще избавиться от периферийного вида (невелика была зарплата лесникам, не больно-то нарядишься!), выручил своим новым костюмом.